Уже перед самой дверью он обернулся:

– Танька, блин, предупреждаю, на полном серьезе. Чтобы ни про какого Лебедева я больше не слышал. Друг он классный, но что касается девок… Короче, всю жизнь тебе поломает.

– Да чего ты? – огрызнулась она, притворяясь удивленной. – Так, перебросились словом, не будь маньяком.

– Знаю я тебя, ты, если что в голову вобьешь…

– Ну где вы там – целый час поднимаетесь! – выглянула мама. – Сереженька, пойдем, я покажу, что в рюкзаке лежит.

– Тань, – шепнул брат уже в дверях, – не забудь, где деньги спрятаны, отдай Катерине. И предкам ничего не говори.

– Мог бы не повторять, – обиделась она.

До пяти утра оставалось несколько часов, и Таня не стала ложиться, боясь проспать. Только сменила белую юбку на домашний сарафан и устроилась с книжкой в кресле. Но буквы сливались, а голова ничего не соображала. Незаметно она задремала. Что-то толкнуло ее, и Таня проснулась, в ужасе уставившись на часы. На кухне уже завтракали.

– Я с тобой, на призывной, – заявила она брату, наскоро отхлебнув чай.

– И я… – начала мама.

– Э, нет, дорогие, – Сережа был категоричен, – прощаемся здесь. Надоели сопли. С Катькой никак не могли расстаться, весь коридор больничный рыдал, теперь вы начинаете.

– Правильно, – сказал отец. – Они люди военные, вот пусть сами и едут. Тем более что втроем.

Наконец поцелуи были собраны, но Таня все равно спустилась за братом во двор. Было зябко и темно. Две фигуры: длинная худая и коренастая пониже – маячили у подъезда. Серега остановился и положил рюкзак на ступеньку. Пользуясь заминкой, Таня быстро подошла к ребятам, досадуя, что сообразила выйти в стареньком сарафане.

– До свидания, Танюша, – произнес Павлик.

– Счастливо тебе, Паш, – слабым голосом ответила она и повернулась к Косте.

Ее слегка знобило. Таня знала, что должна сделать, и ужасно боялась. Боялась, что осмелится и одновременно – что так и не решится.

– Ну, будем прощаться, Танюха? – Костя распахнул шуточные объятья.

Тогда Таня поднялась на цыпочки, обхватив его шею, и поцеловала прямо в губы. Костя на секунду замер от неожиданности, а потом ответил на ее поцелуй. И это она думала, что умеет целоваться? Голова у Тани закружилась, она словно выпала из реальности в межзвездное пространство. Только чувствовала, как Костя крепко прижимает ее к себе, а его горячие руки гладят ей спину. Тане вдруг стало так страшно, что она вырвалась, как тогда, в детстве, и, не глядя ни на кого, бросилась в подъезд. Перепрыгивая через ступеньку, взлетела по лестнице и замерла в пролете между этажами. Когда она отдышалась и решилась взглянуть в грязное темное оконце, фигурок во дворе уже не было.

Мама, наверное, все видела. Теперь она и про Таню скажет: «Совсем бесстыжая». Лицо у нее горело. Что подумает Сережа, Паша? Но жалеть о случившемся она не могла. Никогда в жизни Таня не испытывала такого счастья, как в этот грустный для семьи день.

– Глупая девчонка, – сквозь зубы цедил Серега, пока они ехали в автобусе.

Сразу после того, как сестра убежала, он грубо выругался и теперь никак не мог успокоиться.

– Хорош, друг, спасибо тебе, – повторял он, а Костя упорно молчал.

– Скотина ты, Лебедев… Запудрил малявке мозги. Хрен с ними, твоими штучками, но сеструху мою оставь, понял? Ты через пять минут забыл, а она, блин, теперь думать будет!

Пашка не вмешивался, но Костя прекрасно видел, на чьей он стороне. Костя мог бы сказать им: «Не виноватый я, она сама пришла», но говорить ничего не хотелось. Он боялся, что спугнет это новое, странное чувство. Никогда и ни с кем в своей жизни он не испытывал такой пронзительной нежности, хрупкой и острой. В горле стоял комок.

Почему-то вспомнился случай из детства. Ему было лет пять, и летом они жили с мамой в деревне. Как-то мать взяла его с собой на пруд. Пруд был заросший, окруженный темной стеной мрачных сосен. На нем торчал маленький мостик для рыболовов. А в воде, совсем рядом с мостиком, плавала единственная белоснежная кувшинка – чистая и яркая, как маленькая звездочка.

– Мам, я достану тебе, – Костя побежал по мостику.

– Только осторожно, в воду не свались, – опасливо крикнула мать.

Костя лег животом на мостик, легко дотягиваясь до цветка. И вот тогда ощутил нечто похожее – нежность, от которой заболело где-то в груди. Он вернулся с пустыми руками.

– Ну что же ты, где мой цветок? – засмеялась мать.

– Мама, нельзя, – серьезно ответил мальчик, – я его полюбил.

Из воспоминаний его вывел нарочито сильный толчок локтем – приехали.

Они вышли из автобуса. Серега с ним больше не разговаривал. Тогда Костя догнал его:

– Не парься, Серый. За два года она забудет даже, как я выгляжу.

– Забудет, – резко произнес Серега, – если только не вздумаешь со скуки писать или звонить. Она девочка гордая, первая не полезет. Ну, то есть, больше не полезет… – поправился он.

– Замётано, – мрачно ответил Костя. – Моё слово – закон. Да и не умею я письма писать.

***

Таня решила перевестись на вечерний. Во-первых, ей предложили работу – помощником юриста, и она решила, что практический опыт и стаж принесут куда большую пользу, чем «дрессура» в институте. Во-вторых, хотелось зарабатывать хоть какие-то деньги. Домой она теперь возвращалась поздно.

Так было намного легче. Голова весь день занята, можно не думать о Косте. Да и что о нем думать? Ни одного письма или звонка – Лебедев, очевидно, забыл о ней на другой же день. Зато приветы от Пашки брат передавал регулярно. Странно, но даже на фотографиях с присяги Лебедева не было, хотя она точно знала – все трое, как и планировалось, попали в одну часть в Казахстане.

Сережа писал, в основном, Кате – по письму в неделю. Родителям – два раза в месяц. Сестре – написал только одно письмо за весь год. Мама очень волновалась – в Казахстане начались националистические волнения. «Радуйтесь, что не на Украину попал», – говорил папа: к словам-страшилкам в семье прибавилось слово «Чернобыль», авария случилась через неделю после призыва.

Летом, на втором году службы, в отпуск приехал Павел, забежал к ним, но Таня отдыхала с родителями в Крыму. Катя только передала от него «горячий привет» и рассказала, что Паше с Сережей присвоили «сержантов». Про Костю – ни единого слова. Как сговорились.

А в ноябре и брата отпустили на неделю домой. Он приехал рано утром. Катя бросилась мужу на шею, а дочка испугалась спросонья и разревелась. Машке недавно исполнился годик, и она вовсю топотала по длинному коридору, иногда с размаха плюхаясь на «пятую точку».

– Ну вот, – расстроился Сережа, – даже не идет ко мне… Еще бы, собственного ребенка только на фотографиях и видел!

– Ничего, привыкнет, – успокаивала жена.

В тот же день, прослышав про отпускника, появился Вовка.

– Ребят, дело есть! – с порога заявил он. – Я кооператив открываю при нашей автомастерской, по ремонту кузовщины⁵.

– А как? Разве это любому можно? – удивилась Катя.

– Ты газеты читаешь? Короче. Нужны разные документы, это мне напишут, а еще начальный капитал. Я тут кое-что набрал. Вы как – в теме?

– А что мы можем? – спросил Серега. – Ты не забыл, нам еще полгода на плацу вышагивать под жарким казахским солнцем?

– Ребят, я же понимаю. Я сам все раскручу. Но нужны бабки, ясно? Прибыль – поровну. А пока вы тут сидеть на них будете, момент упустим. Потом много таких разведется, слыхал словечко: «конкуренция»?

Брат задумался.

– Сереженька, ну не надо, пожалуйста! Вы уже однажды влипли. Не наше это, не умеем мы… – Катерина смотрела испуганно.

– А кто умеет? – пробасил Вова. – Говорю же – это мое дело, я знаю его. Блин, сейчас кому предложи на таких условиях – только деньги вложить, а получать – в равных долях! А вы кочевряжитесь.

– Вовк, я, в принципе, «за», – проговорил, наконец, Сергей. – И, знаешь, давай, тридцать процентов тебе, остальное нам, так будет справедливо. Но за ребят я отсюда не решу, а деньги общие.