Васька спал как ни в чём ни бывало! Я хотела его растормошить и внезапно поняла, что это, оказывается, он храпит и выводит носом «ср-бр-хр»!

Не успели мы перевести дух и засмеяться, как в соседнем перелеске кто-то громко задышал и начал ломать кусты. Мальва громко залаяла. Васька тут же проснулся, мы с Сарданой завизжали и бросились кто куда, а Павлик с быстротой молнии влез на берёзу. Я упала в высокий багульник, зажала ладонями уши и крепко-накрепко зажмурила глаза. Мне нравится разглядывать великанов на картинках в красивой большой книге про мифических греков, но по-настоящему, перед собой… Ну уж нетушки!

Я долго ждала, а потом мне стало интересно, чем всё кончилось. Я привстала и увидела, что Васька гладит по крутому боку пёструю корову. Сардана высунулась из-за коряги.

– Заблудилась, бедняга, – сказал Васька заботливо. – Надо бы подоить, вон какое вымя тугое.

Павлик сразу сделал вид, что он залез на берёзу просто так, ради развлечения. И торжественно закричал:

– Мы не бросим несчастную! Мы приведём заблудшее животное к отчему дому!

Павлика никто не слушал. Васька принялся доить корову, а мы с Сарданой подставляли ладони под живые струи и пили парное молоко, которое пахло травой и солнцем, и тепло дымилось в наших руках.

Мальва весело побежала вперёд, то есть назад по тропе. Мы двигались нарочно медленно, подстраиваясь под Васькину хромую ногу.

Наверное, была уже ночь, но в начале лета ночи у нас в Якутии белые – «молочные», как говорит моя бабушка. Я видела, как Павлик не без опаски трогает коровью холку. Его родители ездят на работу в город, им некогда держать коров. А в Васькиной усадьбе полно всякой живности: коровы, поросята, гуси, куры…

Сардана чему-то улыбалась, рассеянно отмахиваясь от комаров берёзовой веткой. Мне было хорошо, не беспокоили никакие вредные мысли. Только ужасно хотелось петь. И я запела, сначала потихоньку, а потом всё громче и громче, и меня слушали молчаливая тайга, ребята, Мальва и корова. Я пела без слов, но они всё понимали. Песня была о том, что Васька не трус, а если у него зубы немножко клавишами, так это же хорошо, зато не беззубый. Я пела, что мне попадёт от мамы за зонтик. Я пела о великане Сырбырхырчике, о Мальвиных дочках, отданных охотнику, и о нерождённых щенятах с блестящей синей шёрсткой. Я пела, что мы не умрём никогда-никогда, вырастем по-настоящему храбрыми и снова отправимся в далёкий Синий лес.

В дальнем конце нашего двора стоит старая беседка. Ей, наверное, сто лет. Она снизу доверху увита смешными растениями, похожими на колючие огурчики. Есть их, к сожалению, нельзя. Я давно уже знаю, что они горькие и пустые внутри.

Позади беседки проходит канава, которая весной наполняется водой, а летом высыхает, но с каждым годом становится всё шире и подступает ко двору. Бабушка велела засыпать канаву, но папа с дядей Сеней всё время забывают. Иногда они собираются в беседке с соседскими дяденьками и шумно разговаривают о политике и других неинтересных делах. А что ещё делать в беседке, как не беседовать? Поэтому мы тоже порой сидим в ней и болтаем, как сейчас.

– Вот если бы найти клад, – мечтает Павлик, – мы бы тогда сдали его государству и за это попросили бы государство купить нам большой корабль, на котором можно путешествовать. Мы бы уплыли в такие места, где кладов – пруд пруди, только успевай откапывать. Особенно их много в горах, у моря и в жарких пустынях. В старину по пустыням шли караваны верблюдов, купцы везли сундуки с драгоценностями, а когда на караваны собирались напасть разбойники, купцы зарывали богатство в песок. Золотые монеты, серебряные кубки, жемчуг и бриллианты так до сих пор и томятся, закопанные, так и ждут, чтобы кто-нибудь их откопал.

– Я слышал, есть пустыня из сáхара, – сказал Васька.

Павлик засмеялся:

– Ты, наверное, Сахáру имеешь в виду. Она просто так называется. Это очень старинная пустыня. По её барханам, может быть, до сих пор ползают огнедышащие драконы-вараны.

– А барханы кто такие?

– Покатые песчаные горы. Как штормовые волны в море, только застывшие. В них-то купцы и зарывали свои сундуки…

– Как ты думаешь, а у нас на Севере ещё остались клады? – поинтересовалась Сардана.

Павлик ответил, что да, наверняка. Возможно, клад где-то рядом. Очевидно… Скорее всего, именно здесь… И Павлик забегал кругами, размахивая руками и крича:

– Точно! Несомненно! Бесспорно! Конечно, клад здесь! Под этой беседкой, она же старинная!

Потом резко остановился напротив меня:

– Говори быстро, твой прадедушка был купцом?

– Не знаю, – растерялась я.

– Как! – воскликнул Павлик гневно. – Ты не знаешь, кем был твой прадед?!

Я разозлилась:

– Ты, что ли, о своём много знаешь?

Павлик сразу успокоился и сказал, что его отец прав: человечество плохо знает свою историю. С задумчивым видом он осмотрел беседку и пробормотал:

– Когда-то она была красивая, вон сверху узоры резные сохранились. Твои предки, Валентинка, были богатыми людьми, если могли сидеть тут, чаи гонять…

Васька принес три лопаты, и мы принялись подкапывать землю под беседкой. Павлик радовался, что ему первому пришла в голову счастливая идея провести операцию «МИК» – «Мы ищем клад». В деревне ещё никто не пробовал искать купеческие клады.

Мы трудились до обеда, но нашли только пару ржавых банок, резиновую галошу и набрали полную кружку дождевых червей. Павлик показывал, как надо правильно копать, хватал и отбрасывал Васькину лопату, ругал его за бестолковость и всячески руководил операцией.

Наскоро перекусив дома, мы снова стали рыть землю и к вечеру выкопали довольно большую яму, ужасно устали и потихоньку начали сомневаться в существовании клада.

– Павлик, – вздохнула Сардана, держась, как старушка, за спину. – Мне почему-то кажется, Валентинкины предки не были купцами…

Павлик смотрел на нас с упреком и сожалением:

– Эх вы, искатели сокровищ!

Он привязал к палке кусочек магнита и объявил, что изобрёл металлоискатель.

– С ним можно найти в земле даже автомобиль. А если потом я усовершенствую изобретение и пущу в производство, то даже могу получить всемирную премию за свою гениальность!

Скоро металлоискатель начал к чему-то притягиваться. Мы с надеждой столпились вокруг ямы. Павликина лопата таинственно звякнула. Земля была твёрдая, как обгрызенная мышами прошлогодняя халва, которую я как-то обнаружила у бабушки в кладовке, но понемногу стала показываться загадочная синяя крышка.

– Клад, клад, – дрожа и вовсю работая лопатой, шептал Павлик. – У меня тонкий нюх на клады… Смотрите, это горшок, он набит золотом…

Глаза у него горели, ноздри раздувались, а рот просто не закрывался от счастья. Я испугалась, не заразился ли он от клада золотой лихорадкой.

Действительно, это был горшок. Он смутно напомнил мне те далёкие дни, когда у меня под кроватью стоял почти такой же. Павлик с трудом открыл проржавевшую крышку и…

Я так и знала. Если там чем-то и пахло, то совсем не золотом.

Мы ужасно расстроились, а о Павлике и говорить нечего. У него даже глаза стали мокрые.

– Ты… плачешь? – удивился Васька.

– Сам ты плакса, – огрызнулся Павлик, – это не слёзы, а мечты. Они грустят оттого, что мы ничего не нашли, вот и плачут.