На вопрос, что блаженнее всего для человека, он [Антисфен] сказал: «Умереть счастливым».

(Диоген Лаэртский, VI, 5)

На вопрос, что дала ему философия, он [Антисфен] ответил: «Умение беседовать с самим собой».

(Диоген Лаэртский, VI, 6)

На вопрос, какая наука самая необходимая, он [Антисфен] сказал: «Наука забывать ненужное».

(Диоген Лаэртский, VI, 7)

Узнав однажды, что Платон дурно отзывается о нем, он [Антисфен] сказал: «Это удел царей: делать хорошее и слышать дурное».

(Диоген Лаэртский, VI, 3)

Кто-то сказал, что война уничтожает бедняков; ‹…› Антисфен заметил: «Напротив, она их рождает во множестве».

(Стобей, 50, 11)

Когда его однажды хвалили дурные люди, он [Антисфен] сказал: «Боюсь, не сделал ли я чего дурного?»

(Диоген Лаэртский, VI, 5)

Когда Платон в своей школе о чем-то долго рассуждал, Антисфен заметил: «Не оратор является мерой слушателя, а слушатель – мерой оратора».

(«Ватиканский гномолог», 13)

Когда какой-то человек спросил Антисфена, чему надо учить сына, он ответил: «Если он собирается общаться с богами, то философии, если же с людьми, то риторике».

(Стобей. «Эклоги»)

Умер он от чахотки. ‹…› Однажды, когда он воскликнул: «Ах, кто избавит меня от страданий!», Диоген показал ему кинжал и произнес: «Вот кто». – «Я сказал: от страданий, а не от жизни!«– возразил Антисфен.

(Диоген Лаэртский, VI, 18)

Я везде чужеземец.

(Ксенофонт. «Воспоминания о Сократе», II, 1, 13)

Ни в коем случае я не ставлю себя в число тех, которые хотят властвовать. Трудное дело – добывать для себя самого что нужно; но лишь совершенный безумец ‹…› может, не довольствуясь этим, налагать на себя еще новое бремя – доставлять всем гражданам что им нужно.

(Ксенофонт. «Воспоминания о Сократе», II, 1, 8)

На вопрос, чем философы превосходят остальных людей, он [Аристипп] ответил: «Если все законы уничтожатся, мы одни будем жить по-прежнему».

(Диоген Лаэртский, II, 68)

На вопрос Дионисия, почему философы ходят к дверям богачей, а не богачи – к дверям философов, он [Аристипп] ответил: «Потому что одни знают, что им нужно, а другие не знают».

(Диоген Лаэртский, II, 69)

Кто-то привел к нему в обучение сына; Аристипп запросил пятьсот драхм. Отец сказал: «За эти деньги я могу купить раба!» – «Купи, – сказал Аристипп, – и у тебя будут целых два раба».

(Диоген Лаэртский, II, 72)

Человека, который порицал роскошь его стола, он [Аристипп] спросил: «А разве ты отказался бы купить все это за три обола?» – «Конечно, нет», – ответил тот. «Значит, просто тебе дороже деньги, чем мне наслаждение».

(Диоген Лаэртский, II, 75)

Заметив ‹…› Аристиппа, входящего вместе с сицилийским тираном Дионисием, [Антисфен] сказал: «Аристипп, если бы ты довольствовался такой пищей, как я, то тебе не пришлось бы следовать по пятам за тираном». ‹…› Аристипп возразил: «А если бы ты мог запросто беседовать с тираном, то не довольствовался бы такой пищей».

(«Латинская грамматика», VI)

Дионисий дал ему [Аристиппу] денег, а Платону – книгу; в ответ на упреки Аристипп сказал: «Значит, мне нужнее деньги, а Платону – книга».

(Диоген Лаэртский, II, 81)

Право же, щедрость никогда не разорит Дионисия [правителя Сиракуз]: нам, которые просят много, он дает мало, а Платону, который ничего не берет, – много.

(Плутарх. «Дион», 19)

Когда преподавание принесло ему [Аристиппу] много денег, Сократ спросил его: «За что тебе так много?» А он ответил: «За то же, за что тебе так мало».

(Диоген Лаэртский, II, 80)

Однажды Аристипп плыл на корабле; захваченный бурей, он сильно перепугался. Один из спутников спросил его: «И ты, Аристипп, трусишь, как все?» А он: «И с полным правом: вас эта опасность заставляет тревожиться за вашу бедственную жизнь, а меня – за мою блаженную».

(Элиан. «Пестрые рассказы», IX, 20)

Об избрании [на государственные посты] всегда хлопочут не столько порядочные, сколько случайные.

«Афинская полития», 27, 4

Добродетель ‹…› есть некая середина между противоположными страстями. ‹…› Оттого и трудно быть достойным человеком, ведь в любом деле трудно держаться середины.

«Большая этика», I, 9, 1186b

Человек с чувством юмора – это и тот, кто умеет отпустить меткую шутку, и тот, кто переносит насмешки.

«Большая этика», I, 30, 1193a

Бог выше всякой добродетели, и не добродетелью определяется его достоинство, потому что в таком случае добродетель будет выше бога.

«Большая этика», II, 5, 1200b

Вопреки мнению некоторых, не разум – начало и руководитель добродетели, а, скорее, движения чувств.

«Большая этика», II, 7, 1206b

Самому любить лучше, чем быть любимым: любить – это некое действие, доставляющее наслаждение, и благо, а быть любимым не вызывает в предмете любви никакой деятельности. ‹…› Тем не менее люди из честолюбия предпочитают быть любимцами, а не сами любить, поскольку быть любимцем связано с каким-то превосходством.

«Большая этика», II, 11, 1210b

Дурной ‹…› [человек] никогда не бывает себе другом, он всегда во вражде с самим собой.

«Большая этика», II, 11, 1211a

Почему отец любит сына сильнее, чем сын отца? ‹…› Потому что сын – его создание. ‹…› Все бывают благосклонны к тому, что они сами создали.

«Большая этика», II, 12, 1211b

Узнать самого себя – это и самое трудное, ‹…› и самое радостное, ‹…› но самих себя своими силами мы не можем видеть ‹…›; при желании видеть свое лицо мы смотримся в зеркало ‹…›, при желании познать самих себя мы можем познать себя, глядя на друга. Ведь друг, как мы говорим, это «второе я». ‹…› Знать себя невозможно без помощи друга.

«Большая этика», II, 15, 1212a

Ярость выводит человека из себя. Вот почему и поведение кабанов имеет вид смелости, хотя это и не настоящая смелость.

«Евдемова этика», III, 1, 1229a

Кто не принимает во внимание ничье мнение, тот бесстыжий, кто принимает к сердцу все мнения без разбора, тот робок.

«Евдемова этика», III, 7, 1233b