сказать.

— Фадеев? — спросил он, заглянув через плечо.

— Фадеев, — ответила Наташа.

— Наташа... — Яков почему-то взглянул на

стеклянную дверь, за которой, матово блестя, уходили в даль

цеха караваны станков. — Я говорил с ребятами... Хотим

вызвать на соцсоревнование...

— Кого?

— Твою бригаду.

Наташа вскинула голову.

— И ты с Павлином заодно? Смеешься!

— Кто же смеется, Наташа! Мои ребята от всей

души... помочь хотим. *

Она быстро взглянула на него и, молча удивившись,

задержала взгляд. В глазах Якова была чистая

прозрачная глубина.

— На буксир хотите взять?

— Что же делать... если буксуете.

•— Буксуем... правда! На одном месте топчемся.

Наташа с досадой махнула рукой.

— Не горюй, Наташа. Вы начали хорошо —

организованно, дружно... прямо глядеть было любо. А теперь

встала заминка. Оно и понятно: главные трудности

подошли. И вот... мы решили... чтобы каждый

передал свой опыт. Возьмем индивидуальное шефство.

Под темной плетенкой наташиных кос, обвитых

вокруг головы, ярко зарделись маленькие мочки ушей.

Закончив проектирование самолета, Николай

Петрович выехал в Москву. Всегда, когда Бакшанов работал

334

над новой конструкцией, он твердо верил, что скажет

новое слово в отечественной технике, и это питало

энергией, давало силы преодолевать все трудности на пути

к цели. Но как только в проекте ставилась последняя

точка, пропадал интерес к завершенному делу и уже

властно звали новые темы и думалось, что

следующая новая работа отразит все лучшее, на что он

способен.

Теперь было другое. Николай Петрович чувствовал,

что созданный, наконец, проект истребителя — большая

и, может быть, самая большая удача за всю жизнь. Это

ощущение не проходило ни в поезде, ни в кабинете

министра, где присутствовали известные всей стране

авиационные конструктор ьв.

Ожидания не обманули его. Проект Бакшанова был

признан заслуживающим серьезного внимания, и через

два дня министр вручил Николаю Петровичу приказ об

организации особого констр»укторского бюро и

назначении инженера Бакшанова его начальникам. Предстояли

немалые заботы о подборе инженеров, конструкторов,

рабочих всех специальностей — от модельщиков до

токарей, организации снабжения.

— Проект — полдела, — сказал (министр. —

Случается, что проект хорош, а построенная машина при

испытании дает посредственные результаты. Беритесь горячо

за дело, Николай Петрович, не остывайте!

«Да! — думал Николай Петрович. — Самое

опасное сейчас — остыть. Тогда пропадет все, что так удачно

найдено в проекте...»

— Я думаю, — продолжал министр, — вас надо

освободить от работы на заводе для того, чтобы вы целиком

отдались постройке опытной машины.

Николай -Петрович вспомнил, как трудно сейчас на

заводе: идет борьба за постройку первого самоходного

комбайна, на очереди серийный выпуск самоходов, а

очень многое, и особенно технология, еще не готово к

этому. Он парторг технических отделов, член партийного

комитета. «Уйти в такое время € завода—пусть для

большой и важной работы... нет!»

Он сказал об этом министру.

— А не трудно будет?

— Наши комсомольцы говорят: чем .трудней, тем

интересней.

— Что ж, развертывайтесь на базе завода.

Министр тепло попрощался с Бакшановым.

Николай Петрович все время откладывал беседу с

сыном. Он опасался, что упрямство Глеба может вызвать

вспышку гнева, и тогда Николай Петрович не мог

поручиться за благополучный исход предстоящего разговора;

Вскоре, однако, ему пришлось с сыном объясниться.

Узнав, что Николай Петрович подбирает токарей для

особого конструкторского бюро, Глеб вечером сказал

ему:

— Папа! Возьми меня в ОКБ.

Николай Петрович, прихлебывая чай, опросил:

— Завод надоел?

— У тебя, я предвижу, работа будет интересней.

Новые детали, есть над чем поломать голову.

— Ты даже с отцом и матерью не откровенен, —

сказал Николай Петрович, отодвигая чашку и чувствуя,

как кровь прилила к лицу. Анна Сергеевна встала и

вышла на кухню.

— А я скажу тебе прямо, что мьи о тебе думаем с

матерью. — Николай Петрович резко поднялся и

отшвырнул ногой стул. — Я давно слежу за твоими

повадками на работе. Повадками рвача, мелкого себялюбца!

И если я не вмешивался до сих пор, то только потому,

что надеялся на воздействие коллектива цеха! Теперь я

вижу, что твоя болезнь зашла слишком далеко!

— Папа... — подернул плечами Глеб.

— Помолчи! — крикнул Николай Петрович. Потом,

остынув, продолжал:—Мне стыдно за тебя, Глеб.

Погляди на свой род. Прадед жив еще! По «гудку, каждое

утро он идет на завод. Дед на заводе, бабушка. Завод;

его люди и дело — это наша большая, кровная семья.

Здесь наш труд, наша слава, цель и содержание всей

жизни! И вот надо же было именно в нашей семье

появиться уроду!

Глеб опустил «голову, не смея больше взглянуть

отцу в глаза. «Все меня осуждают... все...» Жарко пылало

лицо, кровь стучала в висках.

— Ты урод, Глеб, — продолжал Николай Петрович/

не сводя с сына гневных укоризненных глаз.— Ты

потерял уважение коллектива, йотерял дружбу. А это само$

)386

страшное, Глеб! И ведь' тьг сам виноват. Ты сам

оттолкнул от себя товарищей, ни с кем не хотел делить*

своей славы. А она у тебя фальшивая! Славу не держат

в сундуке за семью замками и не прячут в чулок. Слава

не любит скупых, мелких, завистливых. Слава там, где-

коллектив, где дружба!

Николай Петрович увидел, как сгорбился Глеб, как

задрожали его губы, и ему стало неимоверно жаль

сьша.

И словно подавляя STiy жалость, Николай Петрович

упер в стол крепко сжатые кулаки, жестко

проговорил:

— Слушай, Глеб, и запомни: вернешь к себе

уважение коллектива, — стану снова и я уважать тебя. Не

сделаешь этого — я буду считать, что у меня сына нет...

Николай Петрович круто повернулся и вышел. Глеб,

слышал, как гулко хлопнула дверь в кабинете отца...

Наташа приглядывалась к контролеру отдела

технического контроля Сереже Позднякову. Это был тихий,,

застенчивый паранек, с розовым, свежим лицом и

большими серыми глазами, которыми о*н от смущения

поминутно косил в сторону.

Сережа целыми днями сидел в конторке,

примостившись где-нибудь у краешка стола, и неторопливо

каллиграфическим почерком писал отчеты. За два часа да

конца работьи он выходил в цех и принимал готовые

детали от токарей наташиной бригады».

Однажды в присутствии Павлина Точки — его теперь

назначили начальником бюро цехового контроля —

Наташа спросила у Позднякова:

— Объясни мне, Сережа, отчего у вас так заведено:

работаешь два часа, а отчеты пишешь без малого шесть

часов?

Сережа смутился и отчаянно закосил глазами. Точка

поспешил на выручку:

— Оттого, что не твое это дело, — грубо отрезал онг

уставившись на нее недружелюбным взглядом: Точка

видел в Наташе единственною причину своего коюфуза,,,

когда комсомольцы его «прокатили на вороных» на

перевыборном собрании.

Ф-444 ^ 22 337

— Как не мое дело?—вспыхнула Наташа.—Не зря вас

называют бюро цеховой канители! Люди минуты

уплотняют. Да что минуты! Каждая секунда иа учете, а тут

?1асы на ветер швыряют.

— Ну, вот что, — крикн»ул Точка, подбегая к

двери, — мы не зерно, ты не мельница, нечего нас молоть

тут на муку!

Наташа смерила его гневным взглядом.

— На тебя, Павлин, я не в обиде: ты и на самом

деле ее зерно, скорее всего одна мякина, а ты, Сережа, на