– Ну хорошо, – наконец сказал Броган. – Что дальше?

– А дальше то, что мы будем работать всю ночь, – сказал Макграт. – Потом весь день, опять всю ночь, и так до тех пор, пока не отыщем Холли.

Он по очереди оглядел подчиненных, чтобы убедиться, что сделал правильный выбор. Пришел к выводу, что пара подобрана хорошо. Агенты прекрасно дополняют друг друга. Броган старше, серьезнее, он пессимист. Невысокий, худой, любит строгий и четкий порядок, при этом имеет достаточно воображения, чтобы приносить пользу. Сумбурная личная жизнь. Подружка и две бывших жены вытягивают у него изрядные деньги и причиняют массу беспокойства, но никогда не мешают работе. Милошевич моложе, менее инициативный, зато упорный и расторопный. Имеет множество закадычных друзей, что необязательно является недостатком. Испытывает слабость к большим и дорогим полноприводным машинам, но каждому человеку нужно какое-нибудь увлечение в жизни. Оба агента довольно давно работают в Бюро, имеют на поясе скальпы многочисленных врагов. Оба умеют полностью отдаваться работе, и ни один еще не жаловался на сверхурочные. И на зарплату, что делает их уникальными. Хорошая команда. Оба лишь недавно в Чикаго, однако расследование не будет ограничено одним Чикаго. Макграт был абсолютно уверен в этом.

– Мило, ты восстанавливаешь все действия Холли, – сказал он. – Шаг за шагом, минута за минутой начиная с полудня.

Милошевич рассеянно кивнул, словно уже погрузившись в работу.

– Броган, ты проверяешь ее прошлое, – продолжал Макграт. – Надо найти какие-то причины произошедшего.

Броган поморщился, словно ему было известно, что в этом деле причины имеют приоритетное значение.

– Мне начать со старика? – спросил он.

– Разумеется, – согласился Макграт. – По крайней мере, я бы поступил так.

– Хорошо, но с которого? – спросил Броган.

– С любого. Выбирай сам.

В тысяче семистах двух милях от Чикаго было принято другое важное решение. Решение относительно третьего плотника. Заказчик вернулся к белому зданию на пикапе строителей. Третий плотник, успевший сложить инструмент, шагнул вперед к подъезжающей машине, но озадаченно остановился, увидев того, кто сидел за рулем. Он в замешательстве застыл на месте, а заказчик, подъехав к дому, вылез из кабины.

– Ну? – спросил он.

– Где ребята? – ответил вопросом на вопрос плотник.

– Появилось одно дельце, – ответил заказчик. – Одно срочное дельце.

– Какие-то проблемы?

Он умолк, подумав о своей доле. Конечно, она была самая маленькая, потому что в бригаде он был младшим, но все же даже самая маленькая доля от общей стоимости работ представляла сумму бо́льшую, чем он видел за все последнее время.

– У тебя есть пила? – спросил заказчик.

Плотник лишь молча посмотрел на него.

– Глупый вопрос, да? – продолжал заказчик. – Вы плотники, а я спрашиваю, есть ли у вас пила. Ладно, покажи мне лучшее из того, что у вас есть.

Плотник растерянно постоял на месте, затем нагнулся и достал из ящика с инструментами мощную циркулярную пилу. Тусклый блеск металлического корпуса, большой диск, облепленный свежими опилками.

– Поперечный? – спросил заказчик. – Подойдет для того, чтобы перепилить действительно твердые штуковины?

Плотник кивнул.

– Справится со всем.

– Ну хорошо, тогда слушай внимательно. Мне нужна демонстрация.

– Чего? Пилы?

– Комнаты.

– Комнаты? – переспросил плотник.

– Должно быть так, чтобы из нее нельзя было выбраться, – сказал заказчик. – Это ведь было главное требование, верно?

– Вы сами поставили задачу.

– Но выполнили ли вы ее? Вот что я хочу узнать. Нам нужно устроить проверку. Демонстрацию того, что комната действительно удовлетворяет всем требованиям.

– Хорошо. Но каким образом? – спросил плотник.

– Ты отправишься туда. И мы посмотрим, сможешь ли ты выбраться из нее до утра. Ты ведь сам ее строил. Значит, тебе должны быть известны все ее слабые места. Если кто-то и сможет выбраться оттуда, то только ты, ведь так?

Плотник молчал, пытаясь понять.

– Ну а если у меня получится? – наконец спросил он.

Заказчик пожал плечами.

– Тогда я ничего не заплачу. Потому что вы не выполнили мои требования.

Плотник снова умолк, не понимая, говорит ли заказчик серьезно.

– Ты заметил изъян в моей логике? – спросил заказчик. – Сейчас ты думаешь, что в твоих интересах просто просидеть всю ночь, ничего не делая, а утром доложить мне: «Нет, сэр, я не смог выбраться отсюда. Нет, сэр, никак не смог».

Плотник издал нервный смешок.

– Да, я именно так и думал, – подтвердил он.

– Значит, тебе нужна побудительная причина, – сказал заказчик. – Понимаешь? Для того чтобы ты действительно всеми силами старался выбраться из комнаты.

Плотник обернулся на глухие стены угловой комнаты второго этажа. Когда он снова посмотрел на заказчика, тот держал в руке черный пистолет.

– В машине лежит мешок. Сходи и принеси его.

Ошеломленный плотник огляделся по сторонам. Заказчик нацелил пистолет ему в голову.

– Принеси мешок, – тихо повторил он.

В кузове ничего не было. Холщовый мешок лежал на сиденье в кабине. Внутри находилось что-то бесформенное длиной фута полтора. Мешок оказался тяжелым. Плотнику почему-то вспомнилось, как он на рынке доставал из морозилки половину свиной туши.

– Открой, – окликнул его заказчик. – И загляни внутрь.

Плотник развернул горловину мешка. Первым, что он увидел, был палец. Белый как лед, потому что из него вытекла вся кровь. Отчетливо выступали трудовые мозоли, большие и желтые.

– Сейчас я запру тебя в комнате, – продолжал заказчик. – Если к утру ты не выберешься из нее, я сделаю с тобой то же самое, понятно? Твоей собственной пилой, потому что моя затупилась, пока я занимался вот этим.

Ричер тихо лежал на грязной соломе на полу коровника. Он не спал, однако его тело полностью отключилось, так что эффект был тот же самый. Все мышцы расслабились, дыхание стало ровным и медленным. Глаза были закрыты, потому что в кромешной темноте все равно смотреть было не на что. Однако мозг его бодрствовал. Не перебирал лихорадочно мысли, а напряженно работал, с той полной сосредоточенностью, какая бывает только ночью, когда ничто не отвлекает.

Ричер занимался сразу двумя делами. Во-первых, он вел отсчет времени. Прошло уже почти два часа с тех пор, как он в последний раз сверялся с часами, но Ричер знал время с точностью до двадцати секунд. Это умение родилось давно, за долгие ночи без сна во время службы в армии. Когда чего-то ждешь, тело закрывается, словно домик на морском курорте на зимний период, а рассудок сосредоточивается на ровном счете проходящих секунд. Жизненные процессы словно приостанавливаются. Это позволяет сберечь энергию, а ответственность за работу сердца передается от погруженного в сон мозга каким-то внутренним часам. Вместо мыслей остается бескрайняя черная пустота. Но это позволяет оставаться бодрствующим, готовым к тому делу, которое ждешь. И это означает, что ты всегда знаешь, который сейчас час.

Во-вторых, Ричер осуществлял в уме нехитрые арифметические вычисления. Перемножал многозначные числа. Ему ровно тридцать семь лет и восемь месяцев, с точностью до дня. Тридцать семь умножить на триста шестьдесят пять будет тринадцать тысяч пятьсот пять. Плюс двенадцать дней на двенадцать високосных лет, итого получится тринадцать тысяч пятьсот семнадцать. И еще восемь месяцев начиная с его дня рождения в октябре до сегодняшнего дня в июне – двести сорок три дня. Всего тринадцать тысяч семьсот шестьдесят дней, тринадцать тысяч семьсот шестьдесят ночей. Ричер пытался определить место данной конкретной ночи в этой бесконечной веренице. Исходя из того, насколько она плохая.

И он вынужден был признать, что, хотя это не лучшая ночь в его жизни, ей далеко до худшей. Очень далеко. Из первых четырех лет у него в памяти ничего не сохранилось. То есть оставалось около двенадцати тысяч трехсот ночей. Так вот, данная конкретная ночь попадала куда-то в верхнюю треть. Особо не напрягаясь, Ричер мог вспомнить тысячи ночей гораздо более плохих, чем эта. Сегодня ему было тепло и уютно, он не был ранен, непосредственно в данный момент ему ничего не угрожало, и его накормили. Не слишком хорошо, но Ричер был склонен думать, что объяснялось это скорее отсутствием кулинарных навыков, чем стремлением причинить боль. Так что в физическом отношении ему было не на что жаловаться.