отстоят от природы муфлона, он спаривается с ними и

производит плодовитое потомство. Если даже самих

домашних овец из различных областей сравнить Друг

с другом (о диких и говорить не приходится), то

найдутся между ними такие, которые не имеют никакого

сходства между собой. Даже в одной и той же стране

встречаются овцы, различные по своему сложению,

шерсти и величине, что известно каждому, несколько

знакомому с естественной историей- и сельским хозяйством»

(стр. 19—20).

«Если сравнить между собою быков, — читаем в

другом месте, — то между ними обнаруживается самое

большое различие, так что в иных случаях между ними

нельзя усмотреть никакого действительного сходства.

У одних имеются рога, другие — безроги, как, например,

в Исландии; одни имеют ровную спину, другие несут на

плечах большой горб, как в некоторых северных

областях, а также в Азии, Африке и Америке. Только

европейские быки лишены горбов. У многих имеются

длинные волосы, которые так мягки, как тонкое руно; другие

имеют длинные или короткие и притом мягкие или

жесткие волосы. Между ними есть такие, которые по своему

росту относятся друг к другу почти как кошка к лошади.

Именно это различие в величине, отклонения в сложении

тела, их приуроченное или дикое состояние дали людям

основание присвоить быкам различные наименования.

И хотя все эти животные в отношении своих размеров,

своей природы и телосложения кажутся далеко отстоя-

37

щими друг от друга, однако они бесспорно принадлежат

к одной и той же породе» (стр. 22—23).

О собаках читаем следующее: «Часто в одной и той

же стране одна собака совершенно отличается от другой,

а в отдаленных странах собачий род выглядит, так

сказать, непохожим на самого себя. Однако даже те собаки,

которые по всем статьям наиболее отличны друг от

друга, приносят тем не менее при спаривании потомство,

которое оказывается плодовитым: таким образом,

очевидно, что все собаки, как ни отличны они друг от друга,

составляют всего лишь одно единое племя» (стр. 17—18).

«Подобные и, быть может, еще большие различия, или,

скорее, перерождения, — заключает Каверзнев, — можно

было бы установить у лошадей, кошек, свиней и всех

других животных, если бы меня не удерживала от этого

заранее установленная краткость данного сочинения».

Приводя эти примеры, Каверзнев тем самым отвечает

на поставленный им вначале вопрос о том, правильно или

неправильно учение о неизменности вида. Ответ, как видно,

получается отрицательный. Дети не всегда похожи на

родителей, они приобретают новые признаки, в результате

чего возникают формы, резко отличные от исходных.

Следовательно, доктрина Линнея не верна и виды изменчивы.

Любопытно, что Каверзнев применил здесь тот же

прием доказательства, что и Дарвин. Последний описал,

как известно, разнообразие голубиных пород, указав при

этом, что любой орнитолог принял бы этих птиц за

особые виды, если бы не было известно, что все они

произошли от общего предка — дикого ливийского голубя.

Итак, животные формы изменчивы или, применяя

старинное выражение Каверзнева, способны

перерождаться. В чем заключается причина этого явления?

Каверзнев дает на это вполне определенный ответ:

животные способны изменяться под влиянием условий

существования, иначе, под воздействием внешней среды,

в которой они живут. Вот какие соображения мы

находим у Каверзнева по этому поводу: «Известно, что наша

земля имеет столько климатов, сколько областей, столько

погод, сколько местностей. Каждая область имеет свои

особые продукты и, по большей части, своих животных,

которые всегда находятся в связи со свойствами земной

поверхности, производящей пищевые средства» (стр. 12).

«Существуют три причины изменчивости животных, —

38

продолжает автор, — две естественные, а именно —

температура, зависящая от климата, и характер пищи,

а третья возникает непосредственно от гнета порабощения.

Действия, которые производит каждая из этих трех

причин, заслуживают особого рассмотрения» (стр. 13—14).

Таким образом, по мнению Каверзнева,

климатические условия, связанные с переменой пищи и

температуры, вызывают изменения в организме. Третья причина

изменчивости, о которой он упоминает, т. е. влияние

одомашнения животных, приручения их человеком, сводится

к воздействию тех же факторов, так как прирученные

животные получают иные условия существования, чем

те, какие они имели в природе. В других местах своей

работы Каверзнев упоминает, кроме того, об изменяющем

влиянии воздуха и рельефа местности.

Из перечисленных выше причин, вызывающих

изменения в организме животных, Каверзнев особенно важное

значение приписывает воздействию пищи. Он представляет

дело так, что пища влияет на организм своим

химическим составом. Особенно сильно сказывается, по

мнению автора, влияние растительной пищи, так как такая

пища по своему составу дальше отстоит от организма

животных и потому требует для своего усвоения больших

усилий. «Влияние пищи, — пишет по этому поводу

Каверзнев, — всегда сильнее и производит большее

действие на тех животных, которые кормятся травами и

различными плодами, чем на тех, которые цитаются только

мясом, которое сами добывают, или той пищей, которую

они получают из рук человека. Ибо мясо и обработанная

пища по своему составу таковы, что они уже сходны

с природой животных, которые употребляют их в

качестве своей пищи. Напротив того, растения и их плоды

содержат в себе все свойства почвы, поскольку они

остаются сырыми и необработанными» (стр. 23—24).

Здесь в элементарном виде проводится мысль, что

питание организмов играет большую роль в

видообразовании. Эта идея оказалась вполне созвучной с нашей

современной биологической наукой. Например, Мичурин

придавал, как известно, большое значение питанию

сеянцев при выводе новых сортов плодовых и ягодных

растений. Он считал, что воспитание всходов при особом

составе почвы изменяет их наследственные свойства, и

придавал этому положению широкое общее значение.

39

Каверзнев не развил этой теории подробно, да по

состоянию науки того времени он и не мог этого сделать,

но и того, что он написал в своей диссертации, вполне

достаточно для того, чтобы причислить его к ранним

предшественникам великих эволюционистов XIX в. По

своим взглядам он ближе других к Ламарку и Жоффруа

Сент-Илеру, которые выступили несколькими

десятилетиями позднее. Не надо забывать, что, высказывая эти

идеи, Каверзнев был начинающим ученым, который не

мог подвергнуть эти мысли экспериментальной проверке

и которому обстоятельства не дали возможности развить

свою научную деятельность. Заметим также, что в эпоху

появления его диссертации ни сравнительная анатомия,

ни палеонтология не существовали еще как научные

дисциплины. Можно не без основания предположить,

что, если бы Каверзнев не был потерян для науки

в молодом возрасте и пути его научного развития были

благоприятны, — наша родина имела бы в его лице

крупнейшего русского биолога XVIII в.

О смелости и широте его взглядов свидетельствуют

некоторые места его сочинения, где он говорит не только

об изменчивости видов, но ставит вопрос об общем

происхождении и родственной связи всех животных, не

исключая и человека. Эта мысль получает, по его

мнению, подкрепление при сравнительном изучении

внутреннего строения животных, — изучении, которое в его время