Префект поразмышлял и остановился на решении, которое он счёл таким же нейтральным, как все решения, принятые им дотоле. Не лучше ли было отказаться от посылки в Клошмерль отряда жандармов и послать туда просто-напросто войсковое соединение под предлогом манёвров? Это укрепило бы там порядок, не переполошив общественное мнение.

После долгих размышлений префект нашёл своё решение весьма дипломатичным. Он вызвал шофёра и направился к командующему военным округом.

Командующий военным округом генерал де Ла Фланель был отпрыском знаменитого рода. В XVII веке один из де Ла Фланелей был назначен на должность королевского гигиениста в то время, когда Людовик XIV страдал исключительно сильным расстройством кишечника, что пагубным образом отражалось на монаршем настроении и государственных делах. Сей дворянин, предназначенный для августейших нужд, так деликатно выполнял свою миссию с помощью ваты, что однажды монарх не смог удержаться от похвалы и сказал ему с величавым видом, благодаря которому он и вошёл в историю под именем Людовика Великого: «Ах, мой друг, как хорошо вы меня подтёрли этой ватой!» – «Ваше величество, – с удивительной находчивостью ответил придворный, – это лучше, чем вата, – это фланель». При этом присутствовала г-жа де Монтеспан, грудь которой была обнажена ради удовольствия её государя. Она громко рассмеялась, и эта острота, многократно повторенная в Версале, принесла де Ла Фланелям известность, не покидавшую их вплоть до падения старого режима. Революция, не щадившая самых уважаемых традиций, поступила с этой славой так же бесцеремонно, как со всеми другими. Но де Ла Фланели передавали от отца к сыну культ верности королю. Этот культ имел своим истоком самый усест королевский власти. Крупицы этой гордости по наследству дошли до начальника военного округа.

Генерал де Ла Фланель был человеком благомыслящим, как и все прочие генералы, отдающие приказы под вражеским огнём и посылающие на смерть солдат, которые умирают как истые христиане, не подозревая, что обязаны этим добродетели своего командира. «Non nobis, sed tibi gloria, Domine!»[24]

Это глупейшее изречение, прикрывавшее ни много ни мало провал нашего наступления, прозвучало почти кощунством в сводке, составленной 28 сентября 1915 года главнокомандующим, который наблюдал за войной через перископ. (Желая сохранить ясность суждений, он расположил свой наблюдательный пост на почтительном расстоянии от линии огня; толстый слой бетона над головой также должен был способствовать этой ясности.) Это достопамятно-глупое изречение отлично объясняло спокойствие духа генерала де Ла Фланеля при виде фронтовых кладбищ, которые он так щедро заселил. Он считал себя просто-напросто достославным орудием в руках господа бога и в душе поздравлял творца со столь удачным выбором. Будучи человеком благомыслящим, генерал де Ла Фланель мыслил так: война, в общем-то, отличнейшая штука, она одна только и способна научить штатских жизни. Он мыслил, что армия является лучшим институтом в мире и что нет на свете людей, чей интеллект превосходил бы высокий ум генералов. Подобная точка зрения избавляла его от необходимости размышлять долее, и наш генерал, действительно, упорнейшим образом воздерживался от мышления. Короче говоря, это был хороший генерал, если простить ему то, что он редко кричал «Разрази меня господь!» (так как был благомыслящим) и «Спиччибубио», так как это ругательство вышло из моды.

Выслушав префекта, начальник военного округа изложил ему свою точку зрения, прозвучавшую в данном случае как программа: – Они у меня попрыгают, тысяча чертей в бок!

Он имел в виду всех клошмерлян, повинных в смуте. Будучи добрым христианином и желая служить правому делу, генерал обратился за дополнительной информацией в архиепископство. Монсеньер де Жакон проинструктировал его очень тонко, быть может, даже слишком тонко, и это было ошибкой, так как генерал всё понял наоборот. Но нельзя было требовать от Эмманюэля де Жакона меньшей тонкости, так же как нельзя было требовать от генерала де Ла Фланеля, чтобы он внезапно обрёл это качество. Ведь люди всегда остаются самими собой. Будучи человеком тонкого ума, архиепископ ни минуты не сомневался, что его поняли, а генерал, которому не хватало тонкости, не усомнился, как не сомневался никогда в том, что он всё прекрасно понимает и что все его решения крайне уместны и хитроумны. Отметим, кстати, следующее противоречие: хотя монсеньор де Жакон и был скептиком, он чрезмерно доверял людям, в то время как генерал де Ла Фланель никогда им не доверял, хотя и был неизменным оптимистом (до такой степени, что однажды послал на бесполезную гибель десять тысяч человек зараз, ни на секунду не усомнившись в своём здравомыслии и даже не моргнув глазом). Такое противоречие объясняется тем, что оба мужа черпали в себе самих критерии для оценки ума других людей.

Вернувшись, командующий военным округом вызвал своего заместителя, генерала от кавалерии Арнуа д'Ариделя. Он изложил ему суть дела по-своему и резюмировал свои инструкции следующим образом:

– Пусть все они попляшут, тысяча чертей! Приказываю действовать по субординации – таково моё правило.

Сейчас мы снова станем свидетелями того, как заработают колёсики сверхточной машины – машины служебной субординации. Генерал Арнуа д'Аридель, так же как его начальник, был привержен делу католической церкви. Он решил, что нужно действовать энергично и незамедлительно, и вызвал полковника Туффа, командовавшего полком колониальных войск. Он рассказал ему о Клошмерле и закончил словами: «Взять их в ежовые рукавицы. Действуйте без промедления».

В полку Туффа одним из батальонов командовал майор Бискорн, отличавшийся решительным характером. Полковник изложил ему ситуацию и сказал:

– Нужен удалой парень. Найдётся среди ваших офицеров такой человек?

– Капитан Тардиво, – ответил майор, не колеблясь.

– Пусть будет Тардиво. Немедленно сделайте всё необходимое.

Как все энергичные и решительные люди, майор Бискорн не стал вдаваться в подробности. Он дал капитану Тардиво ясное резюме:

– Отправляйтесь к мужичью, в жуткую дырищу – в Клошмерль (поищите на карте). Там получилась какая-то чехарда с сортиром, кюре, баронессой, выбитыми стёклами, бандой болванов и ещё чёрт-те чем. Я ничего не понял в этой истории. Разберетесь на месте. Наведите там порядок. Да поживее! Рекомендую вам следующее: держитесь ближе к партии кюре. Это распоряжение свыше. Вам на это начхать? Мне тоже. Всё ясно?

– Так точно, господин майор, – отчеканил Тардиво.

– Чёрт бы подрал этих клошмерлян!

– Так точно, господин майор!

– Итак, я предоставлю вам полную свободу действия. Дайте им там хорошую взбучку!

– Слушаюсь, господин майор.

Капитан отдал честь и направился к выходу. Внезапно майор почувствовал угрызения совести. Он снова подозвал капитана и дополнил свои инструкции:

– Вы всё-таки не слишком там перегибайте палку со своими молодчиками!

Вот каким образом капитан Тардиво, получил своё боевое задание.

Капитан Тардиво, вышедший из рядовых, был типичнейшим военным. Вот, вкратце, карьера этого офицера – она не лишена некоторого интереса. В 1914 году тридцатидвухлетний Тардиво, унтер-офицер сверхсрочник, служил в алжирском городке Блида. Расхаживая по казарменному двору, он часто размышлял об окончании своей карьеры. Если всё будет благополучно, он выйдет в отставку в чине старшины и подыщет себе скромную штатскую работёнку, что-нибудь наподобие праздной должности консьержа. Живописное безделье казалось ему прекрасным завершением жизни для разудалого вояки. Он размышлял о подобной награде за свою беспорочную службу и уже видел себя в тёмном мундире, украшенном медалями колониальных войск. Он буи дет сидеть верхом на стуле в тени величественного подъезда, целыми днями скручивать цигарки и озирать прохожих строгим и уверенным взглядом, который вырабатывается в результате долгой сторожевой службы. Он будет покидать свой пост только для того, чтобы захаживать, и притом частенько, в маленькое соседнее кафе, где будет осушать стопки и с лёгкостью очаровывать провинциалов красочными рассказами о своих боевых походах. Кое-кто из миленьких служаночек, вне всякого сомнения, оценит по достоинству его многочисленные подвиги. Недаром он имел любовные интрижки под всеми земными широтами. У него была своя манера подмигивать красоткам, быть может, немного вульгарная, но зато дающая ясно понять, к чему он клонит, а ведь самое главное в таких делах – это чтобы тебя правильно поняли. Безошибочным чутьём умел он угадывать подходящих женщин, которых про себя называл «мукерками».[25] Он грубо обращался с этими индюшками, созданными для его утех, и при всяком удобном случае принимал от них подарки – дань его могуществу, которое могло проявляться и в виде побоев, если этот джентльмен перепивался абсентом. Мерки человеческой значимости бесконечно разнообразны и меняются в зависимости от условий: в гражданской жизни Тардиво считался бы стопроцентным хулиганом, в африканской армии он имел репутацию превосходного унтер-офицера.