Это не тренировка ума, это действенное воплощение девиза-призыва адмирала Макарова: «Помни войну».

Ни качка на море, ни монотонное постукиванпе вагонных колес не усыпляли юмора стареющего генерала-академика. «Климат в Бергене, — писал он, — своеобразный: дождливых дней в году, кажется, 360; это значит, что дождь идет 360 раз в год, а вернее, 3600 раз, как видно на примере по такому случаю: приезжаю как-то в Берген в субботу вечером (около 8 часов вечера), останавливаюсь, как всегда, в гостинице «Norge». Дождь — через 40 минут ясно, еще через 20 минут дождь, через 40 минут ясно и т. д. Я стал отмечать каждый такой переход в книжке крестиком. В 12 часов ложусь спать, встаю в 7 часов утра. Воскресенье, сажусь за баллистику, те же периодические смены — ставлю крестик, к 12 часам ночи их было 32.

Следующие два дня была хорошая и ясная погода. На улицы выехали на автоцистернах поливальщики улиц (не чистильщики, а именно поливальщики). Я нашел, что наилучшая должность в мире — это поливальщик улиц в Бергене: он занят пять дней в году, а жалованье получает за 365».

Но шутке — час, а лесовозам — время: Крылов не только ускоряет их постройку, но и вносит существенные изменения в конструкции пароходов. Эти конструкторские добавления влияют как на мореходность, так и на коммерческую целесообразность судов. Об этом он так напишет в «Воспоминаниях»:

«На последующих пароходах я изменил конструкцию 194 рамных шпангоутов и бортовых стрингеров так, чтобы крепость их сохранилась и они лишь незначительно (на толщину планки) выступали бы за общий внутренний обвод шпангоутов; этим выигрывалась полезная грузовместимость для длинного пиленого леса и пе приходилось закладывать промежутки между рамовыми шпангоутами и главным грузом малоценными обрезками — дровами. Совладелец пароходов «Северолес» был одновременно и грузовладельцем, чего обыкновенно не бывает. Нововведение было вполне одобрено дирекцией «Северолеса».

Но — «Помни войну»: «В Ньюкасле в это время была начата на заводе Swane-Hunter постройка громадного линкора «Nelson» нового типа. Меня интересовало при начале постройки этого линкора устройство палубного бронирования и переход его в «були», т. е. противоминные выступы, но ничего нельзя было видеть — стапель со стороны реки был завешен рогожами».

Что ж, Дмитрия Ивановича Менделеева на завод под Парижем тоже не допустили, тем не менее рецепт русского бездымного пороха великий химик все-таки предложил.

30 мая 1926 года скончался вице-президент Академии наук СССР В.А. Стеклов. Для Крылова умер не только глава русской школы математической физики — ушел из жизни старый друг и единомышленник.

Тяжело переживал Крылов утрату и потому буквально взорвался, когда через несколько дней после скорбного известия он получил письмо от группы академиков. В письме говорилось, что кандидатура адресата выдвинута на освободившуюся должность вице-президента. Не смягчила взрыва и фраза о том, что «без вас нам не обойтись». Ах, коллеги-душегубцы, на поминках, что ли, такое гадостное предложеньице удумали, ах, крючкотворы…

И, не остыв, не упрятав гнева, он написал ответ коллегам: «…чтобы быть ясным, буду по морской привычке всякую вещь называть своим именем, не прибегая к обинякам».

Ни годы прожитые, ни степени и звания, ни чины и мировая известность не смогли сделать из Крылова академического академика. Юношеский задор, незатухающий фейерверк молодости сопровождали его неукротимые силы.

Доставалось в том ответе на орехи многим коллегам, даже гем, кто в самом деле от всей души желал и не мог обойтись без его вице-президентства, ибо внделн в нем самую идеальную для этого поста фигуру.

«Резкой грани между наукой и техникой поставить нельзя, — писал в письме от 20 июня 1926 года Крылов — И если 39 лет я занимаюсь наукой о корабле, то не имеет смысла отрывать меня от вверенной мне постройки судов, в проекты которых я внес много своего, и заставить меня отстаивать и составлять смету учреждении, мною признаваемых ненужными. Кроме вреда для дела и Академии это ничего иного принести не может».

Зол был Алексей Николаевич невероятно — не случайно и выражение одно у него в письме том переиначено- «уподобиться битюгу в посудной лавке», — написал он Это чтобы быть ближе к истине, а то «слон4 в той самой лавке — слишком экзотично, нереально, не от грешной нашей земли.

Полмесяца не мог успокоиться, а потом, поостыв в трюмах и на мостиках доводимых до кондиции лесовозов, написал вдогонку второе письмо, в котором извинялся за горячность, но не снимал принципиального отношения к освещаемым вопросам.

Корабельный инженер П Г. Гойнкис, один из сотен учеников академика, вспоминал об учителе: «В А Н Крылове сильно было развито чувство справедливости Бывало, что он сгоряча раскритикует и обругает, а потом увидит, что был не прав Тогда сам шел к пострадавшему, признавал свою неправоту и ставил в известность руководство Подобный случай имел место на одной из серьезных работ ЭПРОНа (Экспедиция подводных работ особого назначения — В Л.), куда Алексея Николаевича пригласили для консультации Работой руководил грактик, не имевший высшего образования, но исключительно глубоко понимающий физическую сторону вопросов плавучести и остойчивости Алексей Николаевич сперва забраковал все его мероприятия, а потом, более подробно разобравшись и убедившись в исключительной опытности руководителя, не только специально отправился к начальнику ЭПРОНа засвидетельствовать правоту производителя работ, но в дальнейшем, когда просили у него консультации, узнав, кто ведет работу, говорил — «Тут моей консультации не требуется».

В известной мере, но в ином аспекте эту характероную логическую особенность Крылова дополняет воспоминание другого ученика академика, доцента С.Т. Яковлева: «В конце того же 1913 года я снова встретился с Алексеем Николаевичем, но уже в Морской академии, куда я поступил слушателем Алексей Николаевич читал нам высшую математику, а позднее теорию корабля. Лекции его отличались исключительной содержательностью и ясностью. Мы все слушали их с большим вниманием и старательно записывали Особенно много воспоминании связано с практическими занятиями, которыми также руководил сам Алексей Николаевич. Обычно задачи решал у доски кто-нибудь из слушателей Если задача не выходила, Алексей Николаевич начинал нервничать, требовал стирания с доски написанного неверно и кричал при этом «Икс или шрек — к черту!» — заставлял начинать решение заново Бедняга слушатель «пыхтел», но после известных трудов добивался нужного решения.

Я помню, и со мной был такой случаи. Я, будучи вызван к доске, пытался решить задачу, но из моего старания ничего не получалось. Алексей Николаевич начал сердиться 1огда я обратился к нему: «Вы же видите, что мои попытки бесплодны, помогите мне» А Н. Крылов сделал мне минимально необходимые указания, и задача была доведена до успешного конца».

Минимальные или несколько большие указания дал профессор слушателю — не суть важно, но из приведенных отрывков ясно, что Крылов был весьма самокритичным человеком.

В минуты плохого настроения, нередко посещавшего Крылова в последний период пребывания за границей, он мысленно обращался к знаменательным моментам из прошлого. Память звала академика, например, к закрытой гавани в Бизерте, где стояли на приколе Черноморские корабли, так пли иначе прошедшие через его руки крейсер «Очаков», линкор «Император Александр Третий», броненосец (Георгий Победоносец», минный крейсер «Сакен», шесть эсминцев и четыре подводиые лодки, яхта «Алмаз».

Чувство печали и чувство гордости сливались в душе стареющего моряка при мысли о пленниках в Бизерте.

Печаль понятна: побыв хоть немного на корабле, настоящий моряк уж никогда ие забудет его, но причем здесь гордость, ведь это обшарпанные, покинутые, ржавеющие коробки из стали, давным-давно переставшие быть боевыми судами?

Но разве мать обращает внимание на одежду сына, вернувшегося с войны?

Сравнение, право, не очень далеко лежит от истины: недавний главный инспектор кораблестроения смотрел на эскадру в Бизерте не посторонними глазами — он знал каждый ныне умирающий корабль от киля до клотика, видел живым, могучим защитником родной земли.