Перед Петром встал образ любимой. Да, действительно, это из-за неё он уехал в Британию. Бежал, чтобы не видеть.
– Пётр, ты проживёшь долго. Наташа станет твоей женой, у вас будут дети.
– Кто вы?.. – только и смог из себя выдавить Пётр Безбородко.
– Граф Лев Николаевич Толстой. Потом узнаешь. В будущем. Иди.
И Пётр аккуратно поставил полупридушенных Наполеона и Мюрата. И пошел.
– Иди, Петруша, – сказал граф. – И не забывай обличать неправду.
Толстой обернулся к триумвирату.
– Ну что? Повоевали?
– Повоевали, – сказали Степан и Тихон.
– Победили?
– Победили, – откликнулся Сен-Том.
– Теперь пошли назад. Напольона и Мюрата свои подберут.
И через миг они уже стояли в саду Льва Толстого под вишней.
Рабби Минор раскрыл руки для объятий.
– Ну что, Соломон Моисеевич, вернули мир назад? – спросил граф.
– Почти всё, почти всё.
– Как почти всё? – удивился граф.
Старый еврей глянул на Степана, Тихона, Сен-Тома.
– Поободрались они. Умыться бы их послать.
Лев Николаевич понял, что раввин хочет поведать ему какую-то тайну, и отослал людей.
Минор наклонился к самому уху графа:
– Англичане не торгуют больше у нас. Это очень хорошо, скажу я вам. И всё остальное вернулось. Они не брали Парижа. Но есть одна небольшая разница…
– В чём же?
– В этих самых кафе… Бистро вернулись – ив Москве, и в Париже. Но и эти остались почему-то… Те, которые в честь английского капитана. Причем никто его и знать не знает, и слыхом не слыхивал, потому что ему отваги своей проявить не удалось. Но кафе остались. Так их и зовут, а почему – не знают. Пути Создателя неисповедимы. Другими словами: хроновыверт получился…
– И как же их называют?
– Макдональдами кличут.
– И правда, выверт какой-то, а не слово…
Лев Толстой недоумённо посмотрел на раввина. Минор всем видом показывал, что знает больше, чем сказал. Граф Толстой подумал: «Придуривается. Нечего тут знать. Зла в этом нет. Макдональдсы так Макдональдсы. А мне пора обличать неправду и зло. Начну это делать в воскресенье, – граф тепло улыбнулся, – и роман так назову. «Воскресение». Очень красивое название. Думаю, издателям понравится, и читатели будут покупать».
А между тем раввин Минор знал, о чём думал Лев Николаевич Толстой. Кроме того, он знал, куда это всё его заведёт… но святой раввин молчал.
Будущее должно быть безмолвным.
Это было у зубного
(Отрывок по версии «Независимой газеты»)
Их звали Симон и Соломон. Они родились и жили в провинциальном американском штате Монтана. Со школы Симон был влюблён в Соломона, но его друг – рослый, темноволосый иудей – интересовался только женщинами.
Симон мечтал о Соломоне по ночам.
Он понимал, что, скорее всего, ничего не выйдет, но попытки делал регулярно – спаивал, подкладывал голубое порно, заводил всяческие аккуратные разговоры «об этом».
И вот, когда гей вконец разочаровался, вдруг свершилось!
В прошлом году Соломон перестал хотеть женщин – это произошло у стоматолога.
Никто никогда так и не поверил Соломону, что он стал другим, потому что сломал зуб! Но это было чистой правдой.
Вот что он потом говорил всем:
– I became a queer cause they put a crown on my tooth. (Я стал гомиком, потому что мне поставили коронку на зуб.)
Правда, иногда он утверждал нечто иное, и это наводило на предположения, впрочем, неверные:
– I began fucking with guys after visiting my dentist. (Я стал заниматься сексом с мужчинами после посещения стоматолога.)
Соломон сломал зуб, он пошёл к стоматологу, и тот поставил ему коронку.
Когда пациент вышел от врача, он потрогал языком зуб и не ощутил живую кость.
Его поразил тот факт, что он не чувствует языком зуб, а чувствует коронку. Это ему показалось очень странным. Он нервно задрожал…
И тут почему-то понял, что в его жизни поменялось не только это, но и всё, в том числе и он сам.
Чёртова коронка внесла и в его душу инородное.
Он снова пощупал языком коронку и понял, что ничего вернуть нельзя.
Прошёл день. И сначала Соломон не понимал, что поменялось в нём, пока не встретил на улице родного города Биллингса симпатичного юношу.
Встретив мальчика, он захотел его трахнуть.
Желание Соломон в себе задавил, но вскоре у него не получилось с женщиной. И ещё не получилось, и он снова захотел мужика…
Пришлось поделиться бедой с Симоном, которому радоваться, собственно говоря, было нечему. Теперь они оба хотели друг друга как женщин.
Они стали изгоями, извращенцами, которые не хотели идти на уступки – скажем, договориться кто кого по очереди, а значит, не могли помочь друг другу.
Неожиданно выход нашёлся. Как-то, напившись, они изнасиловали и убили бомжа-афроамериканца. На утро, проснувшись, они поняли, что обрели счастье.
Они недоумевали: как им раньше не приходило в голову, что можно найти такой простой выход?
Они стали насиловать и убивать людей. Это объединило их как никогда, они стали больше чем любовниками.
И вот тогда они отправились в путешествие по Европе. Потому что непатриотично убивать граждан Соединённых Штатов.
Но и европейцев нельзя убивать просто так, решили они.
К каждому убийству и изнасилованию они придумывали повод. Этот бросил не там окурок и загрязняет природу, тот напился – потерял человеческий облик.
Антон в их понимании в автобусе оскорбил девушку – совершил поступок, недостойный мужчины, со всеми вытекающими. И его нужно было убить. Поэтому они следили за этой парочкой…
Из цикла рассказов «Сны»
В тоннеле
(Написано в соавторстве с сетевым писателем Алексеем Толкачёвым)
Часто бывает – утром в метро едет поезд. И вдруг где-то посреди чёрного тоннеля между станциями он ни с того ни с сего останавливается. И сразу тишина. Слышно, как у студента в другом конце вагона в наушниках плеера музыка играет. Потом кто-нибудь возмутится. «Господи! – скажет. – На работу опаздывают люди же…» Но этот упрёк звучит робко так, скромно, вполголоса.
Поезд постоит минуту-другую и едет дальше.
Зачем он останавливался посреди тоннеля? Чего ждал?
Он пропускал детей. Через пути переходили дети.
Подземные дети ходят в основном, конечно, ночью. Но немного ещё и утром. Вечером очень редко, днём – никогда.
Идут они и сами не знают куда. А выглядят так, словно детский сад переходит проезжую часть или школьники младших классов. Только ведёт их не воспитательница и не физрук, а плюшевый мишка с оторванной лапой.
Всё это видят только машинисты. И тени на стене тоннеля, если ехать в начале первого вагона, иногда видны. Посмотрите, если хотите. Я, когда узнал, стал приглядываться и несколько раз видел.
Потому-то все машинисты метрополитена пьют. После смены – сразу полный стакан. Глядишь, немного отпустило, посидишь, покуришь – и ещё грамм сто…
А дети ходят. Ночью в основном и утром иногда. Куда идут?
Дети как во сне: на лицах улыбки блаженные. Не идиотские, а такие… Так младенец только может улыбаться.
Иногда остановятся на путях и на поезд смотрят. И машинист на них смотрит, взгляд оторвать не может. Так и глядят друг на друга: дети улыбаются, машинист плачет. Потом мишка обернётся, посмотрит на машиниста хмуро, детям сделает знак – пошли, мол, дальше, не надо тут стоять. Медведь, кажется, понимает, что делает, зачем и куда детей ведёт.
Когда утром, в час пик, переполненный вагон вдруг останавливается посреди тёмного тоннеля, не пугайтесь, не ругайтесь, не думайте о том, что опаздываете на работу. Поплачьте. Не о детях – они счастливы. Не о мишке – он ведёт счастливых детей. Не о машинисте – он сам о себе плачет.
