Немало честных людей думало так же, как Крылов, но. письменный протест попыткам правительства представил он один.

Флот должен был быть русским от киля до клотика, и он стал именно таким.

Еще соловецкие монахи доказали сами себе, что чем лучше ходкость и грузоподъемнее суда, тем ощутимее доходы. Последние складывались от архангелогородской клюквы и соловецкого посола сельди, а также от кваса, шибающего и в нос и в уши так, будто сладкий порох внутри взрывался. От клюквы, правда, в отличие от кваса, как в судороге, сводило скулы, но, несмотря на это, северная ягода стояла вровень, если не опережала тропические фрукты.

Затарив дары русской природы в бочки, иноки грузили их на утлые суденышки и, пользуясь ветром, под парусами шли в Лондон. Там, на лондонском торжище, доставленный товар сбывался нарасхват и оптом и в розницу. «По нраву? — вопрошали продавцы у покупателей. — Так мы еще пригоним, не задержим».

Расторговавшись, монахи ставили свои немудрящие паруса в обратный путь, барки их, нагруженные заморскими изделиями, сидели так глубоко, что чуть ли водой не заливались.

Увеличивая оборачиваемость своих плавсредств, послушники Соловецкого монастыря, а глядя на них, и поморы стали складывать в доход и полушку, вырученную за товар, и рубль, которым оценивалась доставка этого товара к покупателю. Даже налеты морских ушкуйников не могли остановить торговых мореходов русского Севера. Тогда их попробовали блокировать королевскими флотилиями. Русский принцип: «Свой товар — сами доставим» — не устраивал Европу.

«Швах дело?» — спросил прибывший на Соловки царь Петр Первый. «Нужно бы хуже, да некуда, батюшка», — ответствовали северяне, кланяясь поясно. «Ну, коли приперло, то помогайте, христолюбцы!»

И валили поморы высокую корабельную сосну, и волокли посуху через весь остров сбитые из нее фрегаты, чтобы ими царь Петр мог бы неожиданно в свейскую эскадру вклиниться да разбросать ее по холодному морю.

Пока дрались, квас, перебродив в необъятных деревянных чанах, закис, клюква тоже, обмякнув, забродила — разор. Не по-хозяйски то было, добро губить, но что делать — надо было ждать, пока царь ногой твердой, рукой властной на море не станет. Ждать да помогать ему в том.

Так, от войны к войне, и развивался русский торговый флот.

К началу XX века он был объединен в Русское общество пароходства и торговли — РОПиТ.

Это было смешанное коммерческое предприятие под контролем государства. В описываемое время его правление состояло из шести членов — три от акционеров, три от правительства. Судя по всему, это правление было довольно дальновидным. Решив обновить и переоснастить флот, оно не очень долго гадало, кто бы смог возглавить это техническое обновление. Конечно, более подходящей фигуры, чем А.Н. Крылов, нельзя было и придумать, и совершенно неожиданно он легко принял приглашение войти в состав совета общества.

РОПиТ, разумеется, не ошиблось в выборе технического руководителя, но не сожалел о своем согласии и профессор Крылов: РОПиТ-то оно РОПиТ, а в его составе флотилии вспомогательных судов, без которых военный флот может быть как без рук в случае боевых действий. Надобность в этих плавающих базах вот-вот нагрянет — наступал 1912 год, до назревшей мировой войны оставалось чуть более двух лет.

Должность у Крылова в РОПиТе разительно отличается от исполняемых ранее: деятельность общества подчинена торговле, а у нее другие законы, чем у любой другой области экономики. Но познание неизвестного — жизненный принцип Крылова, и, по собственному признанию, он «с головой» уходит в дело: «По обычаю вновь вступающего члена совета, чтобы дать ему возможность обстоятельно ознакомиться с делами общества, назначают в ревизионную комиссию; я взял на себя ремонтную и навигационную части».

«Новичок» довольно долго, потратив в общей сложности 180 часов в течение целого месяца, математически анализируя, вникал в громадное хозяйство, отягощенное самой запутанной деятельностью человека — коммерцией. Сличительные ведомости на перевалочные грузы от Одессы до Гонконга, от Петербурга до Сан-Франциско, дефектные листы на ремонты в попутных портах, счета на оплату поднаемных экипажей, угля, масла, отчеты капитанов и ропитовских агентов, разнообразные временные фрахтования — все это и многое-многое другое, мелкое и крупное, заметное и почти невидимое, было подвергнуто такому разбору, такому разложению по полочкам составных частей, что общее собрание акционеров только за головы бралось.

Было от чего. Обычные «двухспальные простыни», как называл Крылов сводные отчетные ведомости с бесконечными колонками многозначных цифр, превратились в красноречивые математические выводы на четвертушке бумаги. Сообщив изложенные данные, Крылов в заключение сказал: «От статистики же, представленной Одесской главной конторой общества, польза такая же, как от статистики того легендарного исправника, который в ведомости о распределении населения его уезда по сословиям в графе «свободных художников» написал: «Ввиду заключения конокрадов Абдулки и Ахметки в тюрьму свободных художников во вверенном мне уезде нет».

Всем присутствующим на годовом собрании показалось, что оптимизм и цифровая точность доклада нового члена совета, безусловно, вдохнут новую живость в пароходные гудки РОПиТа и тем самым увеличится коммерческая оборачиваемость судов, а она, как и в давнпе времена, была главным экономическим показателем.

На том собрании Крылов стал одним из шести членов правления РОПиТа, ведающего постройкой, ремонтом и технической эксплуатацией судов. Следуя бытовавшей в то время поговорке о том, что «торговый человек не дрова — в печке не сгорит», моряк был далек от мысли ограничиться принятыми на себя техническими обязанностями. Познав суть, определить будущее развитие того дела, эа которое взялся, — такова конкретная задача деятельности Крылова в РОПиТе. После такого решения для него уже совершенно неважно, осмысливать ли теоретическую проблему, производить ли прикладной расчет корпуса судна или мостового пролета или подводить дебет с кредитом, — работа требует всего человека, тогда она и выполняется всеобъемлюще.

«Само собой разумеется, — писал Крылов, — мне не оставалось чуждой и коммерческая деятельность общества».

Эта нечуждость к работам, которые различными людьми определяются как работы второй руки, принесла в самое ближайшее время, в годы становления Советской власти, миллионные золотые сбережения новой России. Знание конъюнктуры мирового рынка, законов ценообразования на нем позволило ученому совершить в 20-е годы многомиллионные сделки, соблюдая в них непременно пользу и выгоду молодого государства. Без ропитовской практики это едва ли было бы возможным.

Как ни странно это звучит, но именно в период освоения торгового баланса при дальних и ближних морских перевозках Крылов приступил к переводу ньютоновских «Математических начал натуральной философии».

«Если многие видят отдых в том, — обращался к слушателям профессор Морской академии Крылов, — чтобы, сидя за шахматной доской, соображать самые неожиданные комбинации и продумывать самые замысловатые ходы, то отчего же для отдыха не перечесть лишний раз со вниманием избранные места из произведений величайших гениев и для развлечения не побеседовать об их творениях?»

Но профессор не только советует, а и сам чередует труд и «отдых»: выяснив, почему ропитовские пароходы одинаковой мощности «Диана» и «Чихачев» работают с разными КПД, он переходит к пояснениям «Начал» на основе современного математического анализа. Или наоборот: сначала о «Началах», а потом о пароходных КПД.

В первом случае крылатым выражением в выводах: «Что это у вас — силы пони или силы битюга — и почему у вас пони жрет больше угля, нежели битюг?» — подправлены нерадивцы или ловкачи из Одесской главной конторы. Во втором, как уже отмечалось, созданы 207 пояснений, в числе которых и несколько оригинальных исследований, имеющих большую научную ценность.