— Спросил, здесь ли я.

Опухтину я не верил ни на грош, но решил, что на этот раз он не соврал.

Во всяком случае, ничего другого, как поверить ему на слово, мне не оставалось. Телефонный звонок немного разрядил обстановку, и Илья Ильич попробовал начать корректировать ситуацию в свою пользу:

— Товарищи барышни, — веселым голосом обратился он к одалискам, — почему до сих пор не накрыт стол? Вы что, не хотите угощать гостей?

Капитолина только презрительно повела плечом, Аленка же засуетилась и бросилась прибирать со стола остатки нашей первой трапезы.

— Илья Ильич, — обратился я Опухтину, — вы не покажете мне ваш дом и службы?

Он удивленно на меня посмотрел:

— Сейчас, ночью?

— Почему бы и не сейчас, вдруг завтра нам будет некогда этим заняться.

— Почему, — начал он, но я повел стволом нагана, и он легко согласился. — Конечно, товарищ Алексей, как вам будет угодно. Сейчас я только кликну Акима, чтобы он нас проводил.

— С Акимом не выйдет, он уехал.

— Аким уехал? Куда? — поразился он,

— Понятия не имею, он не указал точное место.

— Но как же так, взял и уехал, и ничего не сказал?! Этого быть не может!

— Может, его неожиданно вызвали в долговременную командировку.

— Надолго? — потерянным голосом спросил он, начиная понимать, что произошло со сторожем

— Боюсь, что навсегда.

— Тогда нечего делать, пойдемте, — почти шепотом произнес он, с нескрываемым ужасом глядя на меня. — Вы мне не сделаете ничего плохого?

— Это будет зависеть только от вас, — вежливо ответил я.

Опухтин засуетился, растерянно пробежал из конца в конец комнаты, стараясь подальше отойти от двери. Он, видимо, решил, что под видом прогулки я собираюсь вывести его на расстрел.

— Если вы будете сотрудничать, тогда ничего плохого не случится, — пообещал я.

— Буду, конечно, буду! Со всей открытой душой1 Только, пожалуйста, товарищ Алексей, не убивайте меня! Я еще пригожусь и вам, и партии!

Женщины, включая Ордынцеву, застыли на месте, слушая наш разговор. По этому суровому до жестокости времени никаких других вариантов, кроме расстрела, для Опухтина не предвиделось.

— Возьмите лампу и идите вперед, — сказал я.

Илья Ильич безропотно повиновался, и мы вышли в темный коридор.

— Очень советую не делать глупостей, а то у меня не останется выхода, как только вас застрелить! — предупредил я.

Он ничего на это не сказал, кажется, согласно кивнул и только уточнил:

— Вы будете осматривать весь дом?

— Весь сейчас не стоит, покажите мне, где вы содержали заключенных.

— Каких еще заключенных? — попытался удивиться он, но я толкнул его в спину дулом нагана, он запнулся и торопливо пошел к выходу.

Камера для содержания узников нашлась в сарае и оказалась оборудованной по всем тюремным правилам, волчком в дверях, нарами и парашей. Я заставил Опухтина встать лицом к стене, осмотрел помещение и проверил его карманы.

— Что вы собираетесь со мной делать? — спросил он, когда я, забрав фонарь, выходил наружу.

— Посмотрим, как вы будете себя вести, не исключено, что отпустим, — пообещал я. Это не очень противоречило истине. Лично у меня Илья Ильич не вызывал никаких чувств, кроме брезгливой гадливости.

Дверь камеры запиралась снаружи не только на задвижку, но еще и замыкалась на замок. Видимо, обитатели «партийного дома отдыха» не доверяли друг другу даже в таких вопросах, как содержание узников. Устроив на ночлег замзава, я вернулся в дом, где, как мне показалось, нетерпеливо ждали известий о его судьбе.

Пока я отсутствовал, общение между дамами не наладилось. Напряженная как струна Даша сидела на краешке стула, Капитолина устроилась в кресле и мрачно смотрела вокруг, Алена по-прежнему толклась возле стола. На меня уставилось три пары ожидающих глаз, но, поняв по выражению лица, что ничего кошмарного не произошло, женщины немного обмякли.

— Илья Ильич совсем не плохой человек, — сказала прозрачная девушка Алена, как только я вошел в гостиную, — только любит немного помучить Товарищ Трахтенберг в сто раз его хуже.

Алена до сих пор оставалась в одной ночной рубашке, так что мне приходилось выбирать такое положение, чтобы невольно не заглядываться на ее прелести.

— Расскажите мне про Трахтенберга, — попросил я, предполагая, что без встречи с этим мифическим персонажем наше пребывание здесь не обойдется. Какого-то питерского шоумена по фамилии Трахтенберг я несколько раз видел в телевизионных ток-шоу, он был маленький, толстенький, эпатажный, с рыжей бородкой клинышком и знал много анекдотов. Нынешний мне представлялся похожим на него, смешным и веселым.

— А что про него рассказывать? — первой откликнулась Капитолина. — Обычный зверь Садист и морфинист.

— Он очень красивый мужчина, — добавила Алена, — очень! Только, — она задумалась и, не найдя подходящих слов, замолчала.

— Даша, ты его знаешь? — спросил я.

— Видела несколько раз, — ответила Ордынцева своим обычным деловым тоном, никак не соответствующим ее нынешнему светскому виду. — Смазливый тип, играет в героя, склонен к вождизму.

— По разговорам мне показалось, что это какое-то исчадье ада, а выходит, он простой нарцисс?

— Не знаю, у нас не было общих дел. С виду обычный партиец, только не по времени и политическому моменту озабочен своей внешностью.

— А откуда здесь такие запасы продовольствия, икра, ананасы? — спросил я Капитолину.

— Сюда привозят почти все, что ЧК отбирает у мешочников и спекулянтов. В Троицке два больших начальника, товарищи Медведь и Трахтенберг. Наш товарищ Трахтенберг — главный по партийной линии, а Медведь — по ЧК, они и делят все, что реквизируют и экспроприируют, между своими.

Теперь мне стал ясен расклад сил в уезде. Здесь конкурировали две, говоря нашим современным языком, бандитские или политические, что в сущности, одно и то же, группировки

— А Опухтин у вас на каких ролях?

— Он помощник товарища Трахтенберга по реквизициям и борьбе с контрреволюцией, — правильно поняв вопрос, объяснила Капитолина.

Это тоже было типично. Лидер оставался над схваткой, не марая рук в убийствах и грабежах, чтобы, если запахнет жареным, было кого подставить под удар. Удивительно было другое, шел всего третий год после революции, а власть успела прогнить так, будто через неделю собиралась справлять не свою третью годовщину, а третье столетие.

— Что вы собираетесь делать дальше? — в свою очередь, спросила Капа.

Я пожал плечами. Понятно, что женщин волновала в первую очередь собственная судьба. В их положении оказаться брошенными в классовые разборки и бессмысленную дурость гражданской войны было катастрофично. Но я пока не знал и не мог предвидеть, как дальше будут развиваться события.

— Пока не знаю, — честно сказал я. — Скорее всего, просто попытаемся выбраться из вашего уезда.

Разговор на этом увял, все как-то потерянно сидели по своим местам.

— Стол накрывать? — тяготясь общим молчанием, спросила Алена.

— Я есть не хочу, — ответил я. — Ты будешь ужинать? — спросил я Дашу,

Она отрицательно покачала головой. Мне показалось, что она еще окончательно не пришла в себя после недавнего инцидента с Опухтиным.

— Спасибо, но нам лучше выспаться, — поблагодарил я Алену.