Он глянул из кабинета. Приемная была пуста. Борис шагнул к секретарскому столику, бросил купюру поверх клавиатуры пишущей машинки.
— Дешево ценишь, — раздалось над ухом. Тяжело дыша, Таня стояла рядом с полотенцем через плечо и мыльницей в руке. — Куплю в валютке туалетной бумаги…
— Таня! Между прочим, я тебя ни о чём не просил, — сказал Борис, и в ту же секунду защемило на сердце: «Зовут, как Танюшку, как дочку…»
Он резко повернулся, пошёл в кабинет, растирая покрытое шрамами горло — душила щитовидка или то, что от неё осталось. На подоконнике из‑под задёрнутой шторы торчал угол книги Крамера.
Нужно было взять себя в руки. Он надел куртку, сел за стол, налил себе чай. «Пронюхали, заинтересовались, — думал Борис. — Таню подставили. Нарочно. Книга на виду. Нарочно. Открылся, как дурак, перед Юркой. Попал в лапы. Сейчас же встать, дерануть. И с концами. А как же добыть Артура? И я теперь тоже на крючке…»
Его подозрения подтвердились, когда пришёл генеральный директор.
— Уже сидишь, ждёшь в засаде, фрайер? — сказал Юрка, снимая и вешая в шкаф широкий, с накладными плечами плащ и становясь щуплым шпендриком. — Пляши чечётку! Чего уставился? Скажешь, зачем нужны эти «Скрижали», — получишь адрес. Вот он, здесь, — Юрка похлопал по карману пиджака.
— Я же говорил: рукопись научной работы, хочу развить, напечатать в Израиле.
— Не лепи горбатого! — Юрка подсел к столу, тоже налил себе чая. — Если «Скрижали» — такой же роман, как этот, который я за ночь прочитал, мы могли бы напечатать тиражом в пятьсот тысяч, отстегнул бы ему два процента с каждого экземпляра.
— Встречу — скажу.
— Ну вот, попался. Значит, не научная работа?
— Не знаю. В руках не держал.
— Кто держал? Может, он там пишет, как лечить рак? — Юрка проницательно глянул в глаза.
Борис знал: главное — не отвести взор.
— Юрка, ты ведь помнишь, у меня после тюрьмы был рак. Щитовидки. Если б он мог — он бы вылечил.
— Наверное… — Юркина рука опустилась во внутренний карман пиджака, достала оттуда листок. — Здесь рабочий телефон, адрес Стаха Ивана Степановича, директора заповедника. Там сейчас обретается Артур Крамер. Держи. Вчера они заезжали к пограничникам.
«Не знает, что мы тогда не были знакомы. Не знает!» — Борис даже не взглянул на бумажку, сунул в карман, встал. — Спасибо.
— Так скажи, пусть тащит «Скрижали» ко мне. Хотя не надо. Сам его найду, когда вернётся. Какого числа улетаешь в Израиль?
— Должен семнадцатого. Обещали билет за взятку, — врал Борис.
Билет не на семнадцатое, а на пятнадцатое давно уже был у него на руках.
ИЗ «СКРИЖАЛЕЙ»
ФРАНКЛИН МЕРЕЛЛ–ВОЛФ. «ПУТИ В ИНЫЕ
ИЗМЕРЕНИЯ»
(Конспект)
При медитации не стараться фиксироваться ни на чём, просто отвлечение… И приходит ПОТОК, в который входишь с ЛЕГКОСТЬЮ ДВИЖЕНИЯ МЫСЛИ.
* * * * *
Если пишешь, находясь в ПОТОКЕ, литературные правила должны отбрасываться, когда они действуют как барьер для Смысла.
* * * * *
Выступая перед людьми, оставлять больше места спонтанности, нечто вроде ПОТОКА, т. е. не фиксировать форму. И это передаётся аудитории.
* * * * *
Человечество НЕ ЗНАЕТ. Неведение и есть ЗЛО.
* * * * *
Читая мистические писания, нужно не искать объективный смысл, а как бы пропускать через себя ПОТОК. Будет отзвук. Снова возвращаться, и придёт понимание. Обнаружится Живое Присутствие.
* * * * *
А ведь есть иные миры, ТОЖЕ ВОПЛОЩЕННЫЕ, но бесконечно выше нашего болота.
* * * * *
«Оккультный» означает всё, что скрыто для данного уровня сознания. Мы для собак оккультны.
* * * * *
Суеверие (следствие показа чудес, столь требуемых публикой) есть роковой барьер к Богопознанию.
* * * * *
Низведение творческого принципа в нечистое сознание — это и есть грех. И тогда, чем более нечисто сознание, тем худшие последствия навлекает на себя человек.
* * * * *
Способствуя развитию уровня другого человека, ты довершаешь и собственное озарение. Таким образом, служа другим, служишь себе.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Все утро они тряслись на газике по предгорьям, зная, что незримые дозоры бережно передают их от заставы к заставе. Слева то приближались, то отдалялись безжизненные рельсы железной дороги.
Майор Иваненко хотел было придать машину сопровождения — «БМП» с солдатами. Стах отказался. Объяснил: он сам и его драндулет известны здесь каждому на тысячу километров окрест, никто не тронет.
— А если банда с сопредельной стороны? — спросил майор и все‑таки заставил взять израильский «узи» — трофей, отобранный на днях у очередного контрабандиста.
Сейчас этот автомат лежал сзади на полу машины, куда положил его Стах, и это соседство не нравилось Артуру Крамеру.
Не нравилось ему и безлюдье вокруг, и то, что они ехали не по магистрали, а крались грунтовыми дорогами, минуя кишлаки, откуда не доносилось ни звука. На полях никто не работал, хотя они были засеяны, уже лоснились густыми зелёными всходами овощей, хлопка.
Но больше всего не нравилось Артуру то, в чём сразу же по выезде с погранзаставы повинился Стах. Вроде бы надёжный, родной — вот он, рядом, вертит рулём, напряжённо следит за дорогой, переключает скорости, и этот родной человек, что называется, «подставил» его так, что впору немедленно возвращаться в город, добывать авиабилет, уносить ноги обратно. Именно подставил. Свалил свой груз на другого и сам сознаёт это. Что особенно отвратно.
Выяснилось, явился в Москву, чтобы уговорить его, Артура, спасти от саркомы одиннадцатилетнюю девочку, у которой уже отнялись ноги, руки и должно вот–вот отняться дыхание… Которой сделали запоздалую операцию по удалению злокачественной опухоли на шейных позвонках. Позвонки оказались разъеденными метастазами.
— Ты же знаешь, в прошлый приезд говорил тебе: злокачественные опухоли моим методом не лечатся!
— Помню. Винюсь. С ней ещё тогда было неважно — пальчики на левой руке не сгибались… Девочку зовут Ая. Она дочь школьного друга Бобо Махкамбаева. Вертолетчика. Я знал этого парня. Тимура. Погиб в Афганистане. Бобо женился на его вдове, украинке, удочерил Аю. И вот такая беда, понимаешь. Хирурги выписали её умирать. До операции Бобо возил девочку в Москву, в какой‑то киевский институт, метался, подключил своего родственника — бывшего второго секретаря… А теперь отвёз вместе с матерью к родне. Далеко, в самую глушь. А я полетел к тебе, сказал Бобо: есть в Москве Артур Крамер…
— Да кто тебя просил?! Это самое гнусное — дать человеку надежду, заведомо неисполнимую!
— Ну, извини, Артур. У тебя самого горе. Перегнись, возьми сзади автомат, расстреляй меня.
— Все это пустые, красивые слова, — отрезал Артур. — В глубине души думаешь: как в кино или романе времён соцреализма, каким‑то образом он вылечит, спасёт. Особенно если надавить, потаскать по экзотическим местам. Ты не понял: пытаешься перевалить на меня свою ношу. Такова твоя подлинная цель.
— Извини, — ещё раз сказал Стах.
— Да что мне твоё «извини»?! Знаешь, у Маяковского есть строчка — «Изнасилуют и скажут: «Пардон, мадамІ»… Запомни, Иван Степанович, спасти эту Аю невозможно, неподвластно ни одному человеку в мире. Из твоих слов ясно: у неё уже разрушен позвонок или позвонки, где проходит спинной мозг. А он управляет всем, от него идут нервы к рукам, ногам… Если метастазов нет, тогда ещё есть надежда, вовремя удаляют опухоль, в поражённое, изъеденное место вживляют защитную косточку, кусочек — защищать спинной мозг. Сам говоришь, тут метастазы, все изъедено, отправили её умирать. А ты, даже не позвонив, летишь ко мне, легкомысленно привозишь сюда, тянешь время, чтобы дождаться возвращения Бобо из Сирии… Думаешь, не раскусил я твоей игры? Чтоб удержать меня, впутываешь в рискованную рыбалку по ту сторону границы… Бобо прилетает, с утра пораньше телефонит повсюду, разыскивает меня, звонит на заставу.
