Через полчаса Железнов принимал генерала Алексашина в своей землянке. Они сидели за дощатым столом друг против друга.

— Я к вам, Яков Иванович, с особой миссией, — начал Алексашин. — Высшее командование пожелало побеседовать с людьми передовой. Для этого нужен от вас один самый лучший командир роты. Прошу вас назвать кандидата.

— Интересно. Это что-то новое, — и Яков Иванович задумался, перебирая в памяти всех примечательных командиров рот. — По-моему, самым подходящим будет лейтенант Николай Кочетов.

— Кочетов? — Алексашин сделал большие глаза.

— А что вас удивляет? Это самый лучший кандидат. Смелый, решительный, с большим боевым опытом. Правда, грамотишка небольшая. Но с незаурядным умом офицер...

— Да-а, — многозначительно протянул генерал. — Меня удивляет не Кочетов, а то, что капитан Сергиевский расхваливал совсем другого — старшего лейтенанта Николаенко, ничего не говоря о Кочетове. Выходит, ваш кадровик не знает своих офицеров, что наводит меня на грустные размышления.

— Напрасно. Сергиевский прекрасный кадровик.

— Напрасно? Тогда в чем же дело?

— А дело в том, что в этом виноват не он, а я, — признался Яков Иванович. Алексашин покачал головой:

— Чего-чего, а уж этого-то я от вас, старого большевика, откровенно говоря, не ожидал.

— А вы не обижайтесь. На войне всякое бывает.

— Но только не это, — возмутился генерал Алексашин. — Надо хорошие кадры не прятать у себя за пазухой, а выдвигать на высшие должности. А то знаете, как иногда случается? За примером далеко ходить не надо. Ваш бывший сосед полковник Карамышев, чтобы избавиться от заурядного командира, пишет на него «добренькую» характеристику и представляет нам на выдвижение. Каково?

— Возмутительно, — поддержал Железнов Алексашина.

— Как-то он, будучи у члена Военного Совета, попросил назначить ему командира полка. Вот я и решил проучить его и предложил ему его же командира. Надо было в это время на него посмотреть, как он краснел, пыхтел и извинялся перед членом Военсовета, отбиваясь от этого кандидата. А тут я еще подлил масла в огонь и выложил его же характеристику. И, конечно, Карамышеву, что называется, досталось, как фрицам под Москвой...

— Одно могу сказать, правильно, — сказал Железнов, чтобы закончить этот неприятный разговор.

— Но хуже всего то, — продолжал Алексашин, — что он потерял у члена Военсовета и у меня веру в справедливое отношение к своим кадрам. Член Военсовета вернул ему характеристику, основательно предупредил и сказал: «Теперь я вам, уважаемый полковник, не верю. На днях буду у вас, посмотрю полк и командира и тогда решу». Вот так-то, уважаемый товарищ комдив! А теперь о лейтенанте Кочетове. Его я хорошо знаю и с вашим предложением согласен. Кочетова постричь, побрить, помыть, одеть в первосортное, и завтра к девяти ноль-ноль вам и ему прибыть к командующему фронтом.

— И мне? Зачем? — удивился Яков Иванович.

— Затем, что вы и еще офицеры других дивизий и частей, возглавляемые членом Военного Совета фронта, поедете в Кремль.

— В Кремль? К кому же?

— К товарищу Сталину. Но пока что об этом сообщите только полковнику Хватову и больше никому ни слова.

— К Сталину? Зачем?

— Я точно не знаю, — ответил Алексашин. — Но член Военсовета говорил, что товарища Сталина интересуют все вопросы, касающиеся боевой жизни и деятельности людей фронта, их быта, организации частей и соединений, построения обороны, словом, разговор будет о многом. Я полагаю, что всякий ваш разумный ответ и совет будет на пользу.

— Да, — вздохнул Яков Иванович. — Как это все неожиданно. Откровенно говоря, меня даже страшит... Если мне немного не по себе, то можете представить, что будет с Кочетовым. Ведь это молодой паренек, белорус. До войны, как он рассказывал, кроме своей вески и Витебска, больше ничего не видал. И вдруг прямо к Сталину...

— Ничего страшного.

— Легко сказать. Поглядел бы я на вас, — Железнов с хитрецой смотрел на генерала, — каким героем выглядели бы перед ним вы?.. Да, вы сказали никому не говорить... А как же Кочетову?

— Кочетову пока ни слова. Все это скажет командующий фронтом.

— Как же так? Ведь сегодня же надо выдать и подогнать ему новое обмундирование. Кроме этого я ему скажу утром постричься, побриться и прибыть в полном порядке. И он, наверняка, спросит: «В чем дело, товарищ комдив?» или что-то в этом роде.

— А вы скажите: «Кочетов! Садитесь в машину и никаких вопросов. Все будет сказано по приезде в штаб». Он солдат и вас поймет.

Дверь скрипнула, в землянку вошел Никитушкин и предложил чаю.

— Давай! — скомандовал Железнов.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Из Кремля член Военсовета повез всех офицеров прямо на КП фронта. Там их принял командующий генерал-полковник Конев И.С. Он на приеме в Кремле не был, так что его интересовало все, что там говорилось.

Когда все было переговорено, командующий сказал:

— Всем вам — на кого распространяется наша власть — Военный Совет фронта присвоил очередное офицерское звание. Генерал Алексашин, зачитайте приказ!

Яков Иванович видел, как Николай зарделся радостным румянцем, когда Алексашин в разделе «Старшего лейтенанта» прочел: — Кочетову Николаю Осиповичу.

Железнов и Кочетов задержались на КП еще на сутки, так как на другой день командующий беседовал с каждым командиром в отдельности по всем насущным вопросам боевой жизни и быта их полков и дивизий.

Яков Иванович вышел от командующего в третьем часу дня и прошел прямо в домик генерала Алексашина, где его ждал Кочетов уже в форме старшего лейтенанта.

— Поздравляю, — Железнов протянул ему руку. — Теперь тебе, Микола, надо расти до комбата, — и он взглянул на майора Токаря — порученца Алексашина, как бы прося его поддержки. Тот понял и утвердительно поддакнул:

— Так точно, товарищ полковник.

— Но для этого, Кочетов, — продолжал Железнов, — тебе надо обязательно учиться. Поезжай-ка, дорогой, в Подольск на курсы комбатов.

По лицу Николая разлилась хитроватая улыбка.

— Не возражай! — рассердился Яков Иванович. — Такие офицеры, как ты, на вес золота, а без образования ты что?

— А вы, товарищ полковник, не серчайте. Я согласен. Меня, — Николай скосил глаза на Токаря, — товарищ майор уговорил.

— Прекрасно! Тогда поехали.

* * *

Не успел еще Железнов снять шинель, как в землянку вошел Хватов.

— С приездом! — протянул он руку. — Вот мы держим рот на замке, а «солдатский вестник» вовсю трубит: «Нашито — Кочетов и командир — у Сталина». Видимо, от солдата ничего не скроешь. Ну, рассказывай, пока нам никто не мешает. — И Хватов сел на табуретку.

— Погоди. Дай дух перевести. — И Железнов, приоткрыв дверь, крикнул: — Никитушкин! — Тот в одно мгновение появился на пороге. — Чайку, да погорячее! Что-то с дороги познабывает. Да и что-нибудь поесть.

— Ну, рассказывай, что там было?

Яков Иванович опустился на табуретку.

— Спрашиваешь, что было? Было, друг мой, многое. — И он, пока Никитушкин возился в другой землянке с ужином, рассказывал: — Одно доложу — неизгладимое впечатление! Я и сейчас нахожусь под тем впечатлением. Шутка ли, я и Микола Кочетов и на приеме. И у кого? У Верховного Главнокомандующего! Да, чуть было не забыл. — Тут Железнов извлек из чемоданчика бутылку коньяка и зеленую коробку «Герцоговина Флор» и протянул ее Хватову. — Кури! Для тебя на КП фронта, в военторге, купил.

— И много вас было? — спросил Фома Сергеевич.

— Сравнительно немного. Один комкор — генерал Коротков, он был старшим нашей группы, и по трое командиров дивизий, полков, батальонов и рот. Сопровождал нас член Военного Совета Николай Александрович Булганин. Я все время стремился держаться среди комдивов последним, но перед дверью в приемную впереди идущие чего-то замешкались, и я оказался рядом с генералом Коротковым. Нас встретил секретарь Иосифа Виссарионовича товарищ Поскребышев. Он поздоровался с нами и тут же ушел в кабинет Сталина. Не прошло и трех минут, как дверь распахнулась, и Поскребышев пригласил нас, уступая дорогу.