За шесть дней контрнаступления советские войска освободили Рогачев, Яхрому, Солнечногорск, Истру, Венев, Михайлов, Епифань, свыше 400 населенных пунктов, и окружили плотным кольцом город Клин.
Хватов сложил листки сводки и передал их адъютанту.
— Смотри не потеряй! На груди храни. — Он оттянул борт шинели Короткова и держал его так до тех пор, пока тот не спрятал сводку в свой внутренний карман. — А теперь бери машину и лети в типографию! Надо отпечатать две тысячи экземпляров, — сказал Хватов и хлопнул Короткова по плечу.
Было уже темно, когда к Николаю подкатил на лыжах политрук Скворцов.
— Ложись!.. — крикнул Николай и закашлялся. — А то шлепнут тебя, и пропадешь ни за понюшку табаку.
Скворцов бухнулся к ногам Кочетова и зашептал:
— Сводка Информбюро о нашем наступлении, — и сунул ему в руки несколько листков. — Бери, утром взводу прочтешь... Весь Западный фронт наступает! Рокоссовский Истру взял, соседи — Локотню!
— Да ну? — протянул Николай. — А мы, видишь, залегли.
— Почему?
— Сам разобраться не могу.
— А справа? — не без тревоги спросил Скворцов.
— Тоже, наверное, лежат... Устали, браток! — с досадой сказал Николай.
Справа захрустели замерзшие ветки кустов: расчет Гречишкина выкатывал пушку на прямую наводку.
— Ну что, пехота, дремлешь? — послышался из-за лафета его бодрый голос.
Скворцов схватил лыжи в руки и бросился к нему.
— Читай! — Николай передал листок подползшему к нему Кремневу.
Освещая сводку спрятанным в рукаве электрическим фонариком, Кремнев прочел и вдруг обхватил Николая и крепко его поцеловал.
Из-за лафета послышалась команда Гречишкина:
— Огонь!
Орудие грянуло, выбросив вперед язык пламени. Из-за орудия выскочил Скворцов и что есть силы крикнул:
— За мной, товарищи! Ура-а!
На снежном покрове разом поднялись до сего времени невидимые люди и широкой цепью ринулись вперед.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Теперь наступал весь Западный фронт, действуя совместно с Калининским и Юго-Западным фронтами. На широком пространстве Подмосковья шло ожесточенное сражение. 15 декабря 1941 года войска генерала Лелюшенко с упорными боями овладели городом Клин, разгромив отборные дивизии 3-й танковой группы. Генерал Рокоссовский прижал войска 4-й танковой группы и 5-го армейского корпуса к Истринскому водохранилищу; генерал Говоров отбросил гитлеровцев за рубеж Павлова Слобода — озеро Тростенское. А на левом крыле фронта, в секторе Тулы, генералы Голиков, Белов и Захаркин гнали на Калугу войска генерала Гудериана. И этот прославленный Гитлером генерал в одну из морозных декабрьских ночей удирал в крестьянских розвальнях, опережая свои войска, бросая первокласснейшую, собранную со всей Европы технику...
Вместе с армией Рокоссовского двигался на запад и сын Железнова Юра. Он так и путешествовал по дорогам войны вместе с батальонной кухней под началом неизменного Луки Лукича и дедушки Гребенюка.
Дивизия, в которой он находился, вечером вышла к Истринскому водохранилищу и остановилась. Штаб полка расположился в одиноко стоявшем у наезженной дороги домике. Туда Юра и подвез Луку Лукича с его термосами и перестоявшимся обедом.
Кругом грохотало. По озабоченным лицам командиров, по тому, что никто из них не спешил обедать, да и по тому, что комдив вдруг поспешно в розвальнях Гребенюка уехал на НП командира полка, Юра понял: на передовой что-то случилось. За это время он уже научился разбираться в обстановке и приобрел некоторую наблюдательность. Он заволновался: то выбегал за изгородь и прислушивался к уханью орудий, то бросался к пробегавшим мимо него на лыжах бойцам с вопросом «Что там случилось?», но не получал ответа. Он было уже решился спросить кого-нибудь из командиров, но Лука Лукич сердито его одернул:
— Где тебя черти носят?! За кобылой смотри! — и с корзинкой, наполненной хлебом, скрылся в доме.
— Эх ты, бесчувственная!.. — пробурчал Юра, подбирая разбросанное кобылой сено. — Тут такое творится, а ты жрешь да жрешь!..
Он представил себе, что вдруг с Волоколамского шоссе, откуда доносилась беспрерывная артиллерийская стрельба, лесом пойдут гитлеровцы, ударят по тылам дивизии — и тогда все!.. Юра уже был готов сам броситься за лыжниками в разведку, благо, возле дома стояли чьи-то прислоненные к стене лыжи. Только Юра сделал несколько шагов к этим лыжам, как вдруг его кобыла Сонька громко заржала, почуяв приближение коня Буланого. Через минуту из-за угла вынырнула подвода и остановилась у крыльца.
Из розвальней вылезли комдив, командир полка и еще какой-то не знакомый Юре комиссар. Юра, как положено, вытянулся перед ним.
— Что ты тут делаешь, малыш, а? — неожиданно спросил его командир дивизии и поправил Юрину шапку. — Звать-то тебя как?
— Рыжиков Юрий! — браво ответил Юра и шмыгнул носом.
— Замерз, наверно?
— Нет...
— Недисциплинированный, значит, у тебя нос? — улыбнулся комдив. — Что же ты все-таки здесь делаешь?
— Помощник товарища Гребенюка.
— А как в полк попал?
На этот раз Юра не растерялся и бойко отрапортовал:
— Товарищ Гребенюк зачислил, товарищ генерал.
— Ну, ладно! Позови-ка мне шофера.
Юра сорвался с места и побежал в избу. Командир дивизии поглядел ему вслед и приказал адъютанту заняться мальчонкой, узнать, не сбежал ли он от родителей... В это время на крыльце уже появились Юра с шофером.
— Молодец, Рыжиков! Благодарю за службу! — сказал командир дивизии.
Юра замялся: его впервые похвалил генерал.
— А как надо, товарищ генерал-майор, на это отвечать? — спросил он.
— Служу Советскому Союзу!
Юра шагнул вперед, сдвинул ноги вместе, сдернул варежку, приложил руку к ушанке и звонко прокричал:
— Служу Советскому... — воздуху не хватило, он вдохнул всей грудью и закончил: — ...Союзу!
Комдив козырнул в ответ и зашагал к машине.
— Товарищ генерал-майор, — нагнал его Юра (Гребенюк даже ахнул от его смелости), — разрешите обратиться по личному делу?
— Обращайся!
— Определите меня в разведку! Вот, честное пионерское, хорошим разведчиком буду!..
— Сразу этого решить не могу, — ответил комдив. И не успел Юра опомниться, как генерал сел в машину, и она сразу же скрылась за углом дома.
— Ну, Юрка, дождешься ты у меня!.. — проворчал Гребенюк. — Какое ты имеешь право так вольно с генералом разговаривать?
— Отчего нельзя? Он такой же человек, как и вы!..
— Вот как хвачу вдоль спины! — Гребенюк гулко хлопнул кнутом по поле своего полушубка. — Да разве есть у него время с тобой болтать, когда вся дивизия перед таким морем встала?!
— Почему, дедушка, встала? — с дрожью в голосе спросил Юра.
— «Почему»? — передразнил Гребенюк Юру. С передозой один за другим донеслись гулкие разрывы. — Слышь, как колошматят по льду? Как есть, весь, проклятые, вспахали.
— А как же теперь наши наступать будут?
— Прямо так и будут, — не зная, что ответить, сказал Гребенюк.
— По битому льду?
— Раз надо, то и по битому пойдут...
— Так утонуть же можно...
— Ну что ж, сынок, коли надыть! — Гребенюк провел рукой по заиндевевшим усам. — Да только не о смерти думать надо, а о том, как выжить да нашу землю от фашистской нечисти ослобонить...
— Довольно болтать-то!.. Садитесь обедать!.. — окликнул их вышедший из избы Лука Лукич.
В сенях они сели на чурбаки за перевернутую вверх дном бочку, служившую столом. Лука Лукич сунул в руки Юры ложку, но есть мальчику не хотелось, его не покидали тревожные мысли. Он думал о том, как же бойцы пойдут по битому льду.
— Да ешь ты скорей! — прикрикнул на Юру Гребенюк и деревянной ложкой стукнул его по лбу. — На подводах доски всем обозом к берегу возить будем!..
Уже стемнело, когда подводы подвезли к Истринскому водохранилищу доски. Кругом гудело, трещало и грохотало. Из-за высокого холма, черной стеной поднявшегося на берегу, вспыхивали бледные зарницы ракет, а из-за его гребня, словно из-за черной тучи, метеорами вылетали трассирующие пули и, светясь зеленоватыми огоньками, неслись туда, где полыхало зарево, где зенитчики огнем своих орудий обороняли Москву от рвавшихся к ней бомбардировщиков врага.
