Повернув голову налево, я увидела, что за лесом, там где упал самолет, становится светло от многочисленных языков пламени. У меня на глазах еще что-то взорвалось, и снова вверх поднялся очередной огненный гриб.
- Господи… – пробормотала я, дрожащими руками отстегивая ремни и выбираясь из машины. – Господи, что же это…
Что-то сжалось в груди настолько, что я не смогла больше произнести ни одного слова. И что-то заставило меня, не заботясь ни о машине, ни о собственной безопасности, броситься прямо через дорогу, туда, где объятые пламенем, полыхали обломки неизвестного самолета… Неизвестного?.. «О, нет, нет! Быть этого не может!.. Этого просто не может быть!!!» Соскользнув с дорожной насыпи в овраг перед лесом, я упала в снег, ударившись коленом обо что-то заледенелое, тут же поднялась, не чувствуя ни боли, ни холода и, проваливаясь едва не по колено в глубокие сугробы, принялась отчаянно пробираться к перелеску. Здесь снега было поменьше, и я удвоила, даже утроила свои усилия, прорываясь сквозь сухой кустарник и огибая темные стволы деревьев. Необъяснимое чувство отчаянной тревоги, стремительно перерастающее в безумную панику, толкало меня вперед, в это пламя, одновременно заставляя забыть обо всем остальном. Я почти выбралась из перелеска, в сотне метров от которого пылал огонь. Жар от него ощущался уже отсюда, ровно как и характерный запах горящего авиационного топлива. У самой опушки леса я наткнулась на какой-то массивный предмет. Это оказалась передняя стойка шасси, на которой осталось всего одно колесо. Не теряя ни секунды, я бросилась вперед и увидела на заснеженном поле кабину самолета. При ударе она отделилась от фюзеляжа, ее отбросило вперед, и теперь я могла видеть то, что он нее осталось – бесформенную, помятую массу, еще совсем недавно бывшую носовой частью «Боинга» 737. Кажется я издала сдавленный стон, так и не перешедший в крик из-за спазмов, сжавших мое горло. Я ощутила, как ноги стали отказываться держать меня, и я едва не упала, сделав еще несколько шагов. Вокруг было множество пылающих обломков, но я уже не обращала на них внимания. Чуть дальше виднелась центральная часть фюзеляжа, искореженная и объятая пламенем, но я все равно смогла заметить на правом борту эмблему швейцарских авиалиний. Последняя моя надежда умерла в мучительной агонии, я упала на колени, закрыв лицо руками. Я не слышала своих рыданий, не слышала даже гула пламени вокруг себя. Мир попросту померк, чувство реальности размылось до предела. Не услышала я и собственного голоса, когда в стиснув пальцы в кулаки и до боли впившись ногтями в ладони, я закричала в самой последней стадии отчаяния: – Господи, за что?!! Ну за что?!! Почему?!! Родители летели бизнес-классом, который на моих глазах выгорел почти за секунды! Самолет был заправлен топливом под завязку, и пожар скорее всего погубил всех, кто хотя бы теоретически мог выжить при ударе! Даже думать об этом было невыносимо, не то, что видеть прямо перед собой… Содрогаясь от нового приступа неудержимых рыданий, я упала на снег, вцепившись в его мерзлую массу сведенными судорогой пальцами. Мыслей не было уже практически никаких. Все сразу стало безразлично и я, уничтоженная этим шоком и поглощенная навалившейся апатией и внезапным чувством беспомощности, ощутила, что сознание начинает меня покидать. Секунды прошли или минуты, я не знала, но что-то вдруг заставило сознание вновь активизироваться. Я подняла голову, затем и сама приподнялась на дрожащих руках и огляделась по сторонам, правда почти ничего не различая из-за слез, полностью затуманивших мой взор.
Мое внимание привлек какой-то звук, и мне потребовалось еще немного времени, чтобы понять, что это был крик. Кричал ребенок, как я поняла. И где-то совсем недалеко.
Кое-как вытерев глаза, я встала на колени а затем, приложив все же немало усилий, поднялась на ноги. Еще раз осмотревшись, я пошла на крик, прикрываясь рукой от нестерпимого жара пламени горящего неподалеку одного из двигателей с остатками крепления к крылу.
В нескольких десятках метров впереди я обнаружила какие-то пластиковые обломки, вероятно от внутренней обшивки самолета, чьи-то вещи, сумки и что-то еще. Посреди всего этого я и увидела маленького ребенка. Даже не маленького, а просто грудного, завернутого в теплый, подбитый мехом конверт. Из-под приоткрытого клапана этого самого конверта и доносился истошный крик и плач младенца.
Его выбросило из самолета после удара? Он ведь живой! Повезло малышу! Такой маленький, а успел родиться уже во второй раз. Я поспешно подняла отчаянно вопящий сверток и прижала к груди.
Где, черт возьми, спасатели?!
Я повернула голову в сторону аэродрома и заметила множество синих и оранжевых проблесковых маячков, приближающихся к месту крушения по технической трассе, проложенной вокруг летного поля. В стороне шоссе за лесом на обочине мигали аварийками несколько автомобилей. Кажется уже и оттуда спешили люди.
Укрывая плачущего малыша от жаркого пламени, я прошла немного дальше и увидела секцию из двух пассажирских кресел, вырванных с корнем со своих мест. В одном из них была какая-то молодая женщина. Она слабо шевелилась, будто пытаясь ощупать себя и убедиться, насколько сильно она пострадала.
Ускорив шаги, я подошла поближе и склонилась над ней, и тогда женщина, заметив меня, просительно протянула ко мне руку.
- Пожалуйста, помогите! – проговорила она слабым голосом. – Я не могу расстегнуть ремень… Помогите, умоляю вас!
- Сейчас… – отозвалась я, опускаясь на одно колено. – Не волнуйтесь, спасатели на подходе. Сейчас…
Одной рукой придерживая малыша, я нащупала пряжку ремня и помогла женщине покинуть кресло. Встать она не смогла и сползла прямо на снег, прислонившись к каркасу секции кресел.
- Спасибо… – проговорила она, с благодарностью посмотрев на меня. – Спасибо вам… Вы тоже были на борту?
- Нет, – ответила я, озираясь по сторонам. – Это не ваш ребенок?
Она покачала головой:
- Я летела одна… Боже! Что же это за кошмар такой?..
- Послушайте, – сказала я торопливо. – Возьмите малыша и подержите до прихода спасателей. Они будут с минуты на минуту. Я должна посмотреть, не выжил ли еще кто-нибудь!
Женщина с готовностью покивала:
- Конечно… Давайте его мне… И спасибо вам! – последнюю фразу она произнесла, когда я уже отходила в сторону, ища глазами людей или хотя бы пассажирские кресла, в которых теоретически мог оказаться кто-то живой.
Скупая надежда, зародившаяся в моей душе, заставила меня поторопиться. Вероятность была ничтожная, но я не имела права не принимать ее во внимание! Самолет развалился на части. Людей вместе с креслами выбросило наружу. Быть может… Быть может все же кто-то еще остался в живых? Я резко оборвала свои мысли, заставив их отключиться почти полностью, боясь спугнуть свою последнюю, слабую, едва теплящуюся надежду.
С трудом терпя жар пламени и задыхаясь от удушливых продуктов горения, я металась среди обломков самолета еще несколько минут.
А затем к месту катастрофы, пробираясь через снег, подъехали спасатели и аварийные службы аэропорта. Тяжелые пожарные машины наконец добрались до цели, и расчеты приступили к работе.
К тому времени я нашла несколько тел. Подходя к каждому их них, я с дрожью во всем теле пыталась обнаружить хоть какие-то признаки жизни, одновременно разрываемая на части страхом увидеть в очередном погибшем пассажире кого-то из родителей… Слезы снова начали неудержимо катиться по щекам от осознания того, что скорее всего уже слишком поздно, что их уже нет и что, вероятно, их не стало еще при ударе о землю.
Теряя остатки сил, рассудка и самообладания, я двинулась к объятой огнем центральной части фюзеляжа. Здесь меня и перехватили пожарные.
- Вы были в самолете?! – прокричал кто-то у меня над ухом.
Я ничего не смогла ответить, и вопрос прозвучал снова, потом ко мне обратился еще кто-то, но я уже ничего не слышала и не могла понимать. Кажется я твердила о том, что там могли остаться люди, что где-то там мои родители и что я должна им помочь.
