Расслабленная ленца африканского леопарда, сломавшего шею очередной антилопе. Довольный – сытый – взгляд жгуче-карих глаз напоминает блеск гвоздей на опускающейся в землю крышке гроба. – Я ведь всегда подозревал, что из девочки с такими губками должна получиться чертовски талантливая соска...
Он смотрел на Раена в упор и улыбался уголком губ. Начальник охраны не стремился унизить – так, просто дразнил, развлекался, как это бывало всегда, когда он по каким-то причинам не хотел отпускать Райнхолда в камеру сразу же после. Первое время эти поддевки страшно коробили Раена, и он сам не замечал, как на лбу выступает пот и щеки заливает жаркой краской стыда, как отчаянно сжимаются кулаки, и взгляд отчего-то просто невозможно поднять на Джеймса, когда он говорит что-то такое. Наверное, начальника охраны это забавляло.
Сейчас Райнхолд лишь молча прикрыл глаза, против воли сглотнув скопившийся в горле густой горько-соленый осадок. Ко вкусу спермы, каждый раз чуть-чуть иному, он, пожалуй, тоже успел привыкнуть, равно как и ко всем тем фразам, которые Локквуд еще может сейчас сказать, демонстрируя ему свое хорошее настроение. Стыдиться? ненавидеть? оскорбляться? Господи, ведь всего каких-то полгода назад он еще считал себя способным на эти эмоции. И не мог даже мысленно назвать своими именами все то, что Локквуд делал с ним. Забавно, а раньше Раен, кажется, не верил, что привыкнуть можно ко всему.
Сейчас ему было особенно наплевать. Пускай говорит что хочет. Пускай все идет, как идет. Не в первый раз... зато в последний. В последний? – повторил, замирая, кто-то внутри Раена.
Да, в последний. Еще каких-то полгода назад он не понимал этой простой истины: он сам хозяин своей жизни. Ему и решать, когда она оборвется.
В последний.
А что, есть о чем жалеть? Полноте. За эти двадцать девять лет им пройдено, пожалуй, все, даже с излишком.
Смертельное желание отключиться и уснуть и его неизменный спутник – колючая невыносимая головная боль, вроде бы, на некоторое время покинули его, оставив вместо себя лишь легкую заторможенность. Но все равно сидеть на полу с закрытыми глазами было хорошо. Бетонная стена приятно холодила разгоряченную спину сквозь ткань футболки.
Впрочем, все это не имело никакого значения.
Иди-ка сюда, – Локквуд похлопал себя по ноге. Раен открыл глаза, с усилием поднялся и подошел. Не дожидаясь напоминания, опустился на колени у ног Джеймса, закладывая руки за спину и замер, глядя в пол. Он выполнял давно заученные действия рефлекторно, как лунатик.
В последний раз...
Начальник охраны пристально посмотрел на него – без похоти и даже без обычной своей издевки, разве что с легким сожалением. Так, наверное, смотрят на грудного щенка перед тем, как понесут его топить. Некоторое время они оба молчали.
Что у тебя на уме? – неожиданно спросил Джеймс.
Я... Ничего.
Ты выглядишь так, как будто тебя утром отправят на электрический стул. Тебе что, кто-то угрожал?
Райнхолд криво усмехнулся, услышав эту пародию на заботу в голосе начальника охраны. А может быть, тюремные толки были не так уж и неправы. Не зря же они все желают тебе смерти, все, даже Свен... Свен – от нечаянной мысли в горле опять застрял комок. Ты кукла, забыл, Раен. Кукла, которую можно безнаказанно трахать в разные места.
Еще в моих силах это исправить, сказал себе Райнхолд.
Мне никто такой не угрожает, – медленно проговорил он. – Меня здесь просто до сих пор не повесили на собственных кишках, потому что... ну, они же тебя боятся... Меня все считают такой крысой... предателем. Даже... даже лучший друг... – Райнхолд почувствовал, что голос его помимо воли дрожит и срывается в истеричный фальцет. Заткнись, свирепо приказал он себе. Заткнись. Не хватало еще под конец радовать начальника охраны очередной комедией.
В глазах защипало, Раен с силой зажмурился и открыл их снова. Черт побери, ну почему Локквуд никак не оставит его в покое сегодня, почему просто не отпустит его? Оттягивать неизбежное становилось невыносимо. Остро заточенный кусочек алюминия. Главное, размахнуться достаточно сильно... интересно, он отключится сразу или еще некоторое время будет что-то соображать, пока из пореза на шее будет хлестать кровь...?
Я задал вопрос и хочу услышать на него ответ, Раен, – медленно произнес начальник охраны. Казалось, он хочет добавить что-то, что-то такое, что окончательно и бесповоротно завершит разговор – но медлит. – Что у тебя на уме?
Твою мать, да пошел ты на хер, гребаный ублюдок! – заорал вдруг Райнхолд, сжимая кулаки. – Тебе все равно похрену, что!
Придержи язык, шавка! – глаза Локквуда опасно потемнели, но Раен уже не видел этого. Он низко-низко опустил голову, ожидая немедленного удара, но удара почему-то не последовало. Райнхолд изо всех сил пытался остановить слезы, неудержимо собирающиеся в уголках глаз, как росинки на могильной плите
но у него ничего не получалось. Раену показалось, что он ощущает удушающий запах разрыхленной земли. Рыдания прорвались, глухие и безнадежные, как будто ему и впрямь не хватало воздуха, они сдавили горло, и слезы покатились по щекам крупными каплями.
Ну откуда, откуда слезы у взрослого мужчины?! А какой он теперь мужчина... баба... сопливая баба... педераст, сестренка... которой он сделался чуть ли не по собственному желанию...
Вот сейчас Джеймс разозлится и будет пользовать тебя дальше, ему же так нравится трахать тебя в зад... так тебе и надо, слабак... вонючий презерватив...
Молчание затягивалось, и Райнхолд, силясь задавить рвущиеся наружу всхлипы, внутренне весь сжался, ожидая резкого и болезненного удара. Кулаком в скулу, или носком сапога – между ног, он ведь даже не сможет прикрыться... почему не сможет?
Просто не сможет...
А вообще ты прав, Раен, – неожиданно произнес начальник охраны. – Мне и в самом деле совершенно похрену на твои заморочки...
Джеймс поднялся и подошел к письменному столу. Покопался в ящиках, достал оттуда пузатую металлическую фляжку и два стакана. Райнхолд следил за ним, не поднимаясь с колен, чуть щурясь от света: дежурная комната была непривычно ярко освещена, вместо тусклой настольной лампы горела трубка дневного света под потолком.
Что это? – спросил он.
Водка. Настоящая, русская. Большая редкость у нас в Америке... – Джеймс разлил по стаканам едко пахнущую жидкость и зашвырнул в угол опустевшую фляжку. Та с дребезгом ударилась о стенку и упала на пол.
Зачем?
Пей.
На самом деле Райнхолд и не хотел спорить. Он залпом опрокинул в себя спиртное и тут же закашлялся.
Вон вода на столе... – но Раен только помотал головой. Водка обожгла нутро деруще-болезненно, но чем-то это было приятно. Голова закружилась почти сразу. Он больше уже не пытался сдержать бегущие по щекам слезы. Пусть их бегут. Кому как не Джеймсу знать, что он – баба...
Постепенно его всхлипы становились все тише. Только вот глаза нещадно жгло, как будто в них нанесло ледяной крупы.
А Локквуд молчал. Вытянул из нагрудного кармана сигареты, медленно закурил, стряхивая пепел в опустевшую пачку. Отрешенно проследил глазами струйку дыма, причудливой узорной лентой протянувшуюся вверх, под потолок.
Я никогда не спрашивал тебя, как ты жил до того, как приехал в Нью-Йорк, – сказал он немного погодя.
Рен вздохнул. Почему-то ему вдруг до боли, до мучительного колотья под ложечкой захотелось, чтобы завтрашний день не наступил никогда.
Ну, я немец по рождению... – В глазах чуть плыло от выпитого. Интересно, а после смерти – пустота? А может быть, человек, как при жизни, продолжает все чувствовать. Вдруг он обречен мучиться одиночеством целую вечность?
Это я знаю, – кивнул Джеймс. – Ты и говоришь с акцентом. Чуть-чуть...
