Запнулся об одну из железных ступенек, упал. Им сверху не было видно, что происходит. Они смеялись.

А в углу помоста с поднятыми овальными головами нежилось на солнце переплетённое семейство кобр. Вовсе не стволы и ветви. Кобры подняли головы выше. Раздувались их капюшоны, часто–часто мелькали раздвоенные язычки…

Артур взлетел по лесенке на обрыв. Заорал на Исмаила:

— Какого рожна не предупредил, что здесь эти твари?! Кобры?! Разве так можно? Панически боюсь змей, понимаешь? Даже ужа, даже угря, прах тебя побери! Я здесь один, весь день. Оказывается. Среди них.

Бобо Махкамбаев, а это был он — элегантный, в белом пиджаке, белых вельветовых брюках, подошёл к самому краю обрыва, глянул вниз. Потом потянул ружье с плеча Исмаила.

— Слушай, не надо! — взмолился Исмаил. — Добрый змейка, умный змейка. Никого не обижал. Крыска кушал. Под настилом живёт, детей имеет.

— Не надо, — сказал Артур, отводя руку Бобо от ружья.

Всё вернулось на круги своя. Звезды словно смелоʹ с дневного неба. Бобо, Исмаил и Юсуф — самый старший из них — все они видели: человек потрясён, и думали, что причина этого только кобры.

— Не будь сердитый, — сказал Юсуф. Его морщинистое, до фиолетовости продублённое многолетним загаром лицо озарилось печальной улыбкой. — Идем немножко кушать. Нет, на настил не пойдём, в доме будем, в доме.

— Наловил рыбы. Нажарил, — Артур показал на помост, где стояла сковородка.

Исмаил с готовностью кинулся к лесенке.

…Вчетвером они сидели по–турецки на кошме в полутьме и прохладе сторожки, обедали. Вдруг Исмаил встал, объяснил: должен сходить домой в кишлак, скоро вернётся.

Артура никто не трогал. Юсуф и Бобо разговаривали на своём наречии. Тем не менее, то ли оттого, что звучало много слов на русском и других языках, то ли по какой‑то иной причине, Артур понял — ночью с запредельной стороны вооружённые люди прорвались на советском «КАМАЗе» на соседний участок заповедника, где дежурит Юсуф. Старик успел позвонить на ближайшую заставу и до прибытия пограничников в одиночестве принял бой. Единственное, что осталось непонятным Артуру, зачем, с какой целью объявилась здесь, в этих глухих местах, банда.

Да это его и не особенно интересовало. Он пытался разобраться в причине своего дикого срыва, истерики. «Только ли кобры тому виной? — думал Артур. — Как мгновенно отбросило от всего! Всё закрылось. А может, это взорвалась досада на то, что приехали, своим появлением отвлекли, выдернули из того мира? Или реакция на Бобо, на то, что придётся ехать к девочке?..»

Послышалось тарахтенье мотоцикла.

— После рыба хорошо чай зелёный! — сказал, входя, Исмаил. — Сейчас заварю самый лучший, номер девяносто пять!

Выпив чая, Бобо поднялся. Артур почувствовал на себе его испытующий взгляд.

— Я ведь за вами приехал. Это далеко. Дай Бог к вечеру добраться.

— Я готов.

Когда прощались у автомашины, Исмаил сказал:

— Боялся кобра, не боялся плохой люди. Плохой люди хуже кобра. Аллах знает, увидим друг дружка или нет. Вот возьми. Старый вещь. Совсем старый. Мой дед говорил — китайский. Тебе память будет, — и передал Артуру небольшой свёрток.

— Спасибо. Прости меня.

Они обнялись.

Оказалось, нужно было по дороге подбросить Юсуфа на его участок. Старик влез на заднее сиденье. Артур сел рядом с Бобо.

Машина тронулась. Сверток лежал сзади рядом с Юсуфом. Артуру захотелось взглянуть, что там находится, но проявлять такого рода любопытство при восточных людях казалось неприличным.

Бобо одной рукой придержал руль, другой щёлкнул зажигалкой, закурил «Мальборо». До чего же он все‑таки был красив, этот человек! Смуглый, белозубый, с горделивой чёрной, как смоль, шевелюрой. С природным изяществом держал в руке сигарету, легко вёл машину. Баловень судьбы. Талантливый.

Артур поймал себя на мысли о том, что именно такой тип людей он порой встречал на Кавказе. Все это были баловни не столько судьбы, сколько собственных матерей, отдававших им все — последний кусок хлеба, последние силы, деньги. Как правило, кажущаяся удачливость таких счастливцев оказывалась купленной ценой лишений других людей, иногда их жизней.

«А сам я не таков ли? — подумал Артур, вспомнив собственную мать. — Но разве меня можно причислить к удачникам? Смешно. Бедная мама!»

Он прикрыл веки, вызывая в памяти её облик. В глазах что‑то мелькнуло, затем ослепило светом, словно в упор ударил прожектор. Фосфоресцирующий свет стянулся в спираль, в туннель, в точку.

Рука его сотворила крестное знамение. Обычно Артур, если не был наедине с самим собой, делал этот сокровенный жест мысленно, иногда даже в храме, потому что просто–напросто стеснялся обнародовать свои взаимоотношения с Христом, с Богом.

— Что вы?! Это даже не кобра, обыкновенный варан, — сказал Бобо.

Впереди на дороге, которая уже шла пустыней, щерило пасть, мотало хвостом по песку нелепое животное, похожее на помесь крокодила и ящерицы.

— Страховиден, — произнёс Артур, надеясь, что жест его останется незамеченным.

— Значит, верующий, — нервно усмехнулся Бобо, — из тех московских интеллигентов, кто крестился перед перестройкой?

— Вот именно, — подтвердил Артур, — из них.

— Тогда все ясно.

Артура не обидела пренебрежительная фраза. Он знал: этот тип людей не хочет и никогда не сможет приблизиться к Богу. Бог заслонён от них собственной самостью, гордыней. Такие люди в глубине души суеверны — боятся чёрных кошек, тринадцатого числа; иногда, перед тем как идти на решающую деловую встречу, могут даже забежать в храм, поставить свечку… На всякий случай.

— Направо надо, — сказал сзади Юсуф.

Они свернули направо, поехали по оставленным на песке свежим следам колёс. Вскоре эти следы привели их к неожиданно возникшим посреди пустыни посадкам саксаула. Невдалеке, осев на пробитые шины, кренился старый «КАМАЗ» с изодранным брезентовым верхом.

Артур вышел из машины, увидел: над этим местом парят два огромных грифа.

— Опергруппа уехал! — с досадой сказал Юсуф. — Убитых забрал. Три убитых было. Остальные бежал.

— А наши? — спросил Артур.

— Один пограничник мёртвый, другой — плечо пробит. Больше не знаю. К Исмаилу бежал. Могли к нему убегать. А он один.

Бобо в это время обходил «КАМАЗ», нагнулся, что‑то подобрал, крикнул:

— Такая бойня была — ни пуль, ни гильз, кроме вот этой!

— Говорю, опергруппа приезжал, все должен фотографировать, собрать, та сторона предъявить. Один черт — пропала роща! Теперь узнали — сведут до конца, — старик зло сплюнул в песок, потом вскочил на заднее колесо «КАМАЗа», перевалился в кузов и начал вышвыривать из него стволы и ветки саксаула. — Сволочь такой, успел порубить полгектара. Теперь узнали — все заберут. Пропала моя забота.

Повыкидывав все, до веточки, Юсуф вылез.

— Почему опергруппа саксаул не взяла та сторона предъявить? — обратился он к Артуру. Тот пожал плечами.

— В Москве живёшь — не знаешь! — Старик опустился на корточки, пренебрежительно махнул рукой. — Езжай своя дорога.

— Давай довезу до твоей сторожки, — сказал Бобо.

— Езжай своя дорога! — повторил Юсуф.

Тронулись в путь без него. Ехали вдоль края саксауловой рощи. Стая птах поднялась и снова скрылась за корявыми стволами.

— Старик один своими руками посадил, вырастил десять гектаров леса. Никто не просил, не заставлял. Сам искал место, пробовал. Каждое дерево знает в лицо. Теперь хана всему. — Бобо выматерился. — Надо же, эти торговцы оружием на обратном пути за кордон заметили рощу!.. В зной столько животных находит тень, еду. Даже вода есть — Юсуф отыскал старый колодец, вместе с Исмаилом обновили его. А вы говорите — справедливость!

— Я ничего такого не говорил, — отозвался Артур.

— Ну, вы — в смысле христиане.

— А разве у мусульман нет представления о справедливости, о воздаянии?

— Мне, Артур, знаете ли, всё равно, что Магомет, что Христос. Сколько лет, тысячелетий людям морочат головы. Разве сами не видите — никакой справедливости в мире нет. Сильный жрёт слабого. Вот и все! — Бобо вышвырнул окурок в окно.