– Завтра? А сегодня?

– А сегодня всё.

– Как это, всё?

– Как-как! Сегодня кончается. Всё, трындец, наступает завтра.

– А сегодня больше не будет? Никогда?

– Как это, не будет? Будет.

– Когда?

– Завтра.

– Завтра? Завтра будет сегодня? Так что ж, сегодня и завтра одно и то ж?

– Да.… Нет! Не морочь мне голову. Как это одно и то ж? Сегодня, это сегодня, это то, что сейчас, а завтра, это то, что будет завтра.

– Так что ж, выходит, по-твоему, сегодня завтра не будет, и никогда уже больше не будет?

– Завтра тоже будет сегодня, но оно уже будет завтра, а сегодняшнее сегодня больше уже никогда не будет. Оно кончится сегодня, превратится во вчера, понятно? И как только оно кончится, сразу же наступит завтра. Но оно уже не будет называться «завтра», а будет «сегодня». Потому как завтра будет послезавтра, относительно сегодня, а относительно завтра, которое тогда уже будет сегодня, оно снова будет завтра, а послезавтра, послепослезавтра, которое, в свою очередь, тоже будет завтра, а когда закончится сегодня, которое завтра, оно тут же станет сегодня, и так далее…. Вот. Уф… Теперь понятно?

– Нет, не понятно.

– Ну, ты достал меня, отец, что же тут непонятного? Короче, всегда, всю жизнь, каждый день будет сегодня, а завтра, оно всегда впереди, всегда завтра, и никогда не наступит, как линия горизонта.

– А Солнце?

– Что солнце?

– Солнце ведь тоже всегда, оно никуда не исчезает, не перестает светить ни на минуту. И Земля, и звёзды, и мы с тобой, всё живёт, дышит, любит, фунциклирует как-то. И это не только сегодня, но и завтра, и вчера, и каждый день, и каждую ночь, независимо ни от сегодня, ни от завтра. Или ты завтра уже перестанешь любить, дышать, мыслить, будешь жить каким-то иным образом? Или Солнце перестанет светить, погаснет вообще, темно будет?

– Нет, конечно. И солнце будет, и птицы запоют снова, и цветы распустятся, всё как сегодня.

– Сегодня, или как сегодня?

– Не пойму я что-то тебя, отец. Ты что хочешь-то от меня?

– Я? Ты всё поперепутывал, сынок, впрочем, как и я в твои годы. Мне-то от тебя ничего не нужно. Я тебе нужен. И знаешь почему?

– Почему?

– Хе-хе. Так ведь нету никого больше. Один я тута, стало быть, один я и могу тебе помочь, путь-дорогу показать и рассказать, как идтить-то по ёй.

– А ты знаешь?

– А кому же знать-то, как не мне?

– И покажешь?

– А ты хочешь?

– Очень хочу, отец, двадцать пять лет ищу эту дорогу, и не могу найти.

– Стало быть, не там ищешь.

– Так, где ж её искать-то? Всё уж тут объездил, всех обспрашивал, никто не знает.

– Так вот, я и говорю, не там ищешь.

– Как, не там, а где?

– А нигде.

– Как это, нигде?

– А вот так. Ведь нету её, дороги-то.

– Как это, «нету»?

– Да вот так, нету, и всё тут.

– А что же есть?

– А ничего нету.

– Как, ничего?

– Вот так, ничего. Ни Солнца, ни Земли, ни леса этого, ни дороги, ни тебя, ни меня. Вообще ничего.

– Но что-то всё-таки есть?

– Сегодня.

– Что, сегодня?

– Сегодня есть. Ты ведь «вчера» ищешь, и ищешь его в «завтре». А «завтра» нет, и «вчера» нет, и ничего ни завтра, ни вчера не было, нет, и не будет.

– Как же это?

– А ты подумай.

– Не пойму я что-то. Я ведь и сегодня искал, я каждый день искал. Все двадцать пять лет, каждый Божий день ищу. И не нахожу.

– А что ты ищешь-то?

– Как что? Я же тебе рассказывал, ты что, забыл?

– Ничего я не забыл. И хотел бы забыть, да не могу. Потому, я тоже искал.

– Что?

– То же, что и ты. Её, конечно.

– Ну, и нашёл?

– Нашёл.

– Где?

– Здесь.

– Когда?

– Вот глупый человечек, так ничего и не понял. Ты подумай сам-то, пораскинь мозгами. Давай стакан-то, налью уж, а то мозги сломаешь, потом не починишь.

– Слушай, дед, не томи ты душу мою, у меня и так уж крыша едет. Знаешь ведь ты что-то. Так ведь? Знаешь?

– Знаю. Всё знаю.

– Тогда рассказывай, не томи!

– Ну, слушай, коли так просишь. Только учти, узнаешь то, что я знаю, назад не воротишься. Рассказывать что ли?

– Да говори уже!

– Ну, так слушай.

…В ту ночь я так и не смог уснуть. Музыка, тот самый скрипичный плач, который приснился мне в дороге, который вместе с моей путеводной звёздочкой привёл меня сюда, к этому дому, снова запел в воздухе. Я опять слышал его, слышал так же отчетливо, как там, в машине, во сне. Или не во сне? Я уже не понимал ничего? Сон ли это был? Или не был, а всё ещё продолжается? Или не было никакого сна, а музыка, и была, и есть наяву. Тогда и девушка тоже была наяву, сейчас ведь я не сплю. Ведь дом, его великодушный хозяин, ужин, виски и всё остальное были на самом деле. Были? Почему были? Есть.… Или нет? Может всё это тоже какая-нибудь иллюзия, мистификация? На всякий случай, я ущипнул себя за мягкое место и тут же убедился в адекватности своих восприятий. Было ли всё это галлюцинациями, или просто розыгрышем какого-то шутника, но точно не было сном. В данный момент я не спал.

А музыка продолжала звучать, только откуда-то из вне. Она блуждала, то усиливаясь, то затихая, так что невозможно было определить место нахождения её источника. Я понял, что непременно, во что бы то ни стало должен найти таинственного музыканта, вернее музыкантшу, если так можно выразиться, ведь она спасла мне жизнь. Наяву ли, во сне ли я слышал звук скрипки и видел звездочку, но холодный массив чугунных кованых ворот я помню отчетливо. Тут ошибки быть не могло. Смерть играет с нами в прятки, пока мы ещё в спасительном отдалении от неё. Но стоит ей приблизиться вплотную и занести над головой свои ледяные костлявые лапы, как надобность прятаться исчезает, и она предстаёт во всей своей мертвенной «красе». Трудно, практически невозможно тогда улизнуть, освободиться от её железных объятий. Мне сегодня удалось, и причиной тому моя таинственная скрипачка, пожертвовавшая ради моего спасения своей жизнью. И хотя её мёртвого тела мне найти не удалось, быть может, удастся найти её живую, скрипка ведь поёт, я это отчётливо слышу.

Я потихоньку, чтобы не спугнуть завораживающий голос скрипки спустился вниз, в холл, где возле камина оставил моего гостеприимного хозяина. Он оказался на месте, но мелодия вдруг пропала. Я поискал её, она не заставила себя долго ждать, но, зазвучав снова, вскоре опять спряталась. Это повторилось ещё раз, и ещё, и когда в очередной раз я потерял её, руки мои опустились, и я рухнул в случайно подвернувшееся кресло. Но это был ещё не конец, она дразнила меня, играла со мной в прятки. Мой великодушный благодетель краем глаза наблюдал за мной – должно быть смешно и нелепо я выглядел, но это обстоятельство меня нисколько не смущало. Я был целиком поглощён своими поисками, и когда музыка снова зазвучала, откуда-то сверху, должно быть со второго этажа дома, где находилась моя комната, я, прихватив бутылку виски, и ничего не объясняя заинтригованному моим поведением хозяину, молча направился к лестнице, по которой спустился несколько минут назад.

Я буквально влетел в свою комнату, но там было пусто. А мелодия всё звучала и звучала, сводя с ума, вытесняя из сознания все ощущения и чувства, кроме восприятия её завораживающей песни. Я искал источник музыки, скрипичного плача, запомнившегося мне, запавшего в душу. Невозможно было определить местонахождение музыканта, мелодия лилась отовсюду, вернее, она звучала везде с одинаковой силой. Пели стены, мебель, которой была обставлена моя комната, зеркала и оконные стёкла, пол и потолок, сам воздух, наполнявший помещение, каждой своей молекулой вибрировал, создавая звуковые колебания, так что мелодия казалась живой, существующей, сущей сама по себе, независимо от инструмента, её производящего. Я вдыхал её вместе с воздухом, впитывал вместе с лунным светом, отраженным от предметов интерьера, ощущал кожей, с ног до головы покрытой мурашками, чувствовал её ритм сердцем, бившимся с ней в унисон, осознавал разумом её неотъемлемое единство с моей личностью, с моим сокровенным «Я». Мелодия иногда прерывалась, совершенно неожиданно, и в эти секунды, а может минуты, я метался по комнате, как сумасшедший, ища её снова, пытаясь поймать кончик, которым она прервалась, вытянуть за него её плач из тёмного угла, из-за шкафа, может быть, из-под кровати, отовсюду, где она могла бы спрятаться. Но её скрипичный голос, так же неожиданно, как и исчезал, появлялся вновь, заставая меня врасплох, и заставляя замирать в застигнутой позе, из опасения, или даже страха спугнуть, неосторожным движением прервать хрупкую жизнь музыки.