Хотелось бы думать, что после пары дней экспериментов с шариком Вундт, подытожив результаты исследований, закрыл свой блокнот и переключился на что-то более интересное. Но не тут-то было. Следующие несколько лет своей жизни он потратил на тот же самый тест, наблюдая реакцию сотен людей на падающий шарик. Подобно физикам, стремившимся открыть фундаментальную природу материи, Вундт со своей командой пытался выявить отдельные составляющие элементы сознания. Некоторых участников эксперимента просили нажимать кнопку в первый же момент, как они слышали звук удара шарика о стол, тогда как другие должны были реагировать лишь после того, как звук полностью доходил до сознания. В первом случае подопытных просили сосредоточиться исключительно на шарике, во втором – на посторонних мыслях. По мнению Вундта, если эксперимент проходил гладко, то реакция человека в первом случае становилась следствием простого рефлекса, а во втором – скорее результатом осознанного действия. Думаю, неудивительно, что поначалу многие участники эксперимента испытывали трудности, пытаясь уловить тонкую грань между двумя внутренними состояниями, поэтому прежде чем приступать непосредственно к тесту, им приходилось совершать более десяти тысяч проб.
Тщательно проанализировав горы полученной информации, Вундт установил, что рефлекторная реакция занимает в среднем одну десятую секунды, причем звук падающего шарика в этом случае запечатлевается в сознании испытуемых очень слабо. И напротив, среднее время реакции тех, кто отчетливо фиксировал звук удара шарика, составляло две десятых секунды, а сам звук падения они помнили гораздо лучше.
Разгадав тайну рефлекторного реагирования, Вундт посвятил остаток карьеры проведению сотен других аналогичных исследований. Подобный подход оказался на удивление заразительным, и едва ли не половина ученых девятнадцатого века, занимавшихся вопросами изучения мозга, пошла по стопам Вундта. Заглушая голос разума, громыхание падающих на столы медных шариков еще долго раздавалось в психологических лабораториях по всей Европе.
Тем временем в далекой Америке молодой философ и психолог по имени Уильям Джеймс занимался совсем другими вещами.
Уильяма Джеймса по праву можно назвать незаурядной личностью. Его отец родился в Нью-Йорке в 1842 году, он был одноногим инвалидом, однако имел хорошие связи, был обеспеченным человеком и эксцентричным религиозным философом, который посвятил себя воспитанию пятерых детей2. Как результат, в детстве Уильям получал домашнее образование, посещал ведущие европейские музеи и художественные галереи и общался с выдающимися людьми вроде Генри Торо, Альфреда Теннисона и Хораса Грили. Старший брат Уильяма – Генри Джеймс – стал знаменитым писателем, а сестра Эллис – публицисткой.
Первоначально Джеймс занимался живописью, однако когда юноше исполнилось двадцать лет, он забросил искусство и поступил в медицинскую школу Гарварда для изучения химии и анатомии. В 1872 году друг семьи Джеймсов президент Гарвардского университета Чарльз Элиот посоветовал Уильяму поступить на курсы психологии, что тот и сделал. Очень скоро Джеймс увлекся тайнами человеческой психики, а в 1875 году создал первый в истории Америки обобщенный курс по психологии, о котором впоследствии отзывался так: «Самая первая лекция по психологии, которую я услышал, стала самой первой, с которой я выступил».
Джеймс был потрясен бессмысленностью работы Вундта, поскольку искренне считал, что психологические исследования должны приносить людям практическую пользу. Сказав медным шарикам и времени реакции твердое «нет», Джеймс сосредоточил внимание на ряде куда более интересных и актуальных вопросов, таких как, например, стоит ли верить в Бога, ради чего мы живем и существует ли на самом деле свобода воли.
Подходы Вундта и Джеймса к пониманию человеческого разума отличались не только терминологически. Формалист Вундт олицетворял косность науки, его лекции были скучны и слишком академичны, а статьи пресны и исполнены высокопарности. Джеймс же, наоборот, вел себя легко и непринужденно, не слишком заботясь о соблюдении формальностей. Его часто можно было наблюдать прогуливающимся по университетскому кампусу «с тростью в руке, в шелковой шляпе, сюртуке и брюках в красную клетку». Свои лекции он периодически сдабривал шутками и лирическими отступлениями, причем доходило до того, что студентам нередко приходилось просить его быть более серьезным. Писал он доступно и тоже не без доли юмора («Этот мир нельзя считать справедливым до тех пор, пока в нем хотя бы один таракан испытывает муки неразделенной любви»).
Методы работы у Джеймса и Вундта также в корне отличались. Для проведения опытов Вундт набирал большие группы студентов, деятельность каждого из которых строго контролировалась. Всех новых участников экспериментов Вундт выстраивал в шеренгу в своей лаборатории и, проходя вдоль подопечных, инструктировал относительно того, кто и что обязан делать. По завершении работы ученый становился верховным судьей и палачом одновременно – любой студент, который получал результаты, не подкрепляющие теории своего наставника, рисковал быть заваленным на экзамене3. Джеймс, в отличие от немецкого ученого, поощрял свободу мысли, не любил навязывать студентам свое мнение и даже как-то пошутил, что видел, как один из его коллег по университету «только что нанес последний слой лака на ученика».
Два великих мыслителя почти не скрывали неприязни друг к другу. Джеймс выработал поэтический стиль изложения, отчего некоторые критики отмечали, что он писал публикации по психологии как романы, а его брат Генри писал романы как психолог. Вундта, однако, слог американца не впечатлял, и когда его попросили прокомментировать статьи Джеймса, ответил: «Они замечательны, но к психологии не имеют никакого отношения». В ответ Джеймс отметил, что теории Вундта постоянно варьируются, заявив: «К сожалению, Ватерлоо ему не грозит… Разрежьте его, как червя, на куски, и каждая часть все равно будет ползать… Такого невозможно убить».
Несмотря на значительное превосходство численности армии сторонников Вундта, Джеймс твердо отстаивал свою позицию. Пока европейские психологи, как одержимые, проводили все более и более экстравагантные эксперименты наподобие вундтовского с падающим шариком, Джеймс продолжал спокойно прогуливаться по Гарварду в брюках в красную клетку, подталкивая студентов к размышлениям о смысле жизни.
Упрямство Джеймса было вознаграждено. Ссылки на его высказывания встречаются сплошь и рядом, а сам он признан отцом-основателем современной психологии. Фундаментальный труд Джеймса «Принципы психологии», изданный в 1890 году в двух томах, недавно был охарактеризован одним из ведущих историков как «наиболее грамотная, наиболее вызывающая и в то же время наиболее интеллектуальная книга по психологии, которая когда-либо выходила в свет»4. Оба этих тома в наши дни рекомендованы к обязательному прочтению студентам, изучающим бихевиоризм. Имя Джеймса носит здание факультета психологии Гарварда, кроме того, каждый год Психологическая научная ассоциация вручает Премию последователей Уильяма Джеймса тем ученым, которые, по ее мнению, внесли наиболее значимый интеллектуальный вклад в развитие психологии.
Вероятно, главная заслуга Джеймса состоит в том, что он задался вопросом рационального обоснования явлений, которые большинство людей склонны воспринимать как сами собой разумеющиеся. В 1892 году, рассуждая о важности своего подхода к изучению человеческого разума, он привел несколько примеров явлений, которые привлекли его внимание:
Почему, когда нам хорошо, мы улыбаемся, а не хмуримся? Почему мы неспособны общаться с толпой так, как наедине с другом? Почему именно эта девушка сводит нас сума? Обычный человек ответит так: «Конечно, мы улыбаемся, конечно, наше сердце учащенно бьется при виде толпы, конечно, мы любим девушку, чья прекрасная душа, облаченная в совершенную форму, так явно и откровенно создана для того, чтобы быть любимой целую вечность!5
