занимает литература, ее герои воплощают в себе пытливый ум, способность

противостоять невежеству и самым невероятным

испытаниям, они наделены горячим сердцем,

справедливостью и другими добродетелями. Эти черты

присущи не только положительным персонажам

романов. Ирония и сатира, обличающие

несовершенство мира, глупость, пошлость или

обскурантизм, также утверждают эти качества в любой

сфере общественной жизни.

В искусстве еще живут сложившиеся в прошлом

416

Т. Гейнсборо.

Утренняя прогулка

веке направления (классицизм, барокко), но они вобрали в себя новые веяния

времени, и некоторые из привычных традиций начинают изживать себя. Барокко,

выражавшее состояние мятущегося человека в мире рухнувших идеалов

Возрождения, наполненное переплетением противоположностей, бурное, пышное,

изощренное, постепенно сходит на нет, его отголоски некоторое время звучат лишь в

театре. На его место приходит, правда, на короткое время, другое направление

искусства — рококо, по предположениям различных исследователей, выросшее из

барокко. Его приверженцы славили жизнь, погоню за мимолетным наслаждением,

игру “любви и случая”. Жизнь в произведениях этого направления выступает как

“быстротечный праздник, которым правят Вакх и Венера” [121, г. 5, с. 26].

Литературное рококо унаследовало от барокко игру слов, красочные описания

пейзажа, новыми стали, особенно во французской литературе, ироническая

заостренность речи, множество намеков и недомолвок, приправленных

фривольностями. Мы найдем этот стиль у Вольтера в поэме “Орлеанская

девственница”, в “Персидских письмах” Монтескьë, в романах Лесажа (1668—

1747) “Хромой бес” и Дидро “Нескромные сокровища”, где просветительские идеи,

сатира и ирония облечены в самую нескромную форму проявления. Например,

вольтеровская Жанна д’Арк вовсе не сторонница аскетизма (только данный ею обет

удерживает героиню от любовных забав); Лесаж в своем романе, используя сюжет

более раннего произведения Луиса Белеса де Гевары, откровенно живописует жизнь

Мадрида во всей ее неприкрытой полноте. Одни авторы привнесли в свои

произведения эротику и гедонизм, призывая наслаждаться быстротечной жизнью,

другие — вольномыслие, иронию и сатиру. Например, Дидро в повести “Монахиня”

описывает далеко не целомудренные монастырские нравы.

В живописи рококо радовало глаз зрителя пасторальными сценами, где

участвовали амуры и нимфы, где переплетались изящные линии тел и драпировки,

гирлянды цветов, облака в голубовато-жемчужных и розовых полутонах. Такова

живопись Франсуа Буше (1703—1770), одного из любимцев французской

аристократии.

Классицизм же не только не сдал своих

позиций, но и приобрел новый облик. Это был

не

тот, упорядочивающий мир, прославляющий

гражданское служение государственной идее

классицизм

прошлого

века,

а

просветительский классицизм, увидевший

противоречия между обществом и личностью,

а

точнее, между монархией и свободой человека.

Гражданственность героев просветительского

классицизма заключалась в служении

Ф. Буше. Купание Дианы

справедливости,

противопоставленной

тиранической власти. Чтобы не быть слишком буквально понятыми, многие авторы

выносили действие своих произведений на Восток, рисуя восточных деспотов и

героев, способных противостоять им. Такова самая известная из трагедий Вольтера

417

“Заира”. В ней Вольтер сталкивает судьбы людей различных религий, различных

моральных принципов, различного понимания долга, совести, справедливости и

любви. Один из героев, Оросман — мусульманин, почитающий все положения

ислама; но он не становится фанатиком, все его порывы человечны, независимо от

того, на кого они направлены. Он, например, отпускает христианского пленника на

родину за выкупом, освобождает не десять, а сто пленников, движимый чувством

справедливости. Его возлюбленная Заира несет в себе то, что Вольтер называет

“сердечным здравым смыслом”, она чувствительна, нежна и предана своей любви.

Вольтер показывает, что только фанатизм, как христианский, так и мусульманский,

ведет к гибели героиню.

Так классицизм Просвещения связывает упорядоченность мира с

человечностью, с мудростью, которая должна привести людей к разумному

пониманию, к веротерпимости, к той справедливости, которую принято называть

высшей.

Для всех процессов в искусстве Просвещения характерна одна особенность. И

барокко, и, тем более, рококо и даже классицизм начали

постепенно отступать от примата рационального начала в

героях в отношении к миру, в способах его изображения. В

них постепенно начинают взаимодействовать чувство и

разум, мысль и сердце. Руссо в романе “Юлия, или Новая

Элоиза” устами своей героини говорит: “...Нет на свете уз

целомудреннее, чем узы истинной любви. Только любовь,

только ее божественный огонь может очистить наши

природные наклонности, сосредоточивая все помыслы на

любимом предмете” [267, с. 124]. У него мы встречаем

героев, чьи глубокие и верные чувства заставляют их

переносить с удивительной стойкостью жизненные

испытания, разлуку, невозможность соединить свои

М. Фальконе. Амур

судьбы. В отношениях между ними разум выступает как

благоразумие, как основание для чувствительности. Эта чувствительность не

противоречила культу разума, занимавшему главное место в менталитете людей.

Даже в музыку проникает идея разумного: творчество И. С. Баха (1685—

1750), по словам А. В.Луначарского, близко по духу “колоссальным конструкторам

нового миросозерцания, какими были Декарт, Спиноза, Лейбниц”. Язык звуков

соответствовал языку слов и цифр. Бах смог в музыке выразить всеобъемлющую

картину мира, какой она открывалась философам и поэтам века [207, с. 69).

Считалось, что и чувство, и разум совершенно естественны для человека. Так в

искусство входит новое направление — сентиментализм (фр. sentiment “чувство”),

создавший в нем культ чувства. Он проявлялся в литературе различно: не только

создавая чувствительные истории, связанные с драмой страстей, как в названном

романе Руссо или у Гёте — “Страдания юного Вертера”, но и вызывая сочувствие

читателей к социальным проблемам времени. Часто авторы с позиций чувства

обличают феодальные порядки еще более резко, чем рационалисты, как это делает

418

английский поэт Томас Грей (1716—1771) в стихотворении “Покинутая деревня”:

Где прежде нив моря, блистая, волновались,

Где рощи и холмы стадами оглашались,

Там ныне хищников владычество одно!

Там все под грудами богатств погребено!

И далее:

Погибель той стране конечная готова,

Где злато множится и вянет цвет людей!

[121, т. 5, с. 68; пер. В. А. Жуковского]

Часто сентиментализм уводил своих читателей от тягот жизни в мир иллюзии,

мечты или в обитель уединения, уныния и мрачных чувств. Английский поэт Эдуард

Юнг (1683—1765) в поэме “Жалоба, или Ночные думы” говорит о том, что жизнь —

пустая суета, и только потусторонний мир может быть прибежищем для человека.