ранее высеченные ступени. Скоро мы вчетвером сидели в

маленькой палатке на узком изолированном ледяном плато.

Лодка в действительности была настигнута льдами. В

последнюю минуту Фоугнер и Савио успели спастись, высадившись

на береговую полоску, вроде той, на которой мы едва не погибли

ночью, когда шторм отрезал нам путь к отступлению. Они

пролежали два дня под перевернутой парусиновой лодкой. Часть

провианта удалось спасти. К счастью, они обнаружили

поблизости тюленя, убили его и питались его мясом; жир

использовали как топливо для костра. Несмотря на это, жизнь их была

весьма незавидной.

О сне не могло быть и речи. Они то вползали, то выползали

из-под своей парусиновой лодки. Выползать наружу приходилось

каждый раз, когда небольшой костер, на котором сжигался

тюлений жир, начинал затухать. Утром с помощью пешни,

которой я предусмотрительно снабдил их, отправляя в дорогу,

они начинали выбивать ступени в южной ледяной стене с тем,

чтобы возвратиться к нам, взобравшись на крутой утес с

другой стороны. Они работали целый день, не осмеливаясь

прикоснуться к своему маленькому запасу продовольствия. К тому

времени, как стемнело, они не добрались даже до вершины

утеса, то есть не проделали даже трети пути до нашей палатки.

Фоугнеру и Савио пришлось спускаться по вырубленным

ступеням вниз, цепляясь опять за скалу в трудных местах, пока

они, голодные и измученные, не вернулись к своему потухшему

костру рядом с парусиновой лодкой.

«Вот приходит долгая ночь... вот приходит долгая ночь!»—

мрачно восклицал Савио. И в течение всей ночи каждые 10—

15 минут спрашивал он у Фоугнера, который час.

Как только рассвет возвестил наступление следующего

короткого дня, оба путника с помощью пешни добрались опять до

того места, где накануне вечером прервали свое восхождение,

и снова приступили к тяжелому труду, вырубая в ледяной стене

одну ступеньку за другой. Медленно, с напряжением всех сил

приближались они к вершине. Каждый раз, когда они огибали

очередной валун, их охватывал страх, что дальнейший подъем

по спасительной стене окажется невозможным. В этом случае

надежды на спасение уже не было бы, их могла ожидать только

мучительная смерть.

Все же Фоугнеру и Савио удалось достичь вершины утеса,

откуда открылась широкая перспектива к югу. В эту минуту

я их и увидал в бинокль.

После пятнадцатичасового непробудного сна в палатке наши

товарищи собрались немного с силами и рассказали, что там,

где они выбрались на землю, в скалистой стене есть удобное

место, где, по их мнению, можно было, применяя пешни

и веревки, вскарабкаться наверх.

На нашем ледяном плато мы оставаться больше не могли.

После короткого совещания было решено пробираться опять по

ледяному откосу, на котором встретились с Фоугнером и Савио.

Мы связали друг друга одной веревкой. Впереди пошел

лапландец Савио, который уже показал себя опытным альпинистом,

за ним Фоугнер, затем Берначчи и, наконец, я.

В результате огромных усилий мы достигли места, где была

палатка Савио и Фоугнера. Чтобы добраться до нее, нам

пришлось, высекая ступени во льду, подняться почти на 200 футов,

а затем вновь спуститься к морской бухте.

Собаки пытались следовать за нами. Бедные животные,

верные друзья! Они не могли удержаться на зеркальной глади

откоса, отчаянно пытались твердо стать на лапы, но срывались

и скатывались с возрастающей скоростью в море. Их попытки

спастись вплавь оказывались безуспешными из-за низкой

температуры воды. Одна за другой исчезали они в топкой и вязкой

каше изо льда и снега.

На месте лагерной стоянки Фоугнера и Савио мы приготовили

на скорую руку еду из остатков тюленя, чье мясо спасло наших

товарищей от голодной смерти, и затем обследовали расщелину

в скале. Там находилось нечто вроде ледяной колонны. Под

лучами полуночного солнца темная поверхность утесов

разогревалась так сильно, что колонна таяла и с течением времени по-

степенно заполнила расщелину сплошной массой льда,

образовавшей почти вертикально поднимавшуюся ледяную дорожку.

Если бы нам удалось вскарабкаться наверх по этой скользкой

крутой дороге, то мы смогли бы попасть на плато.

С помощью пешни начали прокладывать дорогу, вырубая

лестницу во льду. Связанные веревкой, мы медленно и

осторожно, шаг за шагом, поднимались кверху, стараясь попасть на

выступающий над нами на фоне ледяной скалы черный утес, где

надеялись сделать передышку.

Туда мы добрались только к полудню, хотя начали

восхождение как только рассвело. Как и рассчитывали, на утесе мы смогли

расположиться на отдых. Подъем потребовал большого

напряжения. Он был по временам так крут, что голова идущего сзади

касалась ног карабкающегося впереди. Если б один из нас

сорвался, то все мы слетели бы в пропасть, разделив участь

бедных собак.

Итак, временно мы оказались в безопасности. Дальнейшее

движение, однако, представлялось невозможным. С обеих

сторон поднимались под углом в 60 градусов скалы, обрывавшиеся

прямо в море. Эти крутые склоны представляли собой гладкие

утесы, покрытые тонким слоем льда. Выбить здесь ступени было

невозможно: путь вверх преграждала нависшая над нами скала.

Между тем к западу от нас находился другой выступ скалы,

очень похожий на тот, что висел над головой. До него было около

35 футов и располагался он несколько ниже. Однако добраться

до него по крутому ледяному склону казалось совершенно

невозможным.

Лапландец Савио с одного взгляда оценил обстановку. В том

месте, где мы стояли, зацепиться было не за что; если бы сорвался

один из нас, то остальные, связанные общей веревкой,

неизбежно полетели бы вслед за ним в пропасть. Савио все это быстро

сообразил. Не успел я и подумать, насколько его план реален,

как он сбросил с себя веревку и смелым прыжком достиг

противоположной стороны, перескочив через крутой обрыв.

Только благодаря его необычайной ловкости, все кончилось

так хорошо. Ощутив под ногами твердую почву, он упал ничком

на землю и закрыл лицо руками. Я так никогда и не узнал, о чем

он думал в ту минуту.

Вскоре после этого мы бросили ему конец веревки. Он

прикрепил ее к небольшому обломку скалы. Сначала к Савио

присоединился Фоугнер, затем Берначчи. Я имел возможность

полностью оценить опасность, с которой связан прыжок Савио,

прыгнув таким же образом. Но поскольку я был обвязан веревкой,

риск для меня намного уменьшился.

Со скалы, на которой мы теперь очутились, пришлось

проползти кверху еще примерно сотню футов и добраться, наконец,

до свободной от снега каменной породы. Теперь мы

находились в относительной безопасности, но до верхнего плато оста-

валось еще приблизительно 5000 футов. Поскольку уклон шел

под углом в 50—60 градусов, нелегко было ступать на землю

твердой ногой, тем более что весь крутой склон покрывала осыпь.

Этот подъем изрядно нас вымотал, но мы все же счастливо

добрались доверху и, двигаясь затем по краю плато, дошли

до мыса Адэр.

На пути повсюду видны были следы сползавшего некогда

ледника. Там и сям из-под снега торчали обломки скал высотою

в 10—15 футов, сложенные из более плотных вулканических

пород, чем все то, что их окружало. Ледник унес с собой мелкие

камни, а эти остались на месте.

Неподвижные каменные башни и колонны без слов говорили

о тех могучих силах, которые здесь ранее господствовали. На

весь горный массив они накладывали фантастический отпечаток.

Казалось, что мы находимся среди развалин старого замка.