– Вот и познакомились, – улыбнулся он. – А я – Вадим Игоревич. Так поехали? Правда, придется пройти метров двести, здесь в центре такая проблема с парковкой, пристраиваюсь, где могу.

– Ну, пойдемте, что уж поделаешь с этой травмированной балериной, спасибо вам, – улыбнулась наконец Александра, накинула ремешок сумки на плечо, обняла Стасю, защищая ее от встречных прохожих, и двинулась вслед за врачом вверх по улице.

Вдруг от конечной остановки, где троллейбусы и маршрутки, спустившись от Софийского собора на Майдан, высаживают пассажиров, к ним навстречу бросилась странная пара – стройная девушка с микрофоном и высокий парень с камерой на плече.

– Простите! Скажите, пожалуйста, что для вас счастье? – энергично выпалила девушка, обратившись к Александре.

Женщина растерянно замерла, потом оглянулась на Стасю, которая все еще придерживала одну руку другой, на Вадима, и смутилась.

– Ну, в нескольких словах. Вот, например, – продолжала девушка, рукой указывая на врача и Стасю, – вы выглядите очень гармоничной семьей.

Стася фыркнула, а Александра смутилась еще больше, и щеки ее вспыхнули. Вадим сделал шаг к микрофону и сказал:

– Счастье – это когда все живы и здоровы, а еще – способны друг друга понять. Извините, мы очень спешим. Удачи! – Он улыбнулся девушке и махнул рукой оператору, чтобы тот заканчивал съемку.

Все трое отправились по Софиевской улице вверх искать машину врача.

– Спасибо, – тихо сказала Александра и на ходу прижала одной рукой к себе Стасю.

Яна все же слегла. Она болела редко и не любила этих «периодов упадка», когда и физически и морально чувствуешь себя пересортицей, неспособной ни что-то делать в обычном режиме, ни бодро и креативно мыслить, ибо то жалеешь сама себя, то сердишься из-за того, что так «попала». Хотя, казалось бы, можно никуда не спешить, нежиться в постели, читать книги, пить чай, не требовать от себя порядка в доме и делах – легализованный релакс. Но если бы при этом нос дышал, горло не болело, кашель не раздирал бронхи, не гудела голова от каждого звука, не пекло в глазах от света и малейшего напряжения.

«Вот и вошла в зиму, – думала Яна, закрыв глаза, лежа в свитере под двумя одеялами. – Но, может, оно и к лучшему? Вроде вакцинации, после которой больше не буду болеть…»

В первую ночь высокой температуры ей грезилось нечто странное и страшное, какие-то неизвестные люди, мебель, которая сама гуляла по квартире, как в мультике по сказке Чуковского «Мойдодыр». Кривоногая тумбочка прогуливалась по узким коридорам, а новая клиентка Антонина гневно бросала в нее кастрюли. Затем мизансцена изменилась, Яна увидела заснеженный двор, развалины какого-то дома, а на них танцевала маленькая балерина, будто из старинной музыкальной шкатулки. Вдруг обломки сдвинулись, балерина вскрикнула и упала, а Яна в ужасе проснулась, запутавшись в простыне, потная, и не сразу поняла, кто она, где и что происходит.

Когда болезнь стала постепенно отступать, Яне уже не лежалось. Она садилась в постели, пристраивая на коленях ноутбук, писала ответы на письма своих далеких или близких знакомых, читала разные новости в Интернете, записывала кое-что из собственных мыслей и наблюдений. Не покидали ее голову события последнего рабочего дня – и исповедь Антонины, и неожиданное появление Александры со своей печальной, но не безнадежной историей. Конечно, на ее фоне страдания Антонины уже не казались адскими, а ситуация с бывшей одноклассницей профессора – такой уж неразрешимой. Но и она надеялась найти какой-то выход, и ей не хотелось терять мужа, хоть и не слишком ценила его, пока никто на него не позарился.

Яна зарегистрировалась на сайте одноклассников под чужим именем, чтобы иметь возможность бродить там неузнанной, и начала разбираться, как там все устроено. Ей почему-то захотелось посмотреть на мужа Антонины, а еще – заглянуть в глаза юной Соне, которая теперь проходила под псевдонимом «кривоногая тумбочка». Яна не знала зачем, но ей хотелось визуализировать действующих лиц этой истории. Из женского любопытства через кнопку «поиск» нашла также своих старых знакомых из школы и института, поразглядывала их фотографии. Она смело бродила по чужим страницам под вымышленным именем, не оставляя собственных следов. Был соблазн поискать бывшего мужа, заглянуть за занавес в его сегодняшнюю жизнь – счастлив ли? Но удержалась. Мало было у нее сил после борьбы с болезнью, чтобы мобилизовать их все на смотрины хирургически удаленной части прежней жизни.

Разобравшись со структурой сайта, Яна с особым удовольствием рассматривала выложенные на страницах знакомых черно-белые снимки детских лет, где все были еще такими юными, где у них было столько общего. Снимки за рулем крутой машины или из Египта, Турции, Парижа, Израиля, Таиланда, на фоне пышных экзотических цветов или у известных памятников вызывали улыбку, как неприкрытая реклама чьих-то состояний, статусов и возможностей – «Знай наших!» Но кое-кто пытался поразить еще сильнее: «Наш дом под Манчестером», «Мы с любимым на Мальдивах», «Наше ранчо», «Я в отеле моего мужа», «Мы с мужем в ресторане на ипподроме в Kempton Park», – выкрикивали своим бывшим одноклассникам и землякам девушки, удачно устроившиеся «там», махали лапкой и слали ностальгические поцелуйчики людям из прежней жизни.

За этим занятием время пролетело незаметно, уже около полуночи Яна вспомнила, чего, собственно, хотела от сайта одноклассников. Но вдруг она поняла, что не знает фамилии Антонининого мужа, а без этого ни о каком поиске и речи быть не может. Однако должна же быть какая-то зацепка, что-то крутилось в голове из долгого и эмоционального рассказа Антонины. Яна закрыла глаза, положила на них обе ладони, прижала и замерла. Монолог женщины будто прокручивался на большой скорости, ее силуэт, жестикулируя, двигался по кабинету. Наконец Яна сказала себе «Стоп!» и открыла глаза.

– Вот оно! Соня! Соня Тютюнникова! Львов! – обрадовалась Яна и быстро набрала эти данные в пустой строке поиска на сайте, указав возраст между 52 и 56 годами.

Ответ не заставил себя ждать. Вариантов не было – Соня Тютюнникова была одна-единственная, в школьной форме советских времен, в белом передничке. Юная круглолицая девушка с тугими косами и непослушными кудрями, обрамляющими лицо, игриво улыбалась с черно-белой фотографии. Более поздних снимков до сих пор не было. На мгновение Яна ощутила ту же щемящую боль в груди (а может, малую ее долю), какую должна была чувствовать Антонина, разглядывая это лицо. Удивившись своей реакции, она тряхнула головой, отгоняя чужие переживания, и вдруг увидела на странице юной соблазнительницы кнопку «Друзья», под которой, к своему удивлению, нашла не длинный список бывших поклонников, а только одного.

Игорь Соломатин, стройный мужчина в темных очках, улыбался с цветной фотографии, стоя у Эйфелевой башни. Простым нажатием на фамилию этого «Ромео» Яна попала на его страницу, где почему-то тоже не нашла других фотографий, а друзей было, кроме Сони, только двое – толстые и лысые «мальчики», – что показалось несколько странным в таком многолюдном сообществе бывших однокашников.

Особого впечатления господин профессор, снятый издали, на Яну не произвел. Может, для женщины «слегка за тридцать», рассматривающей мужчину примерно в возрасте ее отца, это естественно. Но он, однозначно, мог быть достаточно интересен для дам его возраста или немного моложе, а что уж говорить о первой любви…

– Та-а-ак, Антонина батьковна… Пасла-пасла столько лет и не углядела… – пробурчала Яна и вдруг почувствовала страшную усталость от блуждания по чужим жизням. – Спать, дорогая, спать! А голова пусть варит в пассивном режиме. И все же что-то мне здесь не нравится, что-то не складывается, не склеивается… Но лучше я подумаю об этом завтра…

– Тоня, а Вадик сегодня не звонил? Выходные прошли, от него ни звука. Что, опять заработался? – спросил, оторвавшись от компьютера, профессор Игорь Соломатин, заметив, что жена тихо подошла и стала у него за спиной.