массу.

Чардынцева забеспокоил осколок, а это предвещало

вспышку гнева.

— А ты умеешь увлекать массу? Кого повел ты за

героями-одиночками, в том же, например, втором

механическом?— сказал Чардьшцев, сдерживаясь.

— Мьв призьивали людей агитацией, примером.

— Призывали, увлекали, поднимали.

Митинговщина! Да, голая митинговщина, таков твой стиль, Федор

Антонович. А нужна кропотливая, черновая,

внимательная работа с каждым человекам. Только так можно

подготовить уопех. А у тебя все — «в общем

масштабе».

— Вот как! — поднял брови Гусев. Рука его,

державшая папиросу, заметно дрожала.—Ты пришел учить

меня работе с заводским коллективом. Меня, за плечами

которого десятилетний опыт партийной работьи в

промышленности! Спасибо, брат. В годы войны секретарь

обкома товарищ Булатов, спроси его, ставил меня в пример

и посылал ко мне учиться партийной работе.

— Не надо постоянно оглядываться на годы войны,

Федор Антонович.

— А что, забыть эти годы?

— Нет, глядеть вперед.

— Глядеть вперед — не значит глядеть вверх. Вот

еще у меня имеется факт. Коммунистов Петра Ипатье-

вича и Тоню Луговую ты назвал оппортунистами. Что

это, как не политическое верхоглядство,

мальчишество?!

Чардьшцев встал. Ой не столько был обижен,

сколько удивлен.

330

Когда он их называл оппортунистами? Он говорил,

что они не боролись за партийную линию, мирясь с

отставанием цеха. Разве это неправда?

Одно из двух: или Гусев не взлюбил его и

каждое слово Чардынцева вызывает в нем безотчетное

возражение, или Гусев — «весь в прошлом», отставший

обозник.

Но разве может в партийной работе иметь сколько-

нибудь серьезное значение личная неприязнь? Тогда

остается второе. Да, отставший обозник. Да еще с

примесью петушиной заносчивости.

— Вот что, Федор Антонович, — сказал Чардынцев,—

ты собирай против меня факты, а я буду работать. Кому

что по душе!

— Я созову партийный комитет! — вспылил Гусев.

— Давай. Может быть, товарищи помогут тебе

разобраться в твоих ошибках.

Чардынцев ушел, не простившись. А Гусев долго еще

сидел в кабинете, что-то писал, часто зачеркивав и

начиная сначала. С »улицы доносилось ровное могучее

дыхание завода...

Гусев иногда подумывал об учебе. В конце концов, у

него уж не ахти какое большое образование —

пятнадцать лет иазад он окончил авиационный техникум. Он

написал было заявление Булатову с просьбой

командировать его в областную партийную школу, но

проносил его в кармане так долго, что оно все протерлось

на сгибах. Он не мог найти в себе силы хоть на

время покинуть завод, с которым связаны лучшие годы

жизни.

Ах, каким огнем горела тогда его душа! Он редко

бьивал дома, перенес свою койку в одну из комнат

парткома.

Восемнадцать часов в сутки он бывал на

ногах—заседания, митинги, трудовые авралы, полные

безудержного патриотического порыва. Да, он умел зажигать

людей.

«Умел! — поймал он себя на том, что говорит в

прошедшем времени.—А теперь? Неужели выдохся, Федор

Антонович?»

Гусев бросал ручку и долго ходил по комнате с

перекошенным, словно от зубной боли, лицом...

331

После работьБ бригада Наташи собралась в красном

уголке цеха на занятия по техминим»уму. Девушки

начали изучать конструкцию токарного станка.

Наташа вызвала Клаву Петряеву. Клава встала, не-

довольно поглядев на бригадира.

«И чего она всегда меня вызывает первой!»

— Скажи, Клава, как называется станок, на котором

ты работаешь?

Клава обиженно передернула плечами: «Вот еще!

Задает детские вопросы!», но вслух ответила:

— «ДИП». Это же известно всякому.

— «ДИП». А что обозначает это название?

Клава растерянно обвела глазами девушек. У тех

тоже были «недоумевающие лица. Простое, казалось бы,

дело — название станка, а в него никто из них не

вдумывался. Дип и Дип. Работали на нем, любовно чистили,

знали каждую выщербину и царапину на нем, а

вдуматься в название было невдомек.

Бойкая на язык, быстроглазая Гульнур решила

выручить подругу.

— «ДИП» — это три буквы...— начала Гульнур,

подыскивая объяснение.

Девушки засмеялись:

— Догадливая!

— Спасибо за открытие. А мы думали — букв

больше.

— Я хочу сказать... — не унималась Гульнур, — три

начальных буквы... имени, отчества и фамилии

изобретателя!

— Вот как! — с едва заметной усмешкой спросила

Наташа.— А фамилию изобретателя помнишь?

— Забыла. Вот только давеча на языке был...

Гулынур покраснела.

— Садись, — строго сказала Наташа. — Если не

знаешь, — лучше откровенно признаться, а не гадать на

кофейной пуще.

Наташа рассказала, как в годы первой пятилетки

рабочие московского завода «Красный пролетарий»

создали новый отечественный токарный станок и дали ему

название «ДИП», что означает «Догнать и

перегнать!»

332

— Интересно! — блеснув белками глаз, воскликнула

Зоя. — Догнать и перегнать. Какое хорошее название!

Наташа движением головы откинула назад

выбившуюся на лоб прядь волос.

— И думается мне, девочки, — сказала

она,—название станка должно быть нашим лозунгом. Догнать и

перегнать другие бригады!

— Правильно, Наташа!

Девушки изучали правила настройки станка,

пользования лимбом, способы закрепления резца в

державке, регулировку центра бабки.

И Наташа, и Зоя, и Гульнур, и даже «трусиха»

Клава с каждым днем чувствовали себя увереннее.

Наташа добилась от механика цеха разрешения на

пакраску станков, девушкам сделали четыре шкафчика

для инструмента, новые деревянные подмостки.

— Вот что значит женский персонал!—громко

разглагольствовал Павлин.— Тут тебе и слесаря, и пекаря,

и всякая всячина! А на нас, сиротин, ноль внимания.

— А кто вам мешает навести у себя порядок? Меньше

по курилкам шатайтесь! — отвечали девчата.

— Эх, нам бы такого бригадира, — вздыхал Павлин.

— Держи карман шире!..

Вскоре »участок бригады Наташи стал резко

выделяться в цехе. Свежей краской сверкали станки.

Девушки тщательно очищали их от стружек, протирали до

блеска и смазывали маслом. В зеленые новенькие

шкафчики аккуратно складывали инструменты, перед уходом

подметали пол.

— Санитария и гигиена! — разносился по цеху

хохоток Павлина. — Подметать пол и уборщица умеет... А

вы попробуйте дать двести два процента плана!

В последнем Павлин был прав. Из всей бригады

одна Наташа только-только давала норму, остальные не

достигали и восьмидесяти процентов.

— Ничего! — ободряла Наташа.—Москва не сразу

строилась.

Но ей самой было страшно. Ученический период

слишком затян»улся. Как назло, ни одна из ее девочек

не окончила ремесленного училища. Все они пришли на

завод со школьной скамьи. Работали револьверщицами

на самых простых «обдирочных» операциях.

«Неужели оскандалимся? — думала Наташа. — Вся

333

беда в том, что я сама еще слабый токарь. Другого вам

надо бригадира, девочки...»

Однажды Наташа сидела в красном уголке, читая

книгу. Было время обеда. Все потянулись на улицу.

Яша Зайцев давно ждал минуты, когда Наташа будет

одна. Всегда вокруг нее вьются подруги, а при них

начинать разговор было рискованно — засмеют.

И странное дело — на людях он смел и остроумен, а

сейчас, когда ему выпал случай встретиться с Наташей

с глазу на глаз, его охватила внезапная робость. Он

боялся, что острые, со смешинкой глаза Наташи

разглядят нечто большее, чем то, что он собирается ей