За работой оружейников наблюдал какой-то высокий парень. Он не был закопчён и грязен, как все ремесленники, а, напротив, опрятен, причесан и одет в камзол тонкой ткани без рукавов и синего цвета рубаху. Я решил, что это «начальник цеха», пошел к нему, поздоровался и спросил, как они испытывают стволы на разрыв.
— Очень просто, добрый человек, — доброжелательно ответил парень, — насыпаем до половины ствола пороха и стреляем, если ствол хорошо сварен, то и пищаль будет хороша.
— А стволы калите?
— Нельзя, это же не сабля, если пищаль закалить, то её непременно разорвёт.
За разговором мы подошли к рабочим, ковавшим полосы для стволов. Процесс был поставлен на поток, но технология оказалась совсем примитивная. Мастера двигали клещами стальную поковку по наковальне, а молотобойцы разной величины молотками предавали ей нужную форму. Полосы, несмотря на все их старания, получались не очень ровными, с волнистыми краями.
— А как вы сковываете ствол, — спросил я, — края же неплотно прилегают друг к другу.
Паренёк снисходительно улыбнулся и показал место, где навитые на оправки полосы грели в большом горне, а потом сваривали кузнечным способом.
— У нас такие мастера, дай Бог каждому! — похвалился он.
Работа, однако, была не ахти какого качества. У каждого мастера пищальные стволы выходили разной длинны и толщины. К тому же на обработку уходило очень много времени, и изделия были, как говорится, «нетоварного вида».
— Сделали бы вальцы, тогда работали бы во много раз быстрее, — не выдержав, поумничал я.
— Какие такие «вальцы»? — не понял цеховой начальник.
Я объяснил, как между двумя стальными валиками можно прокатывать метал и даже щепкой начертил на земляном полу мастерской примитивную схему, как их изготовить.
Пока я все это рассказывал, сам удивился, как мы много знаем даже в тех областях науки и техники, к которым не имеем никакого непосредственного отношения.
Парень внимательно выслушал мои пространные объяснения, вник и тут же загорелся новой идей. Правда, у него сразу же появилось множество частных вопросов, на которые мне с лёту было сложно ответить. К тому же пришлось танцевать от печки, объяснять, что такое шлифовка, зубчатая передача, как отрегулировать вальцы по толщине проката.
— Ты, добрый человек, видно, из иноземцев? — поинтересовался парнишка.
Меня уже задолбали этим вопросом, и я ответил, не задумываясь:
— Приезжий с украйны, у нас там все так говорят.
— Я не про говор, знаешь ты больно много.
— А... Много знаний не бывает, их всегда только мало.
— Вот мне и нужны люди, которые хотят много знать. Не желаешь ли при железном деле послужить?
— Спасибо, не желаю. Для этого у меня не достаточно знаний. Да и особого желания нет.
Предложение было неожиданное и не очень для меня лестное — большая честь быть под началом у средневекового пацана.
— Неволить не буду, а коли согласишься, то быть тебе окольничим.
— Кем? — переспросил я, вытаращив на него глаза. — Окольничим?!
— Коли дела у тебя хорошо пойдут, — продолжил собеседник, — то пожалую тебя и боярством, и вотчинами. Мне без знающих людей пропасть.
Я во все глаза смотрел на странного парня, не понимая, шутит он, или у него не все дома. Он предлагал первому встречному самые высокие посты в государстве. Постепенно до меня стало доходить:
— А ты сам-то кто будешь, не государь ли Федор Борисович?
— Государь, — просто и буднично ответил паренек.
— Надо же... — протянул я. — А во дворце мне сказали, что ты молишься...
— Так всегда говорят. Если с каждым, у кого во мне нужда, разговаривать, то и жизни не хватит. Я же люблю вникать во всякие науки...
— Ты просто-таки предтеча Петру! — невольно сказал я, с интересом разглядывая сына Бориса Годунова.
— Какому Петру, апостолу? — не понял Фёдор. — И почему предтеча? Я что, похож на Иоанна Крестителя?
— Нет, я по другому случаю. Будет, вернее, был Один такой заморский царь по имени Пётр, который вникал во всевозможные ремёсла и сам много чего умел делать.
— Не слышал про такого, — с сожалением сказал юный правитель, — У нас на Руси ученье и ремёсла не в чести. Бот ты сам-то читать и писать умеешь?
— Умею.
— И книги читал?
— Доводилось, — скромно сознался я.
— Это хорошо, — похвалил меня Фёдор Борисович, — а то в Москве не все бояре грамоте разумеют, Я сам читать люблю и не только святое писание...
— Я тоже, вот только книг мало попадается. Ты, государь, случаем не знаешь, куда делась библиотека Ивана Грозного?
— Царя Иоанна Васильевича, — ненавязчиво поправил меня внук кровавого Малюты Скуратова. — Не ведаю того. Царь Иоанн Васильевич повелел её спрятать до времени, а кому и где, неведомо. Фёдору Иоанновичу дела до безбожных книг не было, а когда мой батюшка приказал ту библиотеку сыскать, никто не смог показать, куда ее убрали. Мне и самому было бы любопытно найти те книги, говорят, среди них были самые, что ни есть, древние.
Царь задумался и выключился из разговора, выражение лица у него сделалось «сладострастным», как у истинного коллекционера.
— И какие науки тебя ещё интересуют? — спросил я, прерывая образовавшуюся паузу.
— Разные, астрология, алхимия, магия... Ты слышал про католического канонника Николая Коперника?
— Кто же про него не слышал, — неопределённо ответил я, — он, кажется, опроверг теорию строения мира Птолемея?
Лицо у юного царя вытянулось от удивления:
— Может быть, ты знаешь учения Никиты Сиракузского и Филолая?
— Про Филолая что-то слышал. Он, кажется, греческий философ, ученик Пифагора? А Никиту не знаю, он кто, астроном?
— Ты, воистину, удивительный человек, украинец! Кроме моих учителей и меня, про этих великих философов в нашем царстве боле никому не известно. Ты первый!.. Будешь мне крест целовать, коли поставлю тебя окольничим?
— Не в присяге дело, государь, и не в чине. Мне служба нужна, за этим я тебя и искал. Однако дело пока не во мне, а в тебе. Сейчас над тобой нависла опасность. Прости за прямоту, тебе бы сейчас не в мастерских железное ремесло изучать, а с самозванцем разобраться...
— Я знаю, мне много говорят о Лжедмитрии. Да только бояться его не след. Что сможет вор и расстрига против государевых воевод? Мне архиепископы, бояре, большие дворяне и дьяки, люди воинские и торговые давали двойную присягу. А теперь сам Петр Фёдорович Басманов с отменным войском отправился в Путивль вора пленить и на суд представить.
Похоже было на то, что я уже запоздал со своими советами. Сколько помнилось из истории, предательство Басманова, а с ним еще нескольких первых вельмож: боярина князя Василия Васильевича Голицына, брата его, князя Ивана, и Михаила Глебовича Салтыкова, неуверенность и пассивность остальных государственных деятелей и привели к падению молодого царя.
— Знаешь, государь, я не хочу каркать, но Басманов тебя предаст и сам приведет в Москву Самозванца.
— Петра Васильича сам батюшка против самозванца послал, и не мне его приказу перечить. К тому же я тебя первый раз вижу, а Басмановых давно знаю.
Мальчик был наивен, не искушен в человеческом коварстве и предательствах, а потому и обречён. Я представил, сколько людей дует ему в уши — как любому большому начальнику. Где в таких условиях совсем молодому человеку отличить правду ото лжи и выбрать себе искренних, надежных помощников. Поэтому мне, новому, незнакомому ему человеку, объяснять и доказывать что-либо было бессмысленно.
— Так пойдешь в окольничие? — повторил предложение царь.
— Спасибо, государь, — ответил я, — если отзовешь Басманова от войска, может быть, и пойду, а иначе нет смысла, ты долго на престоле не усидишь.
Федор смутился и задумчиво посмотрел куда-то поверх моей головы:
— А мне царство и не нужно. Как можно другими людьми управлять, когда сам еще не знаешь, что хорошо, что плохо. Это батюшка хорошо понимал. Я книги люблю читать, в науки вникать. Трудно, добрый человек, быть русским царем. Люди у нас особые, каждый сам себе и царь, и бог. В глаза льстят, а за пазухой камень держат. А у меня, видно, судьба такая, что же я могу против промысла божья! Как будет, пусть так и будет. Не мне менять пути Господние.
