— Ну как? — осведомился Кремнев и даже, неожиданно для себя, прищелкнул языком.
— Оно, конечно, здорово, но все же это непорядок, когда человеческие руки не туда, куда нужно, прикладываются. Человек вы хороший и голова по пулеметному делу сноровится, но вы — профессор. И такой человек не должен зазря пропасть. Мы должны вас сберечь, потому что это науке надобно!.. — Николай снова вгляделся в метель. — Смотри-ка, опять поднимаются.
— Не пущать? — подражая Кочетову, с улыбкой спросил Кремнев.
— Не пущать! — повторил Кочетов. — Только пониже бери, да так, чтоб проклятые не ложились, а кувырком летели!..
Кремнев взял точку прицеливания пониже. Расплывчатые фигуры на этот раз, подпрыгнув на месте, боком валились в снег.
— Молодец, товарищ Кремнев! За такую стрельбу представляю к награде. — Кочетов подобрал ленту и стал засовывать ее в коробку. — А над моими словами, профессор, вы подумайте!
— Никуда отсюда не уйду! — В этот момент над их головами просвистели пули. Кремнев пригнулся. — Слышали, что сегодня ночью политрук говорил? Враг сломлен, но еще не разбит. Мы должны его окружить и уничтожить. Вот когда мы его уничтожим, тогда я уйду с фронта.
— А наука?
— Для меня и здесь наука. Я тут многое понял: познал наших людей, почувствовал преданность народа своей Отчизне...
— Кабы я был комдивом, давно бы отправил вас в тыл под конвоем.
— Защищать Родину на фронте мне никто воспретить не может. Это мой священный долг. И науку мы тут с вами проходим, по сути дела, одну.
Добров одернул гимнастерку и вошел к Железнову.
— Полковник Добров по вашему приказанию прибыл, — с подчеркнутой официальностью представился он.
Железнов сделал вид, что это в порядке вещей, и спокойно спросил:
— А Хватов с вами не прибыл?
— Товарищ комиссар остался в полку Карпова, выясняет, кто запустил немецкую ракету на переправе. Разрешите доложить положение полка Дьяченко?
Железнов попросил выйти из избы всех, кроме начальника штаба и врача. Добров насторожился.
— Вот что, товарищ полковник, — в таком же официальном тоне, как и Добров, начал Железнов. — Я не в состоянии сейчас с вами разбираться, да и обстановка не позволяет. Разберусь после боя. Но предупреждаю вас, пока я нахожусь в должности комдива, я не потерплю, чтобы вы так непозволительно обращались с командирами...
— Да, но я командовал дивизией, — возразил Добров, — и значит...
— Я ожидал, что вы на это сошлетесь. Поэтому не сказал вам большего.
— Чего еще «большего»?
Железнов не сдержался и повысил голос:
— А того, что вы всего только заместитель.
— Да, я заместитель, — вскипел Добров. — Но я командир, а не пешка и беззубого либерализма не потерплю. Я требую беспрекословного выполнения отданного мною приказа!
— Я тоже за беспрекословное выполнение приказа! Но ваш приказ был безрассуден. И выполнение его стоило больших жертв.
— Война требует жертв!.. — попытался перебить Железнова Добров.
— Приказ был безрассуден! — повторял Яков Иванович. — Раз полк встретил сильное сопротивление противника, у которого организована оборона и система огня не нарушена, наступать без артиллерии было нельзя. На «ура» врага не возьмешь. И Дьяченко был прав, предлагая вам подтянуть артиллерию и атаковать после артиллерийского налета. А вы...
— Я действовал правильно! Надо было вышибать их с ходу! — крикнул Добров.
— Ломиться на авось? Из-за этого напрасно льется кровь, гибнут люди!.. А дело, может быть, непоправимо проиграно... — Яков Иванович передохнул и продолжал уже более тихо: — Вместо того чтобы выслушать командира полка и подумать самому над его предложением, вы отстранили его от должности. Что же теперь он о вас думает? Каким вы у его подчиненных будете пользоваться авторитетом?
— Значит, по-вашему, прежде чем выполнить приказ, солдат должен подумать, порассуждать: «Нужно его выполнять или не нужно, каких жертв это будет стоить?» А меня воспитывали так: раз отдан приказ — умри, но выполни! — Добров по привычке рассек ребром ладони воздух.
— И я так же воспитан! Так воспитываю и подчиненных. Раз отдан приказ — умри, но выполни! Однако я требую, чтобы командиры, прежде чем что-либо решить, основательно обдумывали свое решение и, организуя бой, добивались победы малой кровью. — Железнов строго взглянул на Доброва. — Солдата следует оберегать, дорогой полковник! И этому надо научиться!..
— У кого же учиться? Не у тех ли юношей, которые под стол пешком ходили, когда я уже воевал?
— Ничего нет зазорного и у них поучиться, — резко возразил Железнов. — Но самое главное — нужно учиться на опыте войны.
— Может быть, у врага учиться? Да мы ему всегда морду били!..
— И у врага тоже, если находишь у него то, что тебе может быть полезным.
— Нет уж, увольте!.. Как-нибудь своим умом обойдусь! У фашистов занимать не буду!..
— Товарищ Добров, довольно! — Железнов хлопнул рукой по столу. Неукротимое зазнайство Доброва наконец вывело его из себя.
Добров вздрогнул и хотел было так же резко ответить, но к нему бросился врач, делая ему знаки молчать. А Железнов уже справился с собой и продолжал тихим голосом:
— Через полтора часа начинается артподготовка. К этому времени поедете вместе с начальником штаба на НП и будете руководить боем. Все время держите со мной связь и информируйте меня. Здесь оставьте начальника опергруппы. А пока вместе с товарищем Бойко изучите мое решение и организацию боя, особенно взаимодействие артиллерии с пехотой.
Добров немного опешил от такого неожиданного поворота дела, насупился, раза три кашлянул и, буркнув себе что-то под нос, пошел на другую половину избы к столу Бойко.
Перед тем как уехать на НП, Добров долго шагал из угла в угол, подходил к дверям комнаты Железнова и снова начинал шагать, не выпуская изо рта папиросы. Наконец решился и вошел к Железнову.
— Яков Иванович, простите меня, партизана! — волнуясь, сказал он. — Дубины на меня мало!..
Железнов протянул руку, и Добров крепко пожал ее.
— Знаешь, Иван Кузьмич, брось-ка ты гарцевать на коне, сейчас ведь зима. Садись-ка в розвальни, куда будет лучше.
— А как же без седла? — нахмурился Добров, подумал немного и скомандовал ординарцу: — Седла отставить! Подать сани!
Когда Добров и Бойко уехали на НП, Железнов слегка вздремнул. Но потом, после того как они позвонили по телефону, он уже не ложился. Артиллерийская подготовка началась вовремя. Положив голову на горячие руки, Железнов, не отрываясь, смотрел на часы — ожидал сообщения о начале атаки. Однако телефон зазвонил раньше, до атаки оставалось еще пять минут.
— В чем дело? — Железнов тревожно взглянул на капитана, исполняющего должность начальника оперативного отделения. — Часы, что ли, отстают? — и взял телефонную трубку.
Капитан сверил часы, они показывали время правильно.
— Что?.. Повторите!.. — вдруг громко крикнул Железнов и, не отнимая трубки от уха, обвел всех тревожным взглядом. — Страшно сказать... В бою у деревни Палашкино убит Доватор. Какой погиб человечина!..
Не успел он опустить трубку, как снова задребезжал звонок. Звонил Добров. Он доложил, что полки дружно пошли в атаку...
Ночью Информбюро передало сообщение «В последний час» о присвоении генерал-майору Доватору звания Героя Советского Союза. Наутро вместе с этим сообщением все части дивизии Железнова молниеносно облетела весть о гибели Доватора.
Эта печальная новость получила в сердцах людей одинаковый отзвук. Гречишкин поставил орудие на прямую наводку и яростно скомандовал своему расчету:
— За смерть Доватора по врагу... огонь!
Неподалеку от него занимал позицию Николай Кочетов.
— За Героя Советского Союза по грабьармии... огонь! — крикнул он, и его пулемет застрочил по врагам.
А на следующий день с именем Доватора полки двинулись на штурм одного из наиболее мощных узлов обороны врага — города Рузы.
