и Лиза существуют вечно — из поколения в поколение.

— Поэтично! — проговорил Сладковский,

приглядываясь к младенцу, меж красноватыми веками которого

темнели карие, отцовские глаза. Он тронул холодной

рукой выбившуюся из-под одеяла нежную ножку девочки.'

Она бросила сосать материнскую грудь и залилась

громким, взахлеб, плачем.

— Ого! Своенравна... — отозвался Сладковский,

выждав, пока уляжется плач, повернул лицо к Лизе и

произнес без обычной улыбки:—Мне надо тебе сказать очень...

очень важное.

— Что еще? — спросила она, чувствуя, как немеют

губы.

Если раньше Лиза просто не любила его, не терпела

его вкрадчивых, всегда на что-то рассчитанных повадок,

то теперь она ненавидела его и боялась.

Безотчетно, одним лишь чутьем женщины, все время

ждала она от наго несчастья.

Сладковский заметил ее испуг. Он сузил глаза,

притенил их ресницами.

— Все, что я говорил тебе о гибели Степана...

неправда. Ложь влюбленного, искавшего места в твоем

сердце. Степан жив.

С минуту она сидела с застывшим лицом и

отсутствующим взглядо1М широко раскрытых глаз. Откуда-то

издалека-издалека доносился приторный голос Сладковского.

«Прости меня, Лиза...»

— Уходи, — с трудом разжимая губы, сказала она.

— Прости меня... Я хотел, чтобы мы были с тобой

вместе. Как в детстве, помнишь?

418

— Уходи...

— Прости меня, Лиза...

— Уходи, негодяй!—крикнула она, собрав все силы

и всю свою ненависть. Ребенок снова заливисто заплакал.

Сладковский скрылся за дверью.

Оцепенение Лизы проходило медленно. Нестерпимо

болела голова, кололо в сердце. Она хотела встать, но

ноги не слушались.

— Что же теперь будет? Что будет?! — спрашивала

она себя и не находила ответа. По лицу Лизы бежали

слезы. Ребенок слабыми ручонками хватал за грудь...

Второй жертвой был Павлин.

Виктор Васильевич на собственном опыте убедился,

что жалкая на первый взгляд расписочка может иметь

страшную, неодолимую силу.

— Зайдите ко мне вечером, — позвонил он

Павлину, — у меня есть для вас новость.

Вечером, раскупоривая бутылку «зубровки»,

Сладковский, не отрывая взгляда от глаз Павлина, спросил:

— Задумывались ли вы когда-нибудь, Павлин Евти-

хеевич, над нашей с вами дружбой? Спутники в бурной

холостяцкой жизни? Родственники по духу?

Павлин ухмыльнулся, ожидая, что опять начнутся

философские излияния чудаковатого инженера.

Сладковский налил зеленоватое вино в рюмки.

— Выпьем, Павлцн Евтихеевич. В вине черпаем мы

откровенность.

Они чокнулись рюмками и выпили. Затем Сладковский

налил снова, и они молча выпили по второй рюмке.

— Итак, Павлин Евтихеевич, поздравляю: вы теперь

«окольцованный голубь».

— Что такое? — насторожился Павлин.

— Окольцованный голубь — это лицо, выполняющее

без размышлений и самокопаний в душе задания другого

лица. Вам повезло: вы будете работать со мной, а это

значит, что вам гарантирована полнейшая безопасность.

— Я не понимаю вас, Виктор Васильевич, — поднялся

вдруг Павлин. Он почувствовал в его словах нечто такое,

отчего пробежал по спине холод.

— Садитесь! — прикрикнул Сладковский, и когда

Павлин, встревоженный и растерянный, сел, продолжал:—

извольте слушать, — лицо Сладковского стало необычно

26* 419

жестким. — В течение двух-трех дней вы узнаете и

представите мне основные летно-тактические данные

истребителя Бакшанова.

— В-вы... — безуспешно пытался выдавить что-то из

себя Павлин. Лицо его разом побелело.

— Да, я, — ответил Виктор Васильевич. — Я

окольцевал вас. Помните, я давал в.ам деньги, а вы мне

расписочку? Она теперь у меня. А потом, помните, вы рисовали

мне схемочку расположения реактивного двигателя на

самолете Бакшанова? И эта схемочка у меня. Впрочем,

фотокопия ее уже далеко... за океаном. Хорошие документы,

не правда ли?

«Ах, какой ты подлец, Сладковский! — хотел крикнуть

Павлин. — Как искусно поймал ты меня, дурака, в свою

сеть!» Но он лишь беззвучно шевелил губами.

— Успокойтесь, Павлин Евтихеевич. Назад к

вчерашнему у вас пути нет. Стоит вам заикнуться и рядом со

мной вас будут судить как изменника. —

Впрочем,—добавил он, небрежно подернув плечами, — вас еще'до суда

уберут «окольцованные»!..

На другой день Павлин сослался на недомогание и,

освобожденный Николаем Петровичем от работы в ОКБ,

лежал дома, недвижимый, как труп. Тягостные,

тревожные, беспощадные мысли хтерзали его.

Что делать? Где искать спасения из того омута, куда

завлек его и столкнул Сладковский?

Еще только вчера он был свободным, веселым, живым

человеком. А сегодня он труп, жалкое и подлое существо,

которому присвоен номер в каком-нибудь каталоге

заокеанской разведки.

Сладковский так и сказал «к вчерашнему у вас пути

нет». К вчерашнему? Да умел ли он ценить это

«вчерашнее», понимал *ли он всю солнечную красоту его?

Нет, не понимал! Иначе он разглядел бы ту проклятую

сеть, что раскинул Сладковский.

Полно! Такой ли уж невинной жертвой является он,

Павлин? Кто тянул его за язык разглагольствовать о

новой машине Бакшанова? Кто заставлял его рисовать

«схемочку», как выражается Сладковский, расположения

реактивного двигателя на самолете Бакшанова?

Разве, работая в особом конструкторском бюро, оц

не знал, что сведения эти являются государственной

тайной?

420

Да, знал. Но он считал Сладковского честным

человеком. Сладковский был близко знаком с Бакшановым...

Что же делать? Выполнять задания Сладковского?

Изменник, предатель, американский шпион, — каждое из

этих страшных слов, казалось, испепеляло у Павлина все

внутри, оставляя зияющую пустоту.

Давно ли погиб отец его, освобождая другие народы

от фашистского рабства, от власти денежного мешка и

полицейской дубинки?

А нынче он сам на службе у той темной силы, с

которой отец боролся четыре долгих и трудных года.

Врешь, Сладковский, не сделать тебе из меня

изменника, не сделать!

Пойти рассказать? Значит, арест, суд и черный позор

изменника. И еще до* ареста — гибель от рук

«окольцованных»... Пусть! Но на Родину никогда не'поднимет руки

Павлин Точка.

Вечером он пошел к Чардынцеву.*

Г л ав а девятая

В кабинет Бакшанова вошел широкоплечий военный

с твердым взглядом внимательных карих глаз. .

— Степан Фирсович Огнев,—отрекомендовался он и

протянул Бакшанову удостоверение работника

Министерства государственной безопасности.

— Слушаю вас, — проговорил Николай Петрович.

— Видите ли, товарищ Бакшанов... наблюдая за од-,

ним любопытным иностранным субъектом, мы установили,,

что он интересуется вашей новой машиной... посылает

кое-каких людишек... Сегодня они готовят войну против

нас, но американская разведка уже давно начала боевые

действия. Я хочу предупредить вас, чтобы вы усилили

бдительность и все чертежи держали под своим

строжайшим контролем. - *"

— Благодарю вас... Сделаю все необходимое... —

проговорил Николай Петрович, бледнея и строго сдвигая

брови.

— И еще... Нам интересно знать, встречали ли вы

когда-нибудь этого человека. У нас создается впечатле-1

ние, что он знаком с вами и... боится показаться на глаза.

Огнев вынул из кармана фотокарточку и показал ее

Бакшанову.

421

— Брэдли! — воскликнул Николай Петрович.

— Сейчас он ходит под фамилией Хортвзта, —

добавил Огнев.

— Некогда известный американский инженер...

— А теперь обыкновенный разведчик. Охотник за