Никитушкин тут же отправился выполнять поручение комдива, намереваясь на обратном пути завернуть в чайную и там хотя бы краем глаза взглянуть на буфетчицу Шуру. Шура ему нравилась. Занятый своими думами, он не заметил, что следом за ним увязался Куделин.

Не так давно тот получил от своего шефа Еремина задание любыми путями сблизиться с Никитушкиным и выведать у него все возможное и невозможное как о комдиве, так и его делах. Конечно же, Никитушкин как ординарец знал довольно много. В лесу Куделин соседней тропой обогнал Никитушкина и вышел как раз там, где тропы сходятся у перехода через ручей. Поджидая Никитушкина, сел на кряж. Когда тот появился, не вставая козырнул:

— Здорово, дружище! Куда путь держишь?

— На почту.

— Далековато. Садись, отдохни. — Куделин хлопнул ладонью по кряжу, протянул кисет. — Давай подымим... За посылкой, что ль?

— Да нет, — держа в губах закруточную бумажку, прошепелявил Никитушкин. — Письмо комдива несу. — Это вырвалось как-то невзначай, и он тут же прикусил язык.

Такая необычная отправка письма насторожила Куделина, и, полагая, что это делается неспроста, он решил сопровождать Никитушкина до почты. Сказал тому, что тоже пойдет на почту, возможно, есть посылка. Когда Никитушкин опускал письмо в ящик, Куделин успел через его плечо прочесть на конверте подпись отправителя: «Железнова В.Я.», это его удивило и основательно заинтересовало. Но спрашивать ничего не стал у Никитушкина. Для отвода глаз поинтересовался в окошке выдачи посылок, нет ли на его имя чего, и, делая огорченный вид, отошел в сторону. А в голове вертелось: «Кто же такая В.Я.? «Я» — это, конечно, отчество. Ведь имя комдива Яков. Значит, дочь... Дочь? Так где ж она? И почему письмо отсюда?». Вслух сказал:

— Ничего мне нет, дружок. Забыли. Напиться бы с тоски. Зайдем в чайную, что ли?..

Никитушкин отрицательно покачал головой. Он хотел зайти в чайную один, ведь там работала Шура, его мечта. А тут увязался этот Куделин. Как бы от него отделаться?

Но Куделин, словно угадывая мысли Никитушкина, легонько подталкивал его к двери чайной и многозначительно хлопал по левому карману.

Пришлось смириться.

Зашли. Заказали чай с баранками. За чаем Куделин заметил, как Никитушкин жадными глазами смотрел на буфетчицу.

— Эх, и тяжела же наша жизнь солдатская, — сокрушенно пропел Куделин. — Вот такая ядреная бабенка и одна на всю чайную. Сиди вот и созерцай. Только одно раздражение. Кто как, а я не могу, — и Куделин было поднялся, но Никитушкин его удержал.

— Напрасно ты так. А может, она самая настоящая, порядочная женщина.

— Да я к ней по делу, а не на что-нибудь такое, — и Куделин прошел к буфету. Вернулся оттуда с двумя тощенькими бутербродами и вытащил из кармана фляжку с водкой. Никитушкин к водке был строг, но чтобы лишнее время посидеть за столом и посмотреть на предмет своего обожания, согласился на глоток. За глотком был другой, а затем Куделин пригласил и буфетчицу присесть на минутку, отрекомендовав ей ординарца комдива по имени и отчеству. Та присела, но пить отказалась и гостей предупредила, чтобы они этого в чайной не делали. Почувствовав прикосновение женского колена, Никитушкин был на седьмом небе. Когда Шура уходила, он крепко пожал ей руку, чтобы она хоть чуточку поняла его.

Потом Куделин как бы между прочим постучал по медали:

— Это за комдива Железнова получил. Тогда на реке Руза я его спас...

Услышав это, Никитушкин как-то сразу проникся к своему сослуживцу безграничным доверием. Разговор пошел живее, доверительнее, сначала обо всем и в конце концов о комдиве.

— Видно, за дочку сильно волнуется старик? — наобум спросил Куделин.

— Еще бы. Он-то еще ничего. А вот мать, жена, значит, так та, что ни письмо, одно и то же. Где Верушка, почему не пишет?..

— И правда, чего же она не пишет? Эх, дети, дети, — удрученно проговорил Игнат.

— А как же ей писать? Ведь она там, у них, — Никитушкин кивнул головой в сторону противника.

И так слово за слово Куделин вытянул все, что его интересовало, и в этот же день сообщил Еремину. А тот немедленно радировал разведке ЦГА, а она не замедлила сообщить низовым органам контрразведки, что в начале 1942 года на территорию Смоленской области заброшены советские разведчики Вера и Юрий Железновы — дети комдива Железнова.

* * *

Уже вечерело, когда Яков Иванович направился к Хватову. Зная рыбацкую страсть комиссара, он пошел не напрямик лесом, а берегом реки, полагая где-нибудь там застать Фому Сергеевича с удочкой. Но на реке Хватова не оказалось. Не было его и в политотделе. На вопрос, где комиссар, дежурный неопределенно ответил:

— Надо полагать, товарищ полковник, у себя. Примерно час тому назад я ему письмо носил, он удочки для рыбалки готовил.

Решив зайти к Хватову немного попозже, Железнов сказал дежурному:

— Как только появится, сразу же мне позвоните. — И направился к штабу, где, как он знал, фронтовой кадровик отбирал из офицеров кандидатов на учебу — на курсы усовершенствования начсостава фронта.

На развилке лесных троп комдив встретил лейтенанта Николая Кочетова, лицо которого выражало явное недовольство.

— Кочетов? Здравствуйте! — Железнов протянул этому бесстрашному воину руку. — Что с вами? Нездоровится?..

— Никак нет. Здоров, товарищ полковник.

— Тогда что ж? Рассказывайте, — и Яков Иванович остановил его.

— Меня отобрали на фронтовые курсы в Подольск.

— Ну и что ж? Хорошо. Радоваться надо!

— Радоваться? — С обидой поглядел Николай на комдива. — Для меня, товарищ полковник, дивизия — дом родной. И из нее я никуда уходить не хочу. Товарищ полковник, не посылайте.

— Милый ты мой вояка. Тебе ведь учиться надо. Без военных знаний победить врага нельзя.

Николай только саркастически скривил рот. Яков Иванович, увидя это, вспылил:

— Не понимаю! Не верите?

— Нет, почему же, верю.

— Тогда чего гримасничаете?

— Чего? А то, что вот сейчас это же самое внушал мне товарищ комиссар. Я ему одно, а он мне другое: «Вам, Кочетов, учиться надо». И точка. Даже слушать меня не захотел. Я, конечно, на него не сержусь. Сегодня, видимо, ему не до меня.

— Это почему же? — удивился Яков Иванович.

— Горе, видно, у него большое.

— Горе? С чего вы заключили?

— Да он сегодня сам на себя не похож. Таким я его еще никогда не видел.

— А где вы его встретили?

— Вот на том месте встретился и прошел с ним до самой глухомани, что за автопарком. Там он остановился у партизанской землянки, опустился на скамейку и молчком мне махнул рукой: мол, ступай.

— За автопарком? — озадаченно повторил Яков Иванович. — Идите, Кочетов, к себе. А когда я буду утверждать список кандидатов, вас вызову. — Здесь они расстались. Кочетов пошел к себе в роту, а комдив — в сторону автопарка.

Железнов увидел Хватова у партизанской землянки, сидящего с опущенной головой. Фуражка лежала у его ног.

— Фома Сергеевич! Что с тобой? — окликнул его Яков Иванович. Хватов поднял голову и посмотрел на него невидящим взглядом. Потом безмолвно протянул скомканную бумагу — сообщение штаба партизанского движения.

...»Ваша жена, Елизавета Пахомовна Хватова, зверски замучена фашистскими извергами и 28 июля скончалась в гестапо. Ваша дочь Наташа находится в партизанском отряде Борисова».

Яков Иванович вчетверо сложил это сообщение и положил себе в карман. Затем опустился рядом с Хватовым на скамейку и дружески положил ему на плечо руку. Сколько они просидели так — сказать трудно, но долго. Потом, когда Фома Сергеевич чуть-чуть успокоился, Яков Иванович надел ему фуражку и подхватил под локоть:

— Идем, дружище.

— Куда?

— А вон туда, — Железнов показал на мерцающие вдалеке, тянувшиеся к небу искорки, — к Ирине Сергеевне.

— К Ирине Сергеевне? Нет, — отмахнулся Хватов, — не могу. Понимаешь ли ты, что сейчас в душе творится? Все ходуном ходит. Кажется, взял бы и ринулся туда, за проволоку, — кивнул он в сторону, откуда доносилась орудийная стрельба, — и всех их, извергов проклятых, огнем, штыком, гранатой! — Фома Сергеевич не говорил, а, стиснув зубы, рычал.