— А это, пожалуй, неплохо, — заметил старый учитель.

Они спустились на насыпь и ушли, разговаривая. До Генки долетело только слово «наивный». И хотя старичок произнес его скорее даже с одобрением, Генка расстроился: «наивный» — ну разве это не обидно! Эх, как хорошо начался этот день, и как плохо он заканчивался!

Поезд, видимо, готовился продолжать свой путь. Пассажиры начали заполнять вагон.

— Эй, Генка, ты не захворал, елочки? — Это Матвей неслышно залез на полку.

— Нет, не захворал, — буркнул Генка. В бесхитростном вопросе попутчика ему почудился какой-то намек. Может, тот уже знает о его позорном положении отвергнутого?

А Лена сейчас наверняка стоит с Арвидом у бруса. Можно даже и не проверять. Генка приподнялся — и точно: Лена стояла с Арвидом, а тот размахивал своими бестолковыми руками, такой противный, веселенький.

— Ты, парень, прихворнул или так отдыхаешь? — услышал Генка голос Ивана Капитоновича. — Рука ноет небось, это самое?

— Да ничего у меня не ноет. — Генка с досады дернулся всем телом.

— Может, тебя лихорадит? Так у меня спирт есть…

— Ничего мне не надо. — Генка хотел сказать это грубо, но голос его прозвучал, действительно, как у больного.

Лесоруб еще что-то предлагал, но Генка замотал голову пиджаком, чтобы отрешиться от всего. Надоедливый этот Иван Капитонович! Сидел бы себе с Николаем да про барсуков рассказывал. «Так скать», «это самое», «все как у людей». Откуда он знает, как все должно быть у людей? Даже вон старый учитель и Владимир не очень-то знают, как должно быть у людей…

«Да чего это я?! — вдруг спохватился Генка. — Может, правда заболел? Как я мог подумать плохо об этих людях! Как мог!»

Генке стало стыдно.

…В Омске провожали старого учителя. Николай суетливо помог ему собрать вещички и вызвался сам отнести чемодан Василия Сергеевича до вокзала.

Иван Капитонович загрустил. Когда Василий Сергеевич подал ему руку, лесоруб бережно пожал ее, потом порывисто обхватил старичка за плечи.

— Вот и туды-сюды, так екать, — пробормотал он и быстро отошел к другому брусу, на ходу доставая похожий на простыню, накрахмаленный и тщательно выглаженный платок.

— Прощайте, Василий Сергеевич, спасибо вам за все, — сказал Владимир.

— Я верю, что у вас все будет в порядке, — проговорил старый учитель.

Тут вперед высунулся Арвид.

— Старикам везде у нас почет! — воскликнул он и подал руку.

— До свидания, Арвид. Хотелось бы с тобой встретиться лет через десять. Очень любопытно посмотреть, каким ты станешь.

— Поживем — увидим, будьте обо мне спокойны, — высокомерно и солидно заверил Арвид.

Подошла и Генкина очередь.

— До свидания, дружок. Как ваша рука?

— Чепуха. До Москвы заживет.

— А в институт вы поступите. Позвольте мне вас заранее поздравить.

— Спасибо. — Генка осторожно пожал сухую руку старого учителя. — До свидания, Василий Сергеевич.

Старичка пошли провожать Николай и Астахов. Все смотрели им вслед. И только Иван Капитонович махнул рукой:

— Да ну вас совсем, это самое. — И опять пошел к другому брусу. Через минуту он вернулся и виновато сказал:

— Ослаб я душой, это самое! Слезы сами наружу лезут, без спросу, туды их сюды. К старости это, думаю. Не иначе, так скать…

Арвид и Генка уже хорошо изучили капризный, взбалмошный нрав пятьсот веселого и могли почти всегда довольно точно определить, что взбредет в безграфиковую голову этого сумасброда.

А поезд мчался по степям, по безупречно ровной колее, лихо заломив дымную кепку-гриву. И, глядя на проплывающие равнины, ребята воображали себя то лихими конниками, то ковбоями, мчащимися на горячих конях по бескрайней сибирской прерии.

— В Ишиме будет смена бригады, — авторитетно заявил Арвид, вытянув шею, которую он ухитрился не отмыть даже в санпропускнике в Омске. — Надо провизией запастись, а то на одном хлебушке долго не протянем.

— О, Ишим — хорошая станция, елочки зеленые, — заулыбался Матвей. — Когда я ехал в Иркутск в культурном поезде, вышел в Ишиме — и глаза разбежались. Вот базар так базар! И караси, и окуни, и всякая рыба без названия!

— Мяса бы сейчас! — Арвид хищно клацнул зубами. — Строганинки. Ох, и рубанул бы я!

— А из рыбы строганину тоже делают? — спросил Генка.

— Отличник должен все знать! — нарочно громко возвестил Арвид и оглянулся на Лену. — Только где деревенским знать про строганину!

Но Генке неинтересно было даже и ругаться с Арвидом. После размолвки с Леной он чувствовал себя одиноким и никому не нужным.

А Лена кокетничала, как казалось Генке, со всеми, особенно с Владимиром Астаховым. Так и вертелась возле Марины. Ну, ясно для чего: чтобы попасть на глаза «этому красивому дядечке»!

Генка страдал. Ему казалось, что все видят, как он страдает, и от этого было еще больнее и обиднее.

Арвид, черт полосатый, радуется. Все время заговаривает с Леной, и она смеется, слушая его дурацкие шуточки.

Первый раз в жизни ревность больно сжала Генкино сердце.

— Гена! — вдруг услышал он голос Марины. — Гена, подойди, пожалуйста, сюда.

Марина сидела на чемодане рядом с Владимиром. При виде унылого Генки Астахов хотел сделать недоумевающее лицо, но у него ничего не получилось, и он пошел к двери курить свои шикарные сигареты. Ну, ясно, и Астахов знает об его, Генкином, позоре.

— Что случилось? — спросила Марина, когда Генка подошел к ней и стал так, чтобы Лена не видела его лица.

— Ничего не случилось. — Генка хотел сказать это спокойно, но голос предательски дрогнул. — Все в порядке.

— А ты помирись, — горячо шепнула Марина, обдавая его теплом карих глаз. — Леночка ведь тоже переживает. Я это чувствую. Не веришь?

Генка не верил. Но он обрадовался сочувствию. Добрая душа, Марина! Вот человек, ради которого можно сделать все. Если бы она только попросила о чем-нибудь!

— Спасибо, — поблагодарил Генка, немного воспрянув духом.

— Ура! Ишим! — заверещал Арвид. — На горизонте Ишим! Да здравствует ишимский базар!

Лена подошла к брусу и стала рядом с Арвидом, а тот разошелся пуще прежнего и без остановки сыпал свои плоские шуточки.

Генка пошел к другому брусу, где курил Владимир Астахов.

— Страдаешь? — спросил вдруг Владимир, хотя он никогда первым не заговаривал с Генкой.

— Я? Ничуть, — храбро соврал Генка. — Просто надоело ехать.

— А ты не горюй, — Владимир не поверил бодрому голосу Генки.

— Я и не горюю, — рассердился Генка, хотя Владимир говорил с ним очень мягко и доброжелательно. Раньше Генка обрадовался бы этому. — Все чепуха, кроме Москвы.

— Ну, ладно, страдай в одиночестве, — проговорил Владимир. — Иногда это полезно.

Поезд остановился, как всегда, бесцеремонно. Лена с испуганным криком повалилась на Арвида, а тот, счастливый и довольный, уберег ее от падения и победно оглянулся на Генку, чуть придержав девушку в своих объятиях.

— Пойдем, — буркнул Генка Арвиду, когда Лена пошла проведать отца. Она так и не взглянула на Генку.

Паровоз, пыхтя, отвалил от пятьсот веселого, а это означало для всех: можно не спешить, спокойно дойти до базара, никто не отстанет.

Солнце все так же нещадно палило с высоты, раскаленное добела. Генка посмотрел себе под ноги, и сердце его отметило, что и здесь, за тысячи километров от дому, растут такой же жилистый подорожник, та же лебеда и неприхотливая полынь. Ах, эти милые знакомые травы! Как они ухитрялись прорасти сквозь песок и гравий железнодорожного полотна? Как стойко они выживали там, где, казалось, невозможно было выжить.

— Вот так базар! — восхитился Арвид, окидывая взглядом прилавок под легкой крышей. — Чего здесь только нет!

Весь прилавок был заставлен ведрами, кастрюлями, горшками, кринками, чашками и тарелками. Для всей этой посуды, разномастной и разнокалиберной, даже прилавка не хватило, и многие торговки разместились на земле под открытым небом.