? высоким, в военном кителе человеком, который тоже

ощупью искал дверь. Наконец, дверь распахнулась, и

242

мужчина, пропуская Наташу, проговорил глубоким

грудным голосом:

— Ну и темень! Мы рисковали с вами украсить лбы

изрядными шишками.

Наташа рассмеялась:

— Что ж, для начала шишки неизбежны.

— Для начала? Стало быть, и вы здесь новичок?

— Да, первый день.

— Очень хорошо!

Наташа сразу почувствовала какое-то безотчетное

расположение к этому сероглазому, с седыми нитями на

висках «дядьке». (Наташа всех мужчин старше себя

называла «дядьками».) «Интересно, кем поступил ое?

Инженером? Диспетчером? Китель у него офицерский. И

лицо волевое, умное. Наверное, инженер...»

Вся территория цеха была заставлена токарными,

револьверными, сверлильными станками, напоминая

беспорядок оставляемой квартиры. Повсюду чернели ямы

взрытого фундамента. Тут и там, освещенные солнцем,

кипели золотые фоетаны пыли.

— Ого! Мы, кажется, не во-время. Тут идет

настоящее переселение, — сказала Наташа, смущенно

подернув узенькими плечами.

Она ожидала встретить строгий порядок

расставленных, как в школе парты, станков, ровный гул моторов,

сосредоточенные лица рабочих. Именно так выглядел

этот цех, когда год тему назад Наташа приходила сюда

с экскурсией.

Человек шесть рабочих, облепив токарный ставок,

ритмичными движениями проталкивали его к дверям.

— Р-ра-аз, два-а, взяли!—петухом заливался круто-

плечий парень в солдатской гимнастерке.

И хотя он сам и не поднимал станка, а только

командовал, пот покрыл его лоб и круглые щеки серебристой

росой.

— Р-ра-аз, два-а... — снова запел парень и вдруг,

глянув на дверь, осекся да так и остался стоять с широко

раскрытым ртом. Потом бросился к шутнику Наташи,

чуть не сбив ее с ног.

— Т-товарищ полковник! Т-товарищ полковник! —

повторял он, крепко пожимая руку человеку в военном

кителе.

— Здравствуй, Ваня, здравствуй, дорогой.

Ж* 243

Видно было, что обоих встреча очень взволновала.

«Полковник?» — Наташа испуганно скосила глаза;

она впервые видела так близко «настоящего

полковника».

— М-меня к-контузило на другой день после в-вашего

р-ранекия, — продолжал парень, — язык отнялся. Думал*

в общество г-глухонехмьих з-записьюаться. Да на счастье,

капитан медицинской службы один повстречался... 3-3оя<

Ивановна...

Попробуй, говорит, Иван Александрович, в

младенца обернуться. Что, думаю, смеется она надо мной, что^

ли? Ничего себе младенец — пять пудов весом. А она все

свое: старайся, Ваня, очень старайся «ма-ма»

выговорить. И обидно и смешно! Пришлось подчиниться.

Сначала мычал, потом обучился «мама» выговаривать. А

там пошло! С-стихи читал, басни Михалкова!

Наташа хотела пойти поискать контору начальника

цеха, но Ваня встал у единственного узкого прохода меж

станками, и ей невольно пришлось остаться на месте.

Она поняла, что рассказчик, напуганный внезапно

свалившейся было на него немотой, боялся теперь молчания,

— Я вижу, ты не только говорить, но и командовать

обучился.

— Командую! Г-горлом только и беру. А работатьг

между нами- говоря, не умею. — Он покосился на

Наташу. — Начальник цеха на людей не смотрит, а все куда-

то мимо, будт'о главное где-то там, ч-чорт его знает гдеГ

Он снова опасливо оглянулся на Наташу, все еще не

взяв в толк, кем она приходится Чардынцеву.

— Уйду я отсюда! Не привычен я быть в хвостовом;

положении.

— Стало быть, собираешься дезертировать? Похоже^

при контузии из тебя весь боевой дух вытряхнуло.

— Т-товарищ полковник...—мучительно перекосил

брови Ваня.

— Понятно! Пока ты тут болтал, бригада твоя

разошлась курить. Иди. Поговорим потом.

Услышав резкие и одновременно -сдержанно-строгие

ноты в его голосе и хорошо помня, что после этого с ним

говорить небезопасно, Ваня повернулся и, обойдя станок,,

пошел искать свою бригаду.

Наташа взглянула на своего спутника. Лицо его

помрачнело. Серые улыбчивые глаза стали строгими.

244

— Вы, вероятно, к начальнику цеха? — спросил он.—

Пойдемте. Я тоже к нему.

В конторе цеха было сильно «накурено. В голубом

^папиросном дыму, одни на длинной скамье, другие —

прямо на столах, сидели мастера, наладчики станков,

контролеры ОТК — весь комсостав цеха. У двери,

ведущей в кабинет начальника, стучала на машинке молодая

девушка с высокой и, вероятно, очень непрочной при-

яеской. В ее розовьих маленьких ушах дрожали и

приплясывали сережки, широкие и ослепительно-блестевшие,

как две блесны.

«Эх, беда тому окуню, что клюнет на эту

приманку», — отметил про себя Чардынцев, быстро глянув в ее

узкие злые глаза.

— Вы к Добрывечеру? .Он занят,

— А разве так бывает, чтобы человек на работе не

был занятым? — громко спросил Чардьшцев. Все дружно

засмеялись, довольные тем, что вновь пришедший

удачно «отбрил» заносчивую девицу. Но в следующую

минуту, смекнув, что это замечание может относиться и к

ним самим, они поспешно стали гасить папиросы и по

одному выскальзывали из конторки.

Секретарь Добрывечера покраснела и хотела было

уже ответить дерзостью, но в это время отворилась дверь

кабинета и показалась голова начальника цеха —

крупная, с рассыпавшимися русыми волосами.

— Что тут за шум? — спросил недовольно

Добрывечер.

— Мы к вам, — ответил Чардынцев, опережая

секретаря, которая, судя по ее холодному лицу с надменно

перекошенными тонкими губами, собиралась -сказать

что-нибудь язвительное по их адресу.

Добрывечер окинул Чардынцева медленным

взглядом, словно пытаясь угадать, кто такой этот незнакомец,

затем перевел глаза на Наташу, и ей показалось, будто

он силился что-то вспомнить.

Наконец, отворив дверь настежь, Добрывечер

пригласил их войти. В кабинете был тот же беспорядок, что и в

цехе. Пыльные, давно немытые стекла окон, раскиданные

по всей комнате стулья, чугунные отливки, шестерни,

болты, валявшиеся на полу.

Проходя к столу, Добрывечер споткнулся об одну из

деталей и сердито отшвырнул ее ногой.

245

На столе среди исписанных крупным размашистым

почерком бумаг, как еж, ощетинилась окурками

пепельница. Дым синеватым облаком дрожал у потолка,

смешавшись с паутиной.

Пока рассаживались, Наташа успела бегло

разглядеть Добрывечера. Это был большой, грузный для своих

лет, мужчина с широким открытым лицом и горячими

карими глазами. Бьмо в этих глазах что-то глубоко

затаенное, страдающее, и—удивительно! — такое

выражение появлялось ненадолго лишь тогда, когда он

задумывался, глядя поверх собеседника. Так в межветрие

можно заметить камни на дне реки, но вот снова подул

ветер и тебе видна лишь зыбкая чешуя волны...

— Из редакции? По поводу наших душевных

переливов в связи с отдачей знамени сборщикам? —

спросил Добрывечер, протягивая Чардыяцеву коробку

«Казбека». Он принял их за корреспондентов.

— Не угадали, — засмеялся Чардынцев, беря

папиросу. — Впрочем, об этих душевных переливах нетрудно

догадаться.

Добрывечер молча махнул рукой.

Наташа понимала, что ей нужно начать разговор с

Добрывечером первой, так как ее гаутник намеренно не

торопился, желая, видимо, остаться с начальником цеха

наедине.

— Я прибыла в ваше распоряжение, — сказала она?

чеканя каждое слово, и подала Добрывечеру приемную

залиоку.

Против ожиданий Наташи, Добрывечер приветил ее

"с шумной веселостью: