И еще одно. Если есть жизнь после смерти, тогда, может быть, то, о чем говорят религии, верно и в других отношениях.
Ну ладно, вон мне уже несут яичницу с беконом Не знаю, смогу ли я ее съесть. Подташнивает.
Нужно стряхнуть с себя всю эту ерунду, все эти нервы. Нужно сосредоточиться на работе.
Туркменистан: между Узбекистаном, Ираном и Афганистаном
Мелисса зажмурилась, защищая глаза от въедливой пыли, и подула, чтобы закрывавшая ее лицо вуаль не забивалась тонким коричневым порошком пустыни.
Она сидела на переднем пассажирском сиденье джипа, остановившегося посреди грунтовой дороги рядом со старым пикапом. Она ощупала Маркуса, привалившегося к ее боку, проверяя, достаточно ли плотно он завернут в кокон одеяла. Ей очень хотелось, чтобы Ньерца поскорее вернулся из маленького оштукатуренного здания, стоявшего рядом с дорогой, или чтобы они могли пойти туда вместе с ним. Она едва могла рассмотреть очертания грузовика, припаркованного рядом с джипом, когда облака расступались достаточно, чтобы пропустить какую-то толику лунного света. На двух проводников-туркменов в выскобленном ветром фордовском пикапе можно было положиться, но эта темнота, и эта пыль, и ветер казались ей частями какой-то одной зловещей сущности, стремящейся деморализовать ее. Она знала, что это не так – она достаточно знала о лишенных тела злобных сущностях и о самой себе, так что могла отличить действительное демоническое влияние от порождений ее собственного обеспокоенного воображения.
Пыль улеглась, и она почувствовала, как Маркус пошевелился у нее под рукой.
– Мама? – послышался его сонный голос.
– Ш-Ш-Ш… СПИ.
– Мама, можно мы выйдем из джипа?
– Пока еще нет. Еще немного.
Мальчик закашлялся под одеялом. Может быть, они все же должны были зайти внутрь, невзирая на предостережения проводников. Ньерца был в маленьком здании, стоявшем в каких-то ста пятидесяти футах от развилки дороги. Но проводники предупредили их насчет племен текке, которые иногда находили укрытие в этих старых советских сторожевых постах. Было известно, что некоторые из них захватывали иностранцев и продавали их находящимся вне закона исламским боевикам, которые держали их при себе ради выкупа. В постсоветскую эпоху туркменское правительство, хотя и независимое от России, было все еще наполовину социалистическим, основываясь на советском принципе «железной руки», но при этом больше заботясь о своих нефте– и газопроводах, чем об усмирении текке. А некоторые туркмены вернулись к разбою, которым занимались в девятнадцатом веке.
Холодный ветер прокатился по равнине, как приливной вал, неся с собой царственное дыхание России, бросая им в лицо пыль, принесенную из пустыни Каракум. Она взглянула на грузовик проводников. Угол одного из темных окон освещался вспыхивающим красным огоньком – туркмен посасывал крепкую русскую сигарету. Какая польза от этих проводников, если они даже не знают дороги к Старому Храму? Она закашлялась и уже решила идти с Маркусом внутрь строения, когда свет пламени обрисовал открывшуюся дверь и она увидела Ньерцу, нагибающего голову, чтобы выйти. Он повернулся и помахал кому-то внутри здания. На мгновение перед ней промелькнул приземистый бородатый человек в телпеке – косматой шапке без полей, какие носят туркмены пустыни. Ньерца сделал прощальный жест, какой она видела у мусульман – он мог выглядеть совершенным мусульманином, когда хотел, – и зашагал к джипу, борясь с ветром и спотыкаясь на неровной почве: нелепо вытянутая, колышущаяся фигура в струях пыли, поблескивающей в рассветном свете.
Она обнаружила, что думает о совершенно другом человеке, глядя на приближающегося Ньерцу: перед ней вставал Айра, там, у них дома, в другом, более знакомом мире, дающий уроки рисования, обучающийся у Йанана, работающий над рисунками, беспокоящийся. С внезапным приливом теплоты она вспомнила, какая в нем поднялась буря – она так осязаемо ощущала ее, – когда он соглашался, что она поедет без него, что она возьмет с собой Маркуса, что она поедет с Ньерцей. Бешено ревнуя ее к Ньерце – все же позволил ехать с ним.
В сотый раз она спросила себя, зачем едет. Вопрос был обращен внутрь нее, но ее связь с Чашей уже некоторое время не давала о себе знать. Они были слишком заняты или просто предпочитали не отвечать. Ответа не было. Может быть, они вообще ушли из нее.
Может быть, она была недостойна.
Плотнее закутываясь в одежду, высокий африканец нырнул под защиту ветрового стекла, уселся на свое место. Наклонившись и приставив сложенную рупором руку к ее уху, чтобы быть услышанным за воем ветра, он сказал:
– Они дали мне карту. Может быть, она верна. Ветер утихнет с рассветом. Нам нужно добраться до подножия горы Ризе, прежде чем мы устроимся на отдых.
Ей хотелось бы поставить палатки в каком-нибудь защищенном месте. Она смертельно устала; глаза саднило; она была голодна. Но Ньерца сказал, что они должны двигаться как можно быстрее.
Он взглянул на нее; казалось, подыскивая, на что бы перевести разговор, дабы отвлечь ее. Он вновь нагнулся к ней.
– Вы знаете, сколько их там, в этом здании?
– Там места человек на двадцать, не больше.
– Я насчитал шестьдесят три – это в основном мужчины, еще пара старух, одна молодая женщина и горстка ребятишек.
– Шестьдесят три человека! В этой крошечной халупке!
– И это еще не все – там с ними две лошади. Менее ценных лошадей они держат сзади, в импровизированных стойлах. Там все переполнено, но это здание дает им больше защиты, чем юрты. Они кочуют большими семьями – и ни один не должен быть оставлен вне убежища. Скажем, как я оставил вас! Я прошу прощения, что бросил вас здесь. Эти бездельники в грузовике должны были поменяться с вами местами, пока мы ждали.
– Ничего. Кажется, Маркус все равно уснул.
Когда он включил зажигание, стекло грузовика опустилось, осыпая струйки пыли, и наружу высунулось бородатое лицо, окруженное клубами дыма. Ньерца показал им поднятые большие пальцы и сказал что-то по-русски. Туркмены говорили на смеси туркменского, русского и азербайджанского и по-русски понимали вполне сносно. Борода отвечала кивком, и грузовик, взревев, пробудился к жизни. Джип ехал впереди, подскакивая в колеях гравийной дороги.
Дорога прямой линией пересекала равнину на протяжении еще восьми миль, а затем начинала извивами подниматься по склону хребта. Огромное море пыли расступалось перед ними, как Красное море перед Моисеем, оседая лишь когда утихал ветер. То здесь, то там, следуя за дорогой, – или это дорога следовала за ними? – вдоль обочины попадались стоячие камни. Когда-то, должно быть, на них были высечены изображения, но ветер и песок стерли все черты человеческого воздействия, не считая упрямой, ненадежно сбалансированной устремленности вверх.
Две машины, подпрыгивая, взбирались по склону хребта, направляясь к предгорьям Ризе. В отдалении, там, где первые лучи солнца перекрашивали индиговые равнины в пространства безжизненной блеклой голубизны с выходами серо-коричневого камня, виднелись многочисленные точки мерцающего, колышущегося света.
– Что это, огни города? – спросила Мелисса.
– Что вы! Разве вы не видите, как оно движется? Это языки пламени. Там свежеоткрытые месторождения природного газа – сжигают излишки. Когда здесь были обнаружены запасы газа, русские пожалели, что позволили Туркменистану отделиться. А сейчас открыли еще и нефть к югу отсюда.
– Нефть! Неужели еще не достаточно! У нас же есть теперь машины, работающие на водороде и электричестве!
– Они распространены только в Америке и в Европе; ну, может быть, еще в Японии. Большая часть мира по-прежнему жжет бензин и постепенно растапливает полярные шапки. У нас еще осталась вода в бутылке?
– Да, кажется, она у Маркуса. Сколько еще до храма?
– Около ста пятидесяти миль, но какую-то часть пути нам придется проделать верхом.
Она пошарила под одеялом в поисках пластиковой бутылки с водой, которую Маркус, засыпая, держал в руках, – и вдруг ощутила ужасную липкость запястья мальчика, пульсирующий жар, исходящий от его лба.
