ветки, проскочил бык, за ним остальные.

Почему же лоси не устремились в ту сторону, где царило безмолвие? Не поверили

тишине. Навык подсказал им, что нападающий затаивается или тихо крадется, но не

предупреждает криком и шумом о своем приближении.

Лисицы же, зайцы и даже очутившийся в загоне медведь, заслышав шум, направились

прямо к молчаливой засаде...

Так и остались в острове сохатые. Когда подморозило и в воздухе замелькали снежинки,

лоси опять откочевали.

На следующий год весна была ранняя. На полях по возвышенным местам уже подсохло,

и здесь попыхивали тракторы. За ними тянулись многолемешные плуги, переваливая теплую

землю, готовую принять зерно.

Но в лесу – иные картины.

По ельникам снег лежал пластами, а на откосах желтела мать-и-мачеха. В ещё голых

березняках и осинниках показались синяя медуница, хохлатки, голубые перелески. Эти

скромные цветы-подснежники в начале весны желанней роз. Зашуршав сухой, пожелтевшей

травой, выбежала на солнце ящерица.

В такую пору в самой глуши лесного острова встретил лесник свою «знакомую». Корова

стояла в зарослях. Подняв голову и насторожив ухо, она пристально наблюдала за человеком.

Не хотелось ей покидать свою стоянку.

Петрович повернулся и ушел.

Он знал: скоро у лосихи будет теленок.

СОКОЛ-САПСАН

У придорожной канавы я спугнул пару чирков-свистунков – маленьких красивых уточек.

Облетев меня полукругом, они понеслись в сторону прибрежных камышей степного озера. Я

залюбовался ими, – недаром чирки славятся быстротой своего полета. Они зигзагом взвились

вверх и вдруг, уже врозь и почти отвесно, камнем бросились вниз. С высоты стрелой

мелькнула тень, наискось ударила чирка, и закувыркалась маленькая уточка, рассеивая в

воздухе перья. Хищник подхватил убитую птицу и унес.

Ястреб-тетеревятник? Не похоже. У того крылья короче и круглее, а хвост длиннее. Я

тогда ещё не знал, что это сокол-сапсан, пока снова не увидел его.

Закончив землемерные работы, направляюсь к своему приятелю Ахмету проститься.

Ахмета нахожу у «тырла» – места отдыха совхозных овец. Он старший чабан.

Только что занялись мы беседой, как в передние ряды стада пулей упал скворец, а в небо

взмыла буроватая птица с рыжей грудью и черными баками. «Затопчут овцы скворца», –

подумал я. Но Ахмет успокоил меня. Мы подошли к тому месту, где упала птичка. При моём

приближении овцы шарахнулись в стороны, а из-под кочки, живой и невредимый, взлетел

скворец.

Восхищенными глазами следил Ахмет за исчезавшим вдали хищником. Из объяснений

чабана я понял, что это замечательная ловчая птица – странствующий сокол-сапсан, которого

так высоко ценят истые охотники. А мой старый друг – душой и телом охотник.

– Редкая и дорогая птица! – заключил Ахмет...

Спустя несколько лет как-то в майский день иду по набережной Обводного канала в

Ленинграде. У перил стоят ребята и следят за стайкой голубей. Присоединяюсь к ребятам.

Белея в солнечных лучах, стайка кружится высоко в синеве. Вдруг мы заметили смятение

голубей, а в следующее мгновенье увидели и того, кто это смятение внес. Сокол-сапсан, чуть

поджав одно крыло, острым концом другого очертил в воздухе дугу и, поймав уже подбитого

им и падавшего голубя, проворно с ним удалялся.

Теперь я хорошо знал повадки сапсана и при каждой новой встрече сразу же угадывал

его. А встречи продолжались...

На задворках огромного дома, выходивших в сторону рыночной площади, были дро-

вяные сараи. Над одним возвышалась голубятня. В конце лета, в воскресный день, пожилой

человек пробирался по крыше сарая, намереваясь погонять своих питомцев, чтобы

полюбоваться их высотным полетом. Посмотрел кругом и заметил: летает голубь-одиночка.

Моментально преобразился болельщик, решил поохотиться на темнокрылого красавца.

Пригибаясь, подбежал к голубятне, выхватил своего ручного «вертуна» и бросил его в

воздух, – пусть приманит «чужака».

Тут, откуда ни возьмись, сокол.

Ударил птицу, схватил её и помчался к близ стоявшей колокольне...

Как-то в начале осени, недалеко от Ленинграда, караулил я на хлебных полях вяхирей.

Это самые крупные дикие голуби, голубовато-серые, с белыми пятнами на шее и крыльях.

После моего выстрела вяхири высоко поднялись. Вдруг стайка рассыпалась.

Вижу, взвился сокол, винтом набирает высоту. Скользнул вниз (сделал «ставку», как

говорят охотники) и, сложив длинные, острые крылья, развил такую скорость падения, что

стал почти неуловим. Только свистящая полоса, рассекая воздух, обозначала наклонный путь

погони сокола. Распахнув крылья, сапсан ударил когтями по голубю и, прихватив его,

полетел к лесу.

Сокол-сапсан нападает сверху. Поджав лапы с собранными в комок передними пальцами,

он бьет добычу задними когтями, как стальными крючками. От соколиного удара и лебеди

падают с высоты, а сам боец – много меньше сраженной им птицы. Даже такие мастера

полета, как стрижи, не уходят от него.

Сапсан – сильный и отважный воздушный охотник.

«Редкая и дорогая птица», – вспомнил я слова своего далекого друга.

ТРЕВОГА

До чего же проворны эти буроватые птички – лесные коньки, или щеврицы, – просто не

уследишь за их беготней. Только что гнался конек за жучком, потом вспорхнул, поймал

мушку, и вот уже опять бежит, дергая хвостиком, и склевывает попутно с ветки гусеницу.

Глядь – уже ловит комара.

А водились коньки в моем заветном лесном уголке – на вырубке. Хорошо здесь.

Взглянешь кругом – не нарадуешься! Там краснеют на солнце прямые рослые сосны с

темнозелеными кронами. Там – белая стена берез в светлозеленом наряде. Изредка

виднеются серые осины с беспокойной листвой или бурая ель с лапами колкой хвои. Вырубка

заросла подлеском, иван-чаем, клевером. Главное, здесь очень много земляники. У старых

пней красуются крупные спелые ягоды, – просто загляденье. Раздвинешь траву – и там

поникли сочные грозди.

Вот из-за этих-то ягод и состоялось мое знакомство с щеврицами.

Собираю землянику, а коньки забегали с беспокойным писком вокруг, трепещут в

воздухе передо мною – путь загораживают. Куда они меня не пускают, понять не могу. Не

сходя с места, внимательно осматриваюсь.

Ах, вот в чем дело!

Под пучком вереска, в ямке, – гнездо, выстланное травой. В нем притаились птенцы, уже

в перьях. Оставляю их в покое и удаляюсь. Коньки провожают меня, то бегут, то перелетают

вслед за мной. Так и расстались мы по-хорошему.

Спустя два-три дня опять наведываюсь за ягодами. Уже издали слышу тревожный писк

коньков. Что там случилось? Спешу к месту птичьего переполоха. Но щеврицы не очень-то

обращают на меня внимание: наершились, бегают у гнезда и пищат, пищат. Рядом с гнездом –

четыре птенца, ещё нелётные. Щеврята замерли в неподвижности, чтоб стать незаметней на

серой земле.

Не вижу причины тревоги!

Приглядываюсь ещё внимательней и замечаю, что гнездо выпирает из ямки. Палкой (с

нею никогда не следует расставаться в лесу) сковыриваю с места гнездо; в ямке лежит,

свернувшись кольцами, буроватая змея с черной полоской вдоль спины. Видя, что больше ей

некуда деваться, змея, подняв голову со злыми глазами, угрожающе шипит. Сразу видно, что

это ядовитая гадюка, а не безобидный уж: у того, как и у безвредной змеи-медянки, зрачки

круглые, у гадюки же они вроде узких щелей сверху вниз. У черного ужа по бокам головы

яркие желтые пятна, а у гадюки их нет...