пути, найдет дорогу к родному дому.

Ангелы устали от лукавцев. Еще вчера один из них сказал

М’Не: «Мы создали ад для тех, кто в гордыне своей тщится затмить всех своим блеском. Что, как не огонь, спалит сверкающую личину, явив таимое под нею естество?»

— Но, создав ад, вы создали дьяволов, чтобы им править,—возразил я. Па что ангел ответствовал: «Нет, адом правят те,, перед кем огонь отступает».

Мудрый ангел! Он знает пути людей и полулюдей. Он один

из серафимов, что являются на выручку пророкам, когда тех искушают лукавцы. Он и смеется и плачет вместе с пророками.

Мои друзья и моряки, только нагие живут без забот. Только

без руля можно бороздить просторы величайшего моря. Лишь

тот, кто погружен в непроглядный мрак ночи, проснется с зарею, и лишь тот, кто спит под снегом вместе с корнями, дождется весны.

Ибо вы подобны корням и, как они, просты, хотя земля наделила вас мудростью. И безмолвны, хотя в ваших нерожденных ветвях звучит хор всех четырех ветров.

Вы хрупки и бесформенны, и все же вы даете начало и роще исполинских дубов, и тонким узорам ив на фоне неба.

171

И снова говорю вам: вы лишь корни между темной землей

и скользящими небесами. Часто я видел, как вы тянетесь к свету, чтобы плясать вместе с ним, но видел также, как вы стыдитесь. Все корни стыдливы. Они таили свои сердца так долго, что не знают, что с ними теперь делать.

Но Май придет, Май — дева, не знающая покоя, и она станет матерью холмам и долам.

Один из тех т|роих, что служили во храме, просил его: — Учитель, научи нас, чтобы наши слова, подобно твоему

слову, стали для народа песнопением и фимиамом.

И ал-Мустафа сказал в ответ:

— Вы вознесетесь выше своих слов, но пусть ваш путь останется ритмом и благоуханием — ритмом для любящих и всех

возлюбленных и благоуханием для тех, кто поселится в Саду.

И вы вознесетесь выше своих слов к вершине, на которую

падает звездная пыль, и прострете руки, чтобы они наполнились. Затем ляжете и уснете, словно белый птенец в белом

гнезде, и увидите во сне вашу будущность, так же как белые

фиалки видят сны о весне.

Л потом спуститесь много глубже своих слов. И будете искать потерянные первоистоки и станете потаенной пещерой, где

отдаются отзвучьем слабые голоса глубин, не слышные вам

ныне.

Вы спуститесь глубже своих слов и даже глубже всех звуков, к самому сердцу земли, и там будете наедине с Тем, кто

также ступает по Млечному Пути.

Затем один из учеников попросил его:

— Учитель, скажи о бытии. Что значит быть?

Ал-Мустафа долго с большой приязнью смотрел на него.

Потом он поднялся и, отошедши от них, бродил в отдалении.

Затем вернулся и сказал:

— В этом Саду покоятся мои отец и мать, погребенные руками живых, и здесь же покоятся прошлогодние семена, принесенные сюда на крыльях ветра. Тысячу раз будут погребать

здесь моих родителей, и тысячу раз ветер будет погребать семена; а через тысячу лет вы, я и эти цветы соберемся в этом Саду, как и сегодня, и мы пребудем, любящие жизнь, и мы пребудем, мечтающие о пространстве, и мы пребудем, возносящиеся

к солнцу.

Сегодня же быть значит быть мудрым, хотя и не гнушаться

безрассудных; быть сильным, но не отвергать слабых; играть с

детьми не как отцы, но как сверстники, которые хотят научиться их играм;

Быть простым и бесхитростным со стариками и женщинами

и сидеть с ними в тени старого дуба, хотя вы еще идете рука

об руку с Весной;

Искать поэта, живи он хоть за семью реками, и обретать

172

покой в его присутствии, ничего не желая, ни в чем не сомневаясь, ни о чем не спрашивая;

Знать, что святой и грешник — братья-близнецы, кому

отец — наш Многомилосердый Царь, и что один из них родился лишь на миг прежде другого и единственно поэтому мы почитаем его Наследником;

Следовать за Красотой, даже если она поведет вас к самому краю пропасти, и пусть она крылата, а вы бескрылы, если

она решит одолеть пропасть,— следуйте за нею, ибо там, где

нет Красоты, там нет ничего;

Быть садом без ограды и виноградником без сторожа, сокровищницею, всегда открытой для прохожих;

Быть ограбленным, обманутым, введенным в заблуждение, быть сбитым с пути и уловленным в тенета, а после — осмеянным, но, невзирая ни на что, смотреть с высот вашего большего

«я» и улыбаться, памятуя, что есть весна, которая придет в

ваш сад плясать в вашей листве, и осень — золотить гроздья

вашего винограда; памятуя, что, если хотя бы одно из ваших

окон отпахнуто на Восток, ваша душа никогда не оскудеет; памятуя, что все, кого мнят обидчиками, грабителями, лжецами и

плутами, суть ваши братья в нужде и что, быть может, вы есть

все они в глазах благословенных жителей того Незримого Гра-‘

да, что высится над этим городом.

Теперь скажу также вам, кто своими руками созидает и добывает все необходимое, чтобы мы жили, ни в чем не ведая

нужды.

Быть — значит быть ткачом со зрячими пальцами, строителем, имеющим рачение о свете и пространстве; быть пахарем и

сознавать, что с каждым семенем, которое ты сеешь, ты зарываешь сокровище; быть рыбаком и охотником, состраждущим

рыбе и зверю, но еще больше состраждущим людским нуждам

и голоду.

И еще скажу вам: я хочу, чтобы каждый из вас был сопри-

•частен цели другого, ибо только тогда вы можете надеяться достигнуть собственной благой цели.

Друзья мои, возлюбленные мои, будьте дерзновенными и не

смиряйтесь, будьте пространными, а не ограниченными — только тогда наш с вами последний час воистину будет вашим

величайшим «я».

Он умолк, и глубокий мрак объял девятерых, и сердца их

отвратились от пего, ибо они не поняли его слов.

И вот те трое, что были моряками, затосковали по морю, те, что служили во Храме, возжаждали утешиться в его святых

стенах, и те, что были товарищами его детских игр, захотели

вернуться на рыночную площадь. Все они остались глухи к его

словам, и самые звуки их возвратились к нему, как усталые

бездомные птицы, ищущие прибежища.

Ал-Мустафа отошел от них в глубину Сада, ничего не говоря

и ни на кого не глядя.

173

Ученики же стали переговариваться между собой, ища оправдания своему стремлению уйти.

И вот они повернулись, и каждый пошел своей дорогой, и

ал-Мустафа, избранный и возлюбленный, остался один. <…>

Семь дней и ночей никто не приближался к Саду, и он был

наедине со своими воспоминаниями и своею болью, ибо даже

те, кто внимал ему с терпением и любовью, покинули его, вернувшись к своим прежним занятиям.

Только одна Карима пришла с покровом молчания на лице, с чашей и блюдом в руках, с питьем и едою, чтобы он в своем

одиночестве смог утолить голод и жажду. И поставив их перед

ним, она удалилась.

Вновь ал-Мустафа пошел к вратам и, сев под серебристыми

тополями, стал глядеть на дорогу. Вскоре он увидал там как бы

пыльное облако, приближавшееся к нему. Из облака выступили

девятеро, а впереди — Карима, путеводящая их.

Ал-Мустафа поднялся и вышел, чтобы встретить их на дороге. Они прошли через врата, и все было так, как если бы О’Пи

ушли всего час назад.

Они сели разделить с ним скудный ужин. Карима поставила

на стол хлеб и рыбу, разлила по чашам остатки вина и просит

Учителя: «У нас не осталось ни капли вина, позволь мне сходить в город за ним, чтобы вновь наполнить чаши».

Он поглядел на нее, и взор его отражал мысль о предстоящем странствии в дальние края.

— Не надо, достаточно и этого!— проговорил он.

Они досыта поели и попили. Когда же ужин кончился, ал-

Мустафа сказал голосом звучным, глубоким, как море, и мощным, как подлунный прилив:

— Друзья мои и сопутники, мы должны расстаться сегодня.

Долго мы вместе бороздили коварные моря, взбирались на горные кручи и боролись с бурями. Мы познали голод, но случалось нам бывать и на свадебных пирах. Часто мы бывали наги, но порой облачались и в царские одежды. Мы совершали