Наконец дверь была открыта, и мы вошли. Внутри оказалась лестница, освещенная тусклым неприятным желтым светом, ведущая куда-то под землю.

Глубоко под землю. Мы спустились на десять пролетов, когда перед нами предстала еще одна дверь; за ней открывалось нечто вроде вестибюля, в котором находилось каменное сооружение – это была мастаба [34] из какого-то красноватого камня, но построенная совсем недавно: репродукция низких, с наклонными стенками, продолговатых сооружений, служивших входами в древние египетские гробницы. Спереди на ее двери были высечены изображения египетских богов в иероглифическом стиле – на одной створке изображение Сета, а на другой…

– Этого я не узнаю, – сказал я.

– Омонет, – сказала Мелисса. – Владычица бесконечности.

– А вот это, – я показал на соседние изображения, – это же геометические символы, пентаграммы, символы из каббалы; они не сочетаются с египетскими. Здесь все смешано в одну кучу!

– Собственно говоря, здесь ничего не напутано, – сказал Пейменц. – Это символы из различных культур, но все они означают одно и то же. И то, что отображено символически в иероглифике, повторяется вот здесь, в тексте. – Он указал на надпись над дверью. – Это, я полагаю, на шумерском… А вот это я могу прочесть – это древнегреческий. Речь идет о простой обменной операции: «Темному богу мы отдаем жизнь; от темного бога мы получаем жизнь».

У Ньерцы вид мастабы, казалось, вызывал нетерпение. Он махнул рукой, и Мимбала, тоже все больше нервничавший, принялся открывать эту последнюю дверь, которая была сделана из свилеватого темного дерева.

Несколько ударов зубила – и темная дверь распахнулась внутрь, открыв за собой несколько каменных ступеней, ведущих вниз, к короткому бетонному коридору и еще одной двери, металлической, выкрашенной голубой краской и освещенной лампочкой над верхним косяком. Эта дверь была не заперта, она вела в просторное подземелье – огромное, как футбольное поле.

Мы вошли в помещение, пытаясь окинуть его одним взглядом. Оно было залито резким светом флюоресцентных ламп под потолком, настолько низким, что Ньерце пришлось пригнуться. Под лампами располагались сотни больничных коек на колесиках; на каждой койке виднелась лежащая фигура мужчины или женщины, по всем признакам мертвых. На них была обычная уличная одежда, их кожа казалась серой; на некоторых виднелись нити паутины. Однако в них не было заметно никаких признаков разложения. Откуда-то доносилось гудение мощных вентиляторов, слышался шорох искусственного потока воздуха.

– Эти люди… – сказала Мелисса. – Они лежат так тихо… Они что, мертвые?

– Не думаю, – сказал Ньерца. – Они спят, и более чем спят – это нечто вроде временного прекращения жизнедеятельности. Кататония, пародия на смерть…

– Обширное прижизненное погребение, – пробормотал Пейменц. – Эдгар По отдал бы все что угодно, чтобы здесь побывать.

Мелисса вдруг тихо охнула и схватила меня за руку, куда-то показывая. Я посмотрел и увидел, что в центре помещения стоит Мендель, склонив голову в молитве. Это был призрак – он одновременно был здесь и не был. Его тело слегка просвечивало.

– Хвала Господу, вы пришли! – послышался еще чей-то хриплый голос справа.

Хромая, из теней показался Шеппард и побрел к нам, волоча ноги и морщась, пока не оказался в дюжине шагов от нас. Я едва узнал его. Его костюм был в лохмотьях; у него отросла клочковатая борода, в которой засохли струйки то ли рвоты, то ли крови; его глаза поблескивали из глубоких впадин глазниц. Он горбился; его одежда висела на нем так свободно, что пожатие плеч могло бы сбросить ее на пол.

– Стойте где стоите, – сказал Пейменц, вытаскивая из бокового кармана маленький пистолет.

Мелисса взглянула на оружие, затем с удивлением перевела взгляд на отца.

– Мне кажется, бояться нечего, – сказал Ньерца. – По крайней мере на данный момент. Я не думаю, что он может быть нам опасен.

– Я тоже не думаю, – с одышкой проговорил Шеппард. – Это место охраняется демонами. Их тут десятки, все семь кланов, по всей территории вокруг здания. И все же… все же вы вошли невредимыми. Видно, Золото в Чаше поистине здесь, с вами. Это так? – Он посмотрел на Мелиссу. Я заметил, что она слегка вздрогнула под его лихорадочным взглядом. – Да, конечно же… Несомненно, это так!

– Почему вы здесь – и не в трансе? – спросил Пейменц, оглядываясь вокруг в поисках Менделя. Однако призрака больше не было видно.

Шеппард облизал потрескавшиеся губы. Вся его прежняя сдержанность, его машиноподобная сбалансированность исчезла. Он казался скорлупкой, оболочкой, которая держалась на чистой воле.

– Я… – Он покачал головой, на мгновение потеряв способность говорить, и закашлялся, прикрывая рот костлявыми пальцами.

– Сядьте, профессор Шеппард, – сказала ему Мелисса. – Сядьте, отдохните. – И добавила про себя: – Теперь я знаю, кому предназначался бульон…

Термос был у нее в большой кожаной сумке, висевшей на ремне через плечо. Она опустилась на колени рядом с Шеппардом, помогла ему сесть прямо и поднесла к его губам красную пластмассовую крышку термоса, наполненную бульоном. Он с жадностью принялся пить. Временами ей приходилось сдерживать его, чтобы он не облился.

В конце концов он отвел ее руку.

– Благослови вас Бог, дорогая.

– Ваши уста оскверняют имя Божье, Шеппард, – прогремел Ньерца.

– Да, – отвечал Шеппард; теперь он выглядел сонным. – Да, наверное. Я не хотел осквернять его. Я прошу прощения – и ведь я страдал, доктор Ньерца, это была моя епитимья – да, страдал перед Господом, все эти недели, в этом самом подземелье. Я принес с собой еду и питье, но недостаточно, и мне было плохо, так долго… так плохо… И эти видения… ужасные видения… Но понимаете, я был уверен, что Золото в Чаше явится, если только я проживу еще день, еще час… еще минуту… И так и случилось. Мне казалось, что я слышал, как Мендель шептал мне на ухо. Дорогой Мендель, которого я еще не так давно ненавидел – да, ненавидел! – Он печально рассмеялся. – О, как я истощен… я обессилен и холоден, как… уже давно я не могу заснуть… Как я завидовал их сну… и в то же время страшился его…

Он сгорбился, но выпрямился вновь, когда Пейменц подошел и встал рядом с ним.

– Вы не будете сейчас спать, – произнес Пейменц; в его голосе звучала гипнотическая команда. – Вы расскажете о том, что здесь происходит, и о своей роли в этом.

– Я был… я должен был быть одним из них, – проговорил Шеппард, показывая на сотни тел в огромной комнате, объятых сном, имитировавшим смерть. – Я должен был быть в последней группе. «Привратники», так нас называли; мы готовили путь, проводили завершающие ритуалы. Но потом – потом я увидел, что стало с миром… и в глазах демонов я обрел зеркало. И в этом зеркале увидел свою душу. И содрогнулся; все для меня распалось на части… Я пришел сюда – я пытался их разбудить, но не смог. Я чувствовал, что если выйду отсюда, тартаранцы сотрут меня с лица земли, высосут из меня мою маленькую жалкую искорку… Могу я попросить у вас воды?

Пейменц покачал головой и уже открыл рот, чтобы сказать, что у нас нет воды, но Мелисса сказала:

– Молчи, папа. И убери этот пистолет.

Она вытащила из своей сумки пластмассовую бутылку с водой и помогла Шеппарду отпить немного. Он вытер рот и похлопал ее по руке.

– Спасибо тебе. И тем, кто сопровождает тебя… Я благодарен им… Я благодарен всем, кто…

– Говорите! – перебил Ньерца. – Расскажите все! Шеппард обхватил руками колени и продолжал срывающимся голосом:

– Демонов не так много, как думают люди, но многие из них появляются то там, то здесь, скачут туда-сюда. Их несколько тысяч; иногда они находятся в двух местах одновременно. Но, разумеется, даже один может принести ужасные разрушения. Они… они одновременно вот эти. – Он показал на спящих. – Они… вселились в демонов.

– Вы хотите сказать, демоны каким-то образом вселились в них, – поправил я.