внутренней частью морской бухты. Дел у нас было по горло.

Надо было упаковать продовольствие, собрать упряжь для собак

и подготовить все остальное для первого путешествия на санях.

Я брал с собой Фоугнера, Берначчи и лапландца Савио, запас

продовольствия на 20 дней и 20 ездовых собак. Помимо

инструментов и обычного снаряжения, шелковой палатки, спальных

мешков и лыж, мы захватили также маленькую лодку из

парусины. Она складывалась с легкостью книги и прекрасно

умещалась на санях.

Мы покинули лагерь в 11 часов утра. До темноты

продвигались по очень неровному льду. Чем дальше, тем лед становился

тоньше, поэтому требовалось соблюдать величайшую

осторожность. Напрягая все силы, мы достигли к вечеру узкой полосы

земли, образовавшейся на берегу маленькой бухты у подножия

вертикальной скалы. Эта полоска, на которой мы раскинули свою

шелковую палатку, имела приблизительно 20 футов в ширину

и лежала не более чем на 4 фута выше уровня моря. Она имела

форму лунного серпа и вогнутой стороной была обращена наружу.

Щебень, сыпавшийся с вертикальной скалы, образовал крутой

скат к берегу. Верхний край ската находился на высоте

примерно 30 футов над водой, скала отходила от него под прямым

углом ввысь на 500 футов. Таким образом, наша маленькая

полоска земли была замкнута с обеих сторон острыми утесами.

Первую вахту нес я, остальные забрались в спальные мешки.

Внезапно налетел порыв ветра, затем второй, и вот уже начался

шторм. В семь часов лед в бухте был взломан и нас окатило

водой.

Нельзя было терять ни минуты. У нас едва хватило времени

на то, чтобы втащить провиант на скалистый уступ,

примыкавший к отвесному утесу. Морская пена уже залила низкую

полоску земли, на которой еще несколько мгновений назад стояла

наша палатка. На уступе, на котором мы теперь стояли, или

скорее висели, образовалось нечто вроде балкона. Отвесная стена

утеса отбрасывала летящий на нас снег примерно на 4 фута. Сюда

долетали брызги воды; замерзая, они образовали плотную и

гладкую ледяную кромку. На этом балкончике, который лежал над

уровнем моря на высоте не более 30 футов, мы разбили свою

шелковую палатку. Пока мы переносили в безопасное место вещи,

все сильно промерзли. Первыми же набежавшими на берег

волнами нас промочило насквозь, а теперь с бушевавших вокруг

водных масс срывалась и летела хлопьями белая пена. Мы

тянули груз за грузом с помощью тонких обледеневших веревок,

пока пальцы совсем не закоченели. Положение наше казалось

безнадежным, а непогода с каждой минутой все усиливалась.

Упряжные собаки стояли на ледяном балконе и, сбившись

тесной кучей, выли не. хуже ветра. Они, казалось, понимали

всю серьезность положения. У нас не нашлось даже времени

снять с них упряжь. Скоро все обледенело: люди, собаки, сани,

палатки, даже провиант—с каждого тюка свисали ледяные

сосульки. Парусиновая лодка лежала свернутой на скалистом

уступе, сплошь покрытая ледяной оболочкой.

С помощью лыж, палок и тяжелых саней мы вновь укрепили

маленькую шелковую палатку в самом высоком месте уступа.

В палатку положили два спальных мешка и попытались

приготовить себе горячую еду, но наша маленькая спиртовка

находилась в таком жалком состоянии, что мы вынуждены были

отказаться от этого намерения и должны были довольствоваться

замерзшими анчоусами. Двое из нас забрались в спальные мешки,

двое остальных стояли на вахте. Так мы менялись каждые шесть

часов. Метель завывала всю ночь. Стоявшие на посту,

располагали площадью всего в десять футов. По ней они ходили взад

и вперед, взад и вперед, чтобы не заснуть. Холод и летевшие на

нас ледяные брызги обессиливали до такой степени, что лишь

с огромным трудом нам удавалось держаться на ногах. Зубы

стучали от холода. Савио, с которым я нес вахту, начинал время

от времени петь псалмы; он непрерывно спрашивал, который час,

пока не свалился на свой мешок и тотчас не заснул.

Наутро морская бухта оказалась свободной ото льда, воздух

был мутно-серым, море покрыто пеной; порывы ветра,

доходившие до нас из-за гор, то и дело меняли направление. Пока

что мы еще не видели выхода из нашего тяжелого положения.

Во вторую половину следующего дня ураган, к счастью,

передвинулся к востоку, волны больше не достигали нас. К вечеру

ветер улегся, в бухте больше не было видно льда, луна ярко

светила и барометр поднялся высоко. Учитывая все это, я решил

отправить на парусиновой лодке, выдерживавшей тяжесть двух

человек, Фоугнера и лапландца Савио. Они должны были

вернуться в лагерь и прислать нам на выручку товарищей. Во

всяком случае можно было надеяться, что хоть двое из нас таким

образом будут спасены. Они захватили с собой продовольствие

и снаряжение, и мы друг с другом распрощались. Берначчи

и я долго еще слышали удары весел, доносившиеся с маленькой

шлюпки, скользившей в лунном сиянии по спокойному морю.

Наконец, она исчезла за небольшим скалистым выступом, и мы,

оставшись наедине со своими мыслями, физически, и

нравственно измученные, залезли в спальные мешки.

Шум прибоя убаюкивал нас, и скоро мы погрузились в

подобие сна.

Внезапно я снова открыл глаза, еще не понимая почему.

Однако очень быстро причина стала ясна—меня разбудила

тишина.

Волны у берегов тоже как бы устали, выполнив свою работу.

Я выглянул. Бухта была набита льдом, точнее, своего рода

кашей из раскрошенного льда, не трогавшегося с места.

Я разбудил Берначчи. Он, так же как и я, скоро забыл о сне.

Мы думали о судьбе Фоугнера и Савио. Вероятно, маленькая

парусиновая лодка попала во льды, и оба ее пассажира

погибли.

От низкой температуры воздуха и воды лодка и люди,

возможно, быстро обледенели и затонули. На краю маленького

ледяного обрыва мы провели два дня, исполненные тревоги

и печали, в тщетных мысленных поисках какого-либо выхода.

Впереди лежал океан, за спиной высилась отвесная скала. Если

с нашими товарищами в парусиновой лодке что-нибудь

приключилось, то нам оставалось только терпеть и ждать. Зима была

на носу, бухта, по всей вероятности, вновь замерзнет; надо

поэтому терпеть и расходовать продовольствие крайне экономно!

Тем временем мы сосредоточили внимание на ледяной стене,

которая простиралась к северу от нашей галерейки и огибала,

по-видимому, один из отрогов крутой базальтовой стены. Чтобы

получить возможность заглянуть дальше, на следующий день

мы начали прорубать пешнями ступени во льду и медленно

подниматься по крутому откосу. После того как мы таким образом

продвинулись на несколько сот аршин, нашему взору внезапно

открылись две черные точки на северной вершине ледяной стены.

В бинокль мы разглядели, что это были Фоугнер и Савио,

которые на высоте 100 футов над уровнем моря крайне медленно

двигались по ледовой поверхности.

Заметив их, мы стали с удвоенной энергией вырубать во льду

ступени, чтобы быстрее приблизиться к ним. Эта тяжелая работа

подвигалась медленно. Однако с каждой ступенькой черные

точки на северной вершине становились все ближе. От нас

требовалась крайняя осмотрительность, чтобы не ступить

неосторожно и не сорваться в море.

Фоугнер и Савио были утомлены до предела и лишь с

большим трудом могли продолжать свой опасный путь по

направлению к нам.

Наконец после многочасового напряжения всех сил мы

встретились с товарищами, находившимися в состоянии полного

изнеможения. Отдохнув минуту, прислонившись к

скалистой стене все пустились в обратный путь к палатке, используя