мать, всю жизнь мечтавшую о царском троне для дочери.

И впервые, задумавшись о своей судьбе, дочь с укором об¬

ратилась к памяти матери. Мать постоянно нашептывала

Лилэ о том, что она должна увидеть царя и навсегда со¬

единиться с ним.

Пусть Лухуми вернулся с Гандзииской битвы изуро¬

дованным, обезображенным, но ведь увечья эти он полу¬

чил, служа своему отечеству.

Разве другая женщина не гордилась бы перед всем

светом отвагой своего мужа, разве он не стал бы в ее гла¬

зах еще желаннее и дороже? Да и ей он казался таким

в ту ночь, когда она безмятежно дремала на его могучей

груди: она считала себя счастливой. Но увы, как раз та

ночь и была началом гибели Лилэ и Лухуми. Точно сам

нечистый внушил тогда Лилэ эту мысль — пригласить в

гости царя.

А дальше? Ее втянуло в водоворот, из которого она

уже не могла выплыть. Да она и не хотела этого. Любовь

к царю одурманила ее. С тех пор как она познала любовь

Лаши, она не принадлежала себе, весь смысл ее жизни

сосредоточился в этом чувстве... Отказаться от него было

труднее, чем от самой жизни.

Лилэ уже раскаивалась в том, что поддалась искуше¬

нию, уже терзалась при мысли о том, какое несчастье она

причинила Лухуми. Но мысль об искуплении греха была

249

свыше ее сил: она не могла представить себе, как она

уйдет от Лаши и вернется к Лухуми. Главное в ее жиз¬

ни — неразлучно быть с Лашой, пусть он даже будет не

царь, а нищий. Ее не влекли больше ни блеск придворной

жизни, ии царские почести.

Опа без колебания взяла бы в руки нищенскую суму

и клюку и пошла бы хоть на край света собирать мило¬

стыню, только бы Лаша был с нею.

Даже нищей, попрошайкой, мнилось Лилэ, она могла

бы быть счастлива со своим мужем и сыном. Никто бы не

стал завидовать ее бедности, не оскорблял бы ее и ребен¬

ка: не называл ее наложницей, а Датуну ублюдком.

Но тут же ход мыслей Лилэ изменился. Конечно, она-

то могла быть счастливой, но Лаша? Разве царь сумеет,

разве он захочет отказаться от трона и короны, покинуть

дворец, жить как простой крестьянин или хотя бы как

простой, незнатный азнаури? Он избалован роскошью и

негой — неужели он, потеряв величие и лишившись по¬

честей, сможет ограничиться только ее любовью? Нет, ко¬

нечно, нет!

Ну, а если даже и сможет? Ведь он царь — у него бо¬

гатство, власть, почет, слава — и вдруг с высоты этого

величия низвергнуть его на дно жизни, окунуть в грязь

и нищету. Царская власть дарует неисчислимые блага —

перевесит ли ее любовь эти блага? Так ли уж она дорога

царю? Да имеет ли Лилэ право лишать Георгия царского

престола? Его и сына-царевича?

Завещание отца, клятва матери — все разом возникло

в ее памяти; мечта о бедной, скромной жизни вдали от

шумного дворца исчезла. Да и как можно противиться воле

родителей? Пусть ее не признают царицей, лишь бы сына

пе лишили прав иа грузинский престол, лишь бы Лаша

и его сын царствовали счастливо!

Но оставят ли в живых незаконнорожденного царевича

враги Лилэ и Лаши? А если они обрекут на смерть сына

наложницы? Отравят его? Убьют?

—

А-ах! — вскрикнула Лилэ и вскочила с постели.

—

Что с тобой, Лилэ? — проснулся Лаша.

—

Ничего, милый! Просто приснился сон дурной...—

солгала она, спустилась с кровати, сунула ноги в шитые

золотом туфли и направилась к двери.— Погляжу на

мальчика. Сейчас вернусь. Спи, любимый...— ласково

проговорила она и вышла из комнаты.

250

Лилэ все не возвращалась. Царь накинул халат и,

встревоженный, направился вслед за Лилэ.

Осторожно приоткрыв дверь в спальню царевича, он

замер на пороге. Вокруг кроватки ребенка суетились мам¬

ки. Мальчик тяжело дышал, лицо его пылало в жару, из-

за полуприкрытых век блестели воспаленные глаза.

У изголовья сидела Лилэ и прикладывала ко лбу и

вискам сына мокрое полотенце. Около нее стояла няня и

держала в руках чашу с водой.

Мальчик на миг повернулся к отцу. Он попытался

улыбнуться, но лицо его болезненно сморщилось и приступ

мучительной рвоты сотряс его хрупкое тельце.

Няня и мамка бросились на помощь: одна обтирала ца¬

ревичу губы, другая суетилась у постели.

—

Помогите! — вскрикнула Лилэ, приподнимая голов¬

ку больного.

Лаша беспомощно склонился к сыну, испуганно загля¬

дывал ему в глаза, искал в тусклом взоре надежду и уте¬

шение.

—

Датуна, сынок, Датуна...— шептал он растерянно,

касаясь пальцами его мягких темных волос.

—

Убили моего сына, отравили!—рыдала Лилэ, падая

на колени перед постелью царевича.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Прошло два дня, и рвота у царевича прекратилась.

Лекари уверяли, что мальчик не отравлен, но определить

характер недуга не могли. От снадобий никакого облегче¬

ния не наступало. На третий день жар снова поднялся.

Мальчик лежал горячий, словно раскаленное тонэ, во рту

у него пересыхало, в глазах появился болезненный блеск.

Ночью у него начались судороги — казалось, сейчас на¬

ступит конец.

Распустив волосы и павши ниц перед распятием, Лилэ

молилась о спасении сына...

На миг подняв голову, она взглянула на изнуренное

личико ребенка. Она перевела залитый слезами взор на

Лашу, который, окаменев, стоял у кроватки и смотрел на

сына остановившимися бессмысленными глазами. Лилэ

схватила его за руку, притянула к себе.

—

Молись, Лаша! Проси господа помиловать нас... Те¬

бя он услышит... Ты помазанник божий, твой род от царя

Давида... Моли его не погубить первенца нашего, не ка¬

рать столь сурово за грехи наши...— шептала Лилэ, снова

обратив залитое слезами лицо к распятию.

Протянув руки к иконе, молился Лаша. Не зная, на

что надеяться, он хотел верить в христианского бога и в

его милосердие.

В комнату проник перезвон церковных колоколов. Зво¬

нили все колокола, большие и малые. В церквах служили

молебен о спасении маленького царевича.

Лаше казалось, что далекий колокольный звон проли¬

вает мир в его душу, возносит его над земными треволне¬

ниями.

У окна грустно стояли Гварам Маргвели и Турман

Торели. Вдруг Гварам что-то шепнул Турману и вышел

из покоев.

Скоро он вернулся в сопровождении дворцового свя¬

щенника и дьякона. Священник размахивал на ходу .кади¬

252

лом. Запах ладана заполнил комнату. Окропив царевича

святой водой, священник причастил его святых даров.

Когда был окончен обряд причастия, он взял из рук

дьякона, книгу в богатом переплете.

—

Вот, государь, Книга царств. Государыня проси¬

ла! — пробормотал он и положил книгу на стол. Затем

осенил крестом комнату, отошел в угол и тихо зашептал

молитву.

Лаша певольно кинул взгляд на богатую чеканку пере¬

плета: на нем был изображен коленопреклоненный царь

Давид. Он играл на лире и пел псалмы. Позади иудейского

царя возвышалась отвесная скала. На вершине ее стояло

одинокое дерево с пышной кроной. Укрывавшиеся в вет¬

вях райские птицы внимали песнопениям пророка.

Плененные псалмами Давида, в полете своем застыли

в облаках ангелы; птицы изогнули шейки; газели, навост¬

рив уши, остановились над пропастью; тигр, застигнутый

песней, замер в прыжке; цветок склонил головку над

ручьем. Все обратились в слух и, затаив дыхание, как за¬

колдованные слушали царя Давида.

Художник с неповторимым мастерством вычеканил все

это по золоту, придав драгоценному металлу удивительную

выразительность.

Лаша сразу же признал работу Бека Опизари, и рука