«Была бы у нас винтовка с глушителем», — подумал я и начал думать в этом направлении. Одним из вариантов было стрелять из глубины чердака. Крыша частично поглотит звук, и не будет видно ни вспышки, ни дыма. Если бы еще знать, как это будет выглядеть на практике!

В каком-то фильме я видел вариант одноразового глушителя — пустую пластиковую бутылку из-под воды. А что, если стрелять, надев на дуло ружья керамический горшок?

Идея была абсурдная, невыполнимая хотя бы оттого, что с таким «приспособлением» на стволе ружья нельзя будет точно прицелиться, да и было непонятно, не изменит ли направление пуля, ударившись в твердое дно горшка. «Вот если бы...»

— Александр Егорыч, у тебя есть тыквенные кувшины? — спросил я.

— Тебе они зачем? — удивился хозяин, видимо, заподозрив, что болезнь штабс-капитана оказалась заразной.

— Так есть или нет?

— Кажется, есть.

— Принеси.

— А тебе они зачем понадобились?

— Попробую сделать бесшумное ружье.

— Чего?!

— Неси быстро, сам все увидишь. И проверь, как там наш пленник.

— Ага. Только я что-то не пойму, — попытался вернуться к интересной теме хозяин, уже начав спускаться по лестнице.

— Быстрее, — подогнал его я. — А мы с тобой пока разберем крышу, — обратился я к Ефиму и показал на место в кровле точно напротив пластунов.

Ефим кивнул, и мы начали отдирать дранку. Когда мы аккуратно, чтобы не заметили лазутчики, вынули несколько дощечек, притаившуюся засаду стало видно по прямой линии.

Пока мы возились, вернулся Александр Егорыч с двумя тыквенными кувшинами. Вид у него был протестно-недоумевающий.

— Ты, никак, из них стрелять собираешься? — спросил он, бросая кувшины мне под ноги.

— Собираюсь. Что там наш пленник?

— А чего ему делается! Лежит, как спеленатый младенец!

— Владимир Иванович, — обратился я к штабс-капитану, у вас штуцеры заряжены?

— Зачем же заряжать оружие, пока у нас не готовы фортификационные сооружения? — живо откликнулся он — Это не по правилам!

— Нужно лазутчиков застрелить, чтобы они не разведали наши планы

— Где лазутчики? — заволновался бедный инвалид

— Вон там, прячутся в болоте — показал я в новую бойницу

Истомин подошел и долго глядел в щель. Потом, не говоря ни слова, взял в руки одно из двух ружей и начал его заряжать. Я, отложив на время тыквы, смотрел, как он это делает. Сначала Владимир Иванович, отмерив специальным стаканчиком порох, засыпал его в дуло, после чего утрамбовал шомполом пыж. Пуля для штуцера оказалась конической формы с двумя выпуклостями по бокам.

Он обвернул ее специальной лентой, нужной, чтобы при выстреле зря не расходовались пороховые газы, и, вложив ее в канал ствола так, чтобы шишечки попали в нарезы, забил ее шомполом.

Оснащение нарезного ружья оказалось таким же, что и гладкоствольного, за тем исключением, что пуля вставлялась в нарезы. Не дожидаясь, пока он зарядит и второй штуцер, я начал готовить «глушитель» — прорезал в дне тыквенного кувшина круглую дырку.

— Я им покажу, как шпионить, — решительно заявил штабс-капитан, направляясь с ружьем к прежней щели.

Я его остановил.

— Владимир Александрович, а вы сможете попасть в лазутчиков через кувшин?

— Зачем? — удивился он. — Я и так попаду.

— Нужно попасть не просто так, а вот с этого места, — я указал, откуда, — и еще выстрелить нужно через тыкву.

У Истомина от удивления округлились глаза. Он подозрительно посмотрел на меня, не смеюсь ли я над ним, потом догадался, что у меня не все дома.

— Тебе, голубчик, нужно в церковь сходить и поставить свечку Святой Параскеве Пятнице, она страждущим духом помогает.

— Непременно схожу, как только смогу. Так вы сможете, как я прошу выстрелить?

— Через кувшин? — уточнил штабс-капитан.

— Да, чтобы пуля пролетела через кувшин, — подтвердил я.

— С середины чердака?

— Именно!

— А зачем?

— Что бы наш неприятель выстрела не услышал.

— А почему он его не услышит? Это что, колдовство такое?

— Да, кувшины у Александра Егорыча заговоренные.

— Так бы сразу и сказал, а то я подумал, что у тебя в голове помутилось!

На том и порешили. Времени до встречи с магистром оставалось чуть меньше получаса, и можно было выстрелы подготовить. Мы с Ефимом сделали что-то вроде подставки под ружье, чтобы капитан мог стрелять с упора. Потом я обвязал оба кувшина веревками так, чтобы они висели на нужной высоте и не мешали Истомину целиться. Когда все было готово, он перекрестился и занял огневую позицию.

— Владимир Иванович, погодите стрелять! — в последний момент остановил я. — Если выстрел все-таки услышат, или один из лазутчиков увидит, что товарищ ранен, он ведь уйдет!

— Извини, голубчик, но одной пулей сразу в двоих я попасть не смогу.

— Давайте выстрелим одновременно!

— А ты что, умеешь стрелять? — удивленно спросил капитан,

— Если вы скажете, куда целиться, то с такого расстояния, думаю, что не промажу.

— Да? Тогда готовься, будем палить вместе. А целиться нужно на палец ниже цели.

Я простил капитану тавтологию и спешно занял позицию. Оказалось, что целиться через тыквенный кувшин неудобно. Он слегка покачивался на веревке и отвлекал внимание. Однако, это была моя идея, и не мне было проявлять недовольство. Когда я уже совсем было подготовился к выстрелу, мой кувшин начал поворачиваться вокруг своей оси, и я неожиданно вообще потерял своего пластуна из вида. К тому же щель, через которую мы оба целились, для двоих оказалась мала, и мне пришлось моститься и стоять в неловкой позе.

Ругая себя последними словами за тупость и непредусмотрительность, я попросил Александра Егорыча вырвать еще насколько дранок из кровли, а сам бросился переделывать приспособление, на котором висели кувшины. На все это требовалось время, которого почти не осталось. Наконец все было готово, и я опять занял позицию.

— Ефим, следи за противником, — попросил я. — Александр, начинай считать. Стреляем на счет десять, — сказал я капитану. Он, кстати, совсем не волновался, и задержки не вызвали у него ни малейшего раздражения.

Хозяин начал отсчет. Я прирос к ружью и начал медленно выжимать курок. На счет десять первым выстрелил Истомин. Я — после него, с задержкой в долю секунды. Глухо бухнули, почти слившись в один, оба выстрела. Я понял, что все мои старания оказались напрасны. Ничего из идеи с глушителем не вышло.

— Попали! Оба попали! — восторженно закричал Ефим. Я уже и сам увидел, как наши пластуны начали сползать в болото.

— Там услышали? — невольно крикнул я.

— Кажись, нет, — удивленно сказал кучер. — Как стояли, так и стоят.

— Быстро вниз, мне нужно выезжать, а у нас еще не оседлана лошадь, — заторопился я на первое свидание.

Оставив капитана в одиночестве наслаждаться триумфом, мы, наступая друг на друга, слетели вниз по лестнице и побежали в конюшню. Однако, сразу заняться лошадью не удалось. Я увидел, как за конюшней мелькнул силуэт человека, и это разом нарушило все планы.

Я поднял руку и сделал предостерегающий знак. Товарищи меня поняли, и Ефим бросился в обход строения, а мы с хозяином, приготовив оружие, прижались к стене. Я заглянули за угол. Мимо лица просвистело лезвие топора. Я едва успел отпрянуть, а Александр, напротив, выскочил на ход и кинулся вперед. Зазвенела сталь, и послышались очень неприличные выражения. Потом кто-то вскрикнул. Я бросился на подмогу, но ничего сделать не успел. Хозяин медленно отступал от оседающего на землю пленного Семена.

— Вот, — сказал Александр Егорович, после чего произнес десяток совершенно неприличных слов, таких, которые неловко приводить даже в наше время.

Я наклонился над Семеном. Он еще пытался встать, скалил ненавидяще зубы, но колотая рана на груди густо заливалась темной кровью.

— Ты же говорил, что он лежит связанный! — набросился я на хозяина.

— Так и лежал, — отводя глаза, недоуменно сказал он. — Когда только успел развязаться?!