Павлин оправился от внезапного смущения. Он встал,

возмущенно подняв плечи.

— Что это за допрос? Ты не имеешь права

вмешиваться в наши... интимные отношения. Они касаются

только меня и ее.

— Неправда! — закричала Наташа.— Это касается

нас всех, всей комсомольской организации!

— Тише! — остановил ее Павлин.— Ты расшумелась

на все заводоуправление. Повторяю, это касается только

нас с Клавой.

Он опустился в кресло и, взяв из открытой пачки

папиросу, закурил, глубоко затянувшись и густо окутав

лицо дымовой завесой. Когда из-за рассеявшегося дыма

394

появилось" вновь его побледневшее лицо, Наташа

заметила, что узкие глаза его испуганно бегали.

Наташа молчала, глядя на Павлина широко

открытыми глазами, будто перед ней было нечто невыносимо

омерзительное.

— Чего ты так смотришь на меня? И какое тебе до

этого дело?

Она вдруг подошла вплотную к Павлину и потрогала

рукой кресло.

— Что это ты? — удивился Павлин.

— Я хочу узнать, прочно ли ты сидишь в своем

кресле,,, директор по мелким делам!

— Ну-ну, без намеков. Не ты меня ставила.

— Иной человечишка сядет на высокий стул и думает,

что он выше всех, Подлец ты, Павлин, вот что я тебе

скажу!

—• Ты... Какое ты имеешь право! Если хочешь знать, я

ничем Клаве не обязан. Мы не зарегистрированы...

Наташа до крови закусила губу и с размаху ударила

Павлина по щеке.

— Ты ответишь за это! — крикнул Павлин, но Наташи

уже в кабинете не было...

Она столкнулась со Сладковским, едва не сбив его с

ног. Он покачал головой и, открыв дверь приемной,

увидел Павлина — растерянного, с взъерошенными волосами

и ярко рдевшей правой щекой.

— Ого! — сказал он входя.-— Здесь происходили

бурные события.

Против собственного ожидания, Павлин все рассказал

Сладковскому.

— Как вы опрометчивы, молодой человек! — пожалел

Сладковский. Он был всего лет на восемь старше своего,

собеседника, но в его словах «молодой человек» звучала

покровительственная интонация видавшего виды

старика.— В отношениях с женщинами нужна, прежде

всего, осторожность. Дело теперь получит нехорошую

огласку. Знаете, как вам нужно сейчас поступить?

— Посоветуйте, Виктор Васильевич,— попросил

Павлин, с надеждой глядя на Сладковского.

— Надо, так сказать, опередить противника.— Он

понизил голос до шопота.— Подайте заявление в комитет

комсомола о грубости и оскорблении вас этой... как ее...

Наташей.

395

И еще одно средство... Вот вам две тысячи рублей... не

смущайтесь! Я знаю, что вы мне их отдадите. Так вот...

передайте их жертве вашей неосторожной любви — пусть

сделает аборт.

— Спасибо,— пробормотал Павлин.— Вы думаете,

это поможет?

— Непременно!.. Только, пожалуйста, напишите

расписочку в получении...

Комсомольское собрание, разбиравшее заявление

Павлина, исключило его из комсомола за недостойное

отношение к девушке — жить с Клавой он наотрез

отказался.

Но именно с тех пор и началось сближение между ним

и Сладковским. Когда директор завода по просьбе

комсомольцев снял Павлина с должности управделами, Слад-

ковский посоветовал Павлину подать заявление .об

увольнении и помог ему устроиться в ОКБ, к Бакшанову.

Павлин стал захаживать на квартиру к Сладковскому,

встречал там женщин — немолодых и манерных. Сладков-

ского они неизменно звали "* Витюньчиком, а Павлина

дразнили: «Точка, куда вы девали свою запятую?»

Они много курили, мешая запах дорогих духов с

папиросным дымом...

Чаще Сладковский бывал один. Трезвый, он с

Павлином говорил мало, но, выпив несколько рюмок коньяку,

начинал философствовать.

— Жизнь, если мыслить образами, есть море, а

люди — пловцы. Море безбрежно, неспокойно и студено,

но есть в нем множество островков — прекрасных тихих

уголков среди бушующей стихии.

Особенность, молодой человек, в том — и это

запомните! — что райские островки невидимы простому глазу,

они открываются только тем, кто умеет их увидеть.

— Это, Виктор Васильевич, бесплотная философия, а

я ее всегда не терпел. Ее да математику! — отзывался

Павлин.

— Напрасно! Философия — это как раз и есть тот

ключ, который открывает невидимое. И если вы, молодой

человек, не обучитесь философии, вы станете пловцом,

который плывет в никуда.

Итак, продолжаем мыслить образами. Люди плывут,

барахтаются в холодной воде, борются с волнами Одни

396

плывут быстро, саженками, вкладывают все силы, другие

плывут неторопливо, экономя силы, часто

перевертываясь на спину и отдыхая. Кто доплывет первый?

— Конечно, тот, кто плывет быстро...

— Нет.

— Ну тогда тот, кто часто перевертывается на спину.

— Тоже нет, доплывет тот, кто первый увидит свой

остров.

— Ну, достигли своего острова, а дальше что?

— А дальше закрепись на нем так, чтобы тебя

штормом не смыло...

Потом заходил разговор о работе. Сладковский

рассказывал заводские новости*

— А как там Николай Петрович? Что слышно о его

машине? — спрашивал он у Павлина.

— Уже сборку заканчивают. Вчера на аэродром

выкатили... Красавица! — ответил раз Точка.

— Мне Николай Петрович сказал, что на его машине

реактивный двигатель.

— Реактивный,— подтвердил Павлин.

— Где же он его монтирует? Неужели. под

фюзеляжем?

— Нет, внутри фюзеляжа.

— Странно,— пожал плечами Сладковский.— Как же

у него осуществлен выход газовой струи? — Он достал

блокнот, нарисовал фюзеляж, задумался.— Вы не

помните? — стрельнул он глазами в Павлина.

— По-моему, вот как.

Павлин взял карандаш и стал рисовать.

— Так, так. Стало быть, реактивная игла имеет ход

примерно сто семьдесят миллиметров? А как выполнено

сопло?

Сладковский подливал в рюмку Павлина коньяку и

задавал новые вопросы...

Г лав а шестая

С утра на стене у конторы цеха появилось красиво

оформленное объявление:

«Товарищи! Сегодня лучшему стахановцу нашего

цеха Якову Игнатьевичу Зайцеву исполняется двадцать

лет со дня рождения. Горячо поздравляем тебя, дорогой

друг, и желаем новых успехов в твоей жизни»,

397

А вечером, после работы, в красном уголке цеха

собрались все рабочие и служащие первой смены. Пришли

представители от других цехов.

Яша Зайцев краснел, в смущении теребил полы своей

спецовки.

Чардынцев притянул Якова за плечи и по-русски

трижды поцеловал его.

— Поздравляю тебя с большой и счастливой жизнью!

Потом Зайцеву стали вручать подарки. Наташа

подарила книгу «Чайка», Шура «Повесть о настоящем

человеке» с надписью: «Дорогому комсоргу в день его

двадцатилетия от Никиты и Шуры». Гульнур бережно поднесла

ему снежной белизны сорочку в целлофановой обертке.

— От имени всех девчат... носи на здоровье!

— Рубашка счастливая. Теперь от девушек отбою не

будет! — смеясь, заметила Тоня.

Зайцев взял сорочку и, не выпуская руки Гульнур,

сжимал ее с такой силой, что она едва сдерживалась,

чтобы не скривиться от боли: минута для подобной

гримасы была крайне неподходящей.

— Полагается поцеловать юбиляра! — крикнул Глеб,

подмигнув товарищам/

— Да-да! — поддержали озорные голоса ребят.—

Поцеловать!

Гульнур, наконец, освободила онемевшую руку и, сколь-

внув по крикунам лукавым взглядом, ответила:

— Согласна... когда Якову исполнится... трижды

двадцать!

Все засмеялись.

К Зайцеву подошел дед Ипат. Он положил свою

узловатую теплую руку на крутое плечо молодого