— Но…

— Быть может, ты хочешь сказать, что не собирался идти на вокзал и встречать Пьера?

— Нет…

— Я хочу, чтобы до меня он ни с кем не встречался! Ты понял?

— Да, отец.

Дверь начала закрываться.

— Жан еще не вернулся?

— Нет, отец.

— Хорошо.

Дверь закрылась. Отверзши ухи, Набонид прислушался к шагам, удаляющимся в правильном направлении, и понял, что сын повиновался. Внимая, как и прежде, исходящим и приходящим звукам, он снова принялся за чистку. Когда в дверь позвонили, он даже не вздрогнул. Он услышал, как старая служанка открыла и сказала «здравствуйте, господин Пьер», а тот спросил: «отец дома». Затем тот прошел по коридору и постучал в дверь.

— Войдите, — сказал Набонид, застыв в позе «в-чистку-автомата-погружен».

Тот вошел.

— Здравствуй, отец.

— Мгум, — промычал Набонид, не меняя позы.

Возникла пауза.

— Я приехал утренним поездом, было много народу.

Потом:

— Ты не очень рассердился? Понимаешь, я решил вернуться. От моего пребывания там нет никакой пользы. Я зря терял время.

Потом:

— Видишь ли, я создан не для того, чтобы быть переводчиком. Мое призвание — в другом. Я понимаю, вся эта история со Стипендией, конечно, неприятна, но…

Наконец Набонид встал. Он был жирный и квадратный. Его руки покачивались, а пальцы подрагивали. Он сурово посмотрел на Пьера, но пылающий взор сына не испепелил.

— Отец, ты читал письма, которые я тебе посылал?

— Ну?

— Я знаю, ты не веришь в это головокружение. Но я докажу тебе, что становлюсь все более головокружительным. Жизнь — вот что я открыл: два аспекта жизни! Жизнь светлая и жизнь мракостная. И именно разглядывая пещерных рыб…

— А-ка-кой-прок-сэ-тих-пе-щер-ных-рыб? — отчеканил Набонид монотонным свинцовым голосом, надвигаясь медленно, тяжело и последовательно.

Пьер печально взирал на вырастающую перед ним огромную массу. С отвращением отметил, что отцовские пальцы перепачканы маслом. Попятился. В конце своего отступательного маневра стукнулся затылком о стену. На ощупь отыскал дверную ручку и вышел спиной вперед. Дверь закрылась. Набонид выскочил в коридор.

Пьер успел подняться на три ступеньки.

— Куда ты направился? — крикнул Набонид.

Жесткий взгляд дал ему понять, что ответа он не получит.

— Тебя никто не держит, дитя мое, — мягко произнес Набонид. — В этом доме не место головокрушительным людям.

Пьер спустился на три ступеньки, прошел мимо отца, не повернув головы, нахлобучил шляпу (по привычке) на макушку, наклонился в сторону, подхватил чемодан и вышел.

Набонид вернулся к проверке работоспособности автомата; в его жестах не было ни малейшей нервозности.

Зострил[38], Сенперт[39] и Капюстёр сели и принялись, выпивая, болтать.

Зострил, заместитель мэра и заодно производитель фосфатината[40], поставил свой бокал на стол и сказал:

— Удивительно, что в праздничные дни всегда хочется выпить пораньше.

Жестянщик Сенперт поставил свой бокал на стол и сказал:

— В такой день даже привкус у напитка совсем другой. Намного фкуснее.

Он выдохнул, мочевой пузырь сдулся.

Зострил закурил трубку.

— Будет хорошая погода, — уверенно заметил он, глядя на горящую спичку.

Разумеется, это замечание было излишним, так как с момента установки тучегона[41] плохая погода отсутствовала напрочь. Но подобные фразы все еще произносили по привычке, которая беспричинно увековечивала воспоминание о старых добрых временах, когда в метеорологии еще был какой-то смысл.

Поставщик Капюстёр поставил свой бокал на стол и сказал:

— Ваша посуда уже готова?

Два собеседника кивнули.

— В этом году я решил расколоться на пятнадцать тысяч тюрпинов[42], — сказал Зострил. — Один лишь красивый фарфор.

— Вы держите свою планку, — сказал Сенперт, горько и завистливо.

В жестяном деле он только и делал, что «изводил серебро».

— Я выставил две тысячи семьсот пятьдесят кофейных чашек, — настойчиво продолжал производитель фосфатината.

Капюстёр присвистнул от восхищения.

— Я отделаюсь одной тысячей. Для меня и этого достаточно. Я не собираюсь становиться мэром.

— В этом году, — сказал Зострил, — у него колоссальная выставка. Он потратил на нее половину своего состояния.

— Еще бы, — сказал Сенперт, распуская пузо, — должен же он как-то смывать позор, которым его обмазал сын.

— Не будем употреблять столь громких слов, — прошептал Зострил.

— Вы слышали? — спросил Капюстёр. — Говорят, он сегодня возвращается.

— Нет, — сказал Сенперт.

— Да слышали, слышали.

Зострил поспешил высказаться. Он считал, что все и всегда знает лучше других.

— Я не просто об этом слышал, я в этом уверен. Он приехал сегодня утром.

— И что он будет делать дальше? — спросил Капюстёр.

— Довольно печальная история, — сказал Зострил. — Парень имел такое прекрасное будущее. Впереди, разумеется, а не сзади.

— Разумеется, — подхватил Сенперт. — Впереди.

— А чем же он занимался в этом Чужеземном Городе? — спросил Капюстёр у Капюстёра.

— Пф, — легкомысленно фыркнул Зострил. — Девицами.

— Это у него от отца, — заявил Сенперт. — Мне кажется, тот уже припускает чуть ли не за своей будущей невесткой.

— Может, ему вскружила голову какая-нибудь молодая особа? — предположил поставщик. — Хотя он и без этого выглядит не очень сообразительным.

Задержав фразу на весу, он нарушил тишину глубоким вдохом окружающего воздуха, после чего выдохнул:

— Этот недоросль.

— Вот-вот, это наверняка из-за какой-нибудь юбчонки, — согласился заместитель, нервозно почесывая грудь.

Он побаивался.

— Тогда непонятно, почему он вернулся, — возразил Капюстёр, проявляя недюжинный логический напор.

Зострил замолчал. Капюстёр продолжал:

— Я слышал другое, и это имеет отношение не к девочкам.

— К мальчикам? — спросил Сенперт.

— Нет, нет! Там, в Чужеземном Городе, Пьер Набонид якобы сделал какое-то открытие.

— Открытие? — удивились собеседники.

— Да. Открытие по поводу рыб.

— Ну и ну! Это довольно странно, — сказал Сенперт.

— А откуда вы знаете? — завистливо спросил Зострил.

— От его брата Поля. Но по секрету. Пусть это останется между нами.

— Ах, так вам об этом рассказал Поль, — задумчиво произнес Сенперт. — Если вам рассказал Поль, тогда…

— А что вы думаете о младшем брате? — спросил Зострил. — Вы считаете, нормально уходить в горы и сидеть там дни и ночи непонятно зачем напролет?

— Набонид прощает ему любые причуды, — сказал Капюстёр.

— Вот-вот официально объявят о помолвке Поля и малышки Эвелины Лё Бестолкуй, — сказал Зострил.

— Пф! Похоже, она хватается больше за отца, — заметил Сенперт. — За отца, который ее прихватывает, — добавил он.

— И вы это сами видели? — серьезно спросил Зострил.

— А вот и он, — сказал Капюстёр.

Набонид с автоматом под мышкой вошел в кафе.

— Я еще успею выпить стаканчик?

— Можно отправляться минут через десять, времени вполне достаточно, — ответили остальные.

— Чертовская жажда. В день святого Жди-не-Жди меня высушивает с раннего утра.

— Сейчас полдвенадцатого, — заметил Зострил.

— Вы уже были на Площади?

— Я проходил в восемь часов, — ответил заместитель. — Все шло как по маслу. А ваша выставка — это что-то потрясающее.

— Около четырехсот тысяч предметов.

— Ого! Такого еще никогда не было.

— Даже выставка дедушки Бонжана, пятьдесят лет тому назад, не смогла бы сравниться с вашей, — сказал Капюстёр, считавший себя знатоком истории Родимого Города. — В той было не больше двухсот тысяч предметов.