просветители предполагали главным целенаправленное внешнее воздействие на

413

человека — воспитание. Например, Гердер не сомневался в том, что “цель нашего

земного существования заключается в воспитании гуманности, а все низкие

жизненные потребности только служат ей и должны вести к ней” [73, с. 131]. Другие

авторы связывали вопрос о формирующей человека среде с его положением в

государстве. В работе “Об общественном договоре” (1762) Руссо писал: “Человек

рожден свободным, а между тем он везде в оковах” [265, с. 3]. Таким образом

сформулированная проблема различно отозвалась в трудах просветителей. Общей

была критика государственности, власти и абсолютистской формы правления. Ф.

Шиллер гневно скажет: “Здание естественного государства колеблется, его

прогнивший фундамент оседает, и, кажется, явилась физическая возможность

возвести закон на трон, уважать, наконец, человека как самоцель и сделать

истинную свободу основой политического союза” (курсив автора) [325, т. 6, с. 261].

Мысль о праве, законе, который должен сделать человека из раба личностью,

звучала и у Канта, полагавшего, что право — это минимум нравственности.

Одновременно с представлениями о справедливом государстве, праве и его

связи с нравственностью огромное место в “Энциклопедии...” и в других трудах

просветителей занимает проблема свободы. Нет ни одного философа, который в той

или иной форме не коснулся бы ее: “Нет слова,— говорил Монтескьë,— которое

люди понимали бы столь различно, как слово “свобода”. Одни считают ее за

привилегию располагать тем, что дает им тираническая власть; другие — за право

выбирать власть, которой они обязаны подчиняться; третьи понимают под этой

свободой право носить оружие и прибегать к насилию; четвертые же считают ее

привилегией быть управляемыми человеком их собственной нации либо же по их

собственным законам. ...И наконец, каждый называет свободой то правление,

которое соответствует его обычаям и склонностям. Но свобода — это право делать

все, что разрешено законом. И если какой-нибудь гражданин может делать то, что

законы запрещают, то и свободы больше не будет, ибо и другие тем самым имеют

такое же право” [230, с. 159]. Шотландский поэт Роберт Бернс (1759—1796) со всем

оптимизмом молодости восклицал:

Свободе — привет и почет.

Пускай бережет ее Разум.

А все тирании пусть дьявол возьмет

Со всеми тиранами разом!

В философской теории свобода чаще всего оказывалась либо альтернативой

необходимости, либо была (для последователей Спинозы) связана с познанием

необходимости, либо же выступала как состояние сознания. Попытка французской

революции утвердить Свободу, Равенство, Братство оказалась нереальной,

поскольку слишком преувеличенными были представления о могуществе Разума.

Поэтому в трудах немецких просветителей постепенно стихают поиски свободы в

создании новой государственности. Например, Гердер называет государство

“машиной”, которая может существовать только как орудие деспотизма и

414

предполагает ее последующее разрушение.

Заметив противоположность “естественного человека” и образа жизни,

требующего соблюдения внешних приличий, заметив, что внутренний мир человека,

его свобода не соотнесены с внешней необходимостью, а государственность с

личностью, просветители пытаются найти выход из этого противоречия. Поиски

такого выхода все-таки связаны с идеалами Счастья и Разума, они совершаются во

имя гуманизма, поэтому представляются необыкновенно важными. И каждый раз

этот выход оказывается весьма нечетким, абстрактным, он — скорее утопия,

надежда, мечта. Гердер, гордо отвергший высказывание Канта о том, что человек —

животное, которому нужен господин, заметил, что человек, которому нужен

господин, — животное [64, 447 с. 35]. Но и он не представляет себе путей создания

такого общества, где человек не будет животным. Остается только мечтать:

Лжецов орда покинет этот мир,

Потонут вор, убийца и вампир.

Исчезнут лицемерие и гнет,

Растает зло, безумие падет!

Она придет, священная пора,

Когда исполнен правды и добра,

Любовь и верность утвердив навек,

К добру, к добру времен направив бег.

Рай на земле воздвигнет человек.

[260, с. 160]

Далее мечтаний такого рода в XVIII веке не продвинулся никто, даже

неистовый Конвент во Франции, начертавший на своих знаменах лозунги Свободы,

не смог достичь этой свободы: слишком туманны были представления о ней, она

выступала лишь как область должного или желанного.

Человек как главная загадка бытия стал объектом рассмотрения и новой

отрасли философского знания — эстетики. Немецкий ученый Александр

Баумгартен (1714—1762), опираясь на представления Лейбница о внутреннем мире

человека, обратил внимание на следующее. Лейбниц полагал, что внутренний мир

человека включает в себя три компонента: разум, волю и чувства. Вместе с

рациональным познанием, которое изучает логика, Лейбниц выделил и интуитивное

познание. К нему он отнес восприятие человеком красоты вещей, искусства,

дающих чувственное представление о гармонии мира. Баумгартен отделил

чувственное (интуитивное) познание от рационального и рассмотрел его как

самостоятельное. Учение о чувственном познании мира он назвал эстетикой (греч.

aisteticos “чувствующий, чувственный”), наукой, которая выступала как философия

прекрасного. Связь новой науки с главной проблемой времени — проблемой

человека выразилась в том, что свобода и счастье представлялись как результат

эстетического воспитания. Ф. Шиллер в “Письмах об эстетическом воспитании

человека” говорит, что “прекрасное облагораживает чувственность” [330, с. 476], и

приходит к знаменитому выводу: “Красота спасет мир”. Он предполагал, что для

415

достижения свободы нужно “внутри самого человека” построить царство свободы, и

только эстетическое воспитание в состоянии увести человека из “тесной удушливой

жизни” в мир свободы и мечты:

Заключись в святом уединенье,

В мире сердца, чуждом суеты!

Красота цветет лишь в песнопенье,

А свобода — в области мечты.

[330. т. 1, с. 322]

Если Шиллер искал путь к счастью в сфере эстетического, то Кант — в сфере

нравственного. Нравственное чувство для Канта более конкретизировано, чем для

Руссо. Кант считает, что оно — не просто проявление естественного состояния, но и

должно опираться на долг — особую моральную необходимость действовать

вопреки своему желанию, расчету, настроениям. Выполнение долга определяет

свободу человека, делая его независимым, оно является условием личного

достоинства человека. Моральный закон “внутри нас”, опирающийся на чувство

долга, Кант называет категорическим императивом: “Поступай так, чтобы ты

всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого так же, как

к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству”. Или: “Поступай

так, — писал он,— чтобы максима твоей воли могла в то же время иметь силу

всеобщего законодательства” [131, т. 1. с. 408—409].

Мечты о свободном и счастливом человеке, воспитание разумного,

совершенного, гуманного и достойного человека — ведущая тема не только

философии, но и искусства.

§ 3 Искусство века Просвещения

Искусство эпохи Просвещения, пронизанное идеями величия Разума,

поисками Свободы и Счастья, ставит перед собой задачу привнести в

действительность эти идеи, зажечь ими, убедить в них. Поэтому главное место в нем