— Это друзья, Уолтер, — сообщил Кроули гостю.

— Твои или Мины?

— Наши общие.

Уолтер скептически хмыкнул. Я попытался определить, откуда доносится голос, но не смог. Обладатель его, казалось, все время передвигался по комнате, когда он заговорил снова, то был уже возле занавешенных окон.

— Если судить по одежке, Кроули, то это, скорее, твои приятели.

Кроули откашлялся и проговорил смущенно:

— Ну отчасти… по крайней мере, эти четыре господина проделали немалый путь из Нью-Йорка, чтобы встретиться с тобой, Уолтер. Ты должен быть польщен.

— Мне бы польстило больше, принеси они с собой что-нибудь выпить.

К Флинну, первому из нас, вернулся дар речи.

— Неужели, прихвати мы выпивку, вы смогли бы использовать ее по назначению?

— Думаю, я бы как-нибудь справился.

Кроули попытался осторожно объяснить:

— У Уолтера больше нет того, что мы называем ртом…

— Зато у меня есть что-то поинтереснее, — перебил его голос, — и более подходящее для кое-чего…

— Ой, — вскрикнул от боли Флинн. Он вскочил, а стул его упал на пол. — Этот сукин сын только что укусил меня!

— Ради всего святого — сядьте. Вы причиняете ей боль.

Я почувствовал, как Мина забилась в конвульсиях. Услышав ее стоны, Флинн, ворча, вернулся на свое место между Круоли и Фоксом. Когда судороги Мины прекратились, мы услышали смех Уолтера, доносившийся из угла детской. Он был похож на смех озорника-школьника.

— Кажется, у меня кровь на шее, — пожаловался Флинн.

Фокс, откашлявшись, произнес официальным тоном:

— Уолтер, мы представляем здесь исследовательский комитет «Сайентифик американ» — полагаю, вы наслышаны об этом журнале?

— Что-то я давненько не возобновлял мою подписку.

— Ха, удачная шутка, — сказал Фокс холодно и попытался парировать выпад Уолтера: — А продукция в газетных ларьках у вас, видимо, устарела?

— Там, где я нахожусь, темновато для чтения.

— Интересно, — проговорил я, решив, что пора и мне присоединиться к разговору. — А не могли бы вы описать нам это место, чтобы мы лучше его представили?

Молчание. Потом голос Уолтера раздался уже с другой стороны.

— Сейчас я стою прямо за тобой, приятель.

Я невольно напрягся и, повернув голову, стал вглядываться в темноту за спиной. Во рту у меня пересохло, я облизал губы, и проговорил:

— Докажите это.

— Как?

Я перевел дыхание.

— Ударьте Фокса.

Уолтер рассмеялся так громко, что заглушил возмущенные протесты Фокса. Но я не хотел обращать все это в шутку и пытался проверить, как этот так называемый дух отреагирует на мою попытку изменить сценарий.

— А ты мне нравишься, парень, — сказал Уолтер. — Но, боюсь, я не настроен сегодня играть под твою дудку.

— Тогда что же тебе нынче по душе?

Уолтер прошептал мне в самое ухо:

— Возможно, я еще навещу тебя сегодня, тогда и узнаешь…

Что-то холодное и жесткое, как слоновья кожа, потерлось о мою щеку. Я закусил губу, чтобы не закричать. К счастью, Уолтер переключил свое внимание на других.

— Честно говоря, джентльмены, я бы тут кое-что переставил…

Раздался громкий треск: что-то тяжелое упало на стол, и тот развалился на части. («Проклятие, уродство!» — прорычал Уолтер.) Сломанная столешница рухнула мне на ногу. Теперь мне хорошо стали видны ноги Мины, опутанные светящимся шнуром; что-то было не так, хотя в тот момент я не мог сказать, что именно меня насторожило.

— Надеюсь, ты не в претензии, Кроули? — не унимался Уолтер. — Я решил передвинуть буфет там внизу — боюсь, кое-что побилось при перемещении.

— Это же был парадный фарфор моей матери!

— Твоя мать была старой стервой с ужасным вкусом.

Повисла тишина, Кроули едва сдерживал себя.

— Я уверен, что это произошло случайно, Уолтер, — произнес он наконец, смиряя возмущение. — Ты знаешь, мы с Миной хотим, чтобы ты считал наш дом своим домом.

— Ой-ой-ой! Какими великодушными мы стараемся выглядеть на людях, — сказал с презрением Уолтер. — Ты ведь любишь публику, верно, Кроули? Тебя хлебом не корми, дай перед кем-нибудь покрасоваться! Небось с ума сходишь в операционной: одна женщина висит в кресле, а три других смотрят. Признайся, старик, трудно скрыть эрекцию под халатом?

— Хватит! — проревел Кроули.

— Поосторожнее, не разомкни круг, — поддел его Уолтер. — Ты ведь не хочешь причинить боль твоей драгоценнейшей Мине? Или хочешь?

Мина издала тихий стон, стало ясно, что она выходит из транса. Так пациенты Кроули просыпались после наркоза.

— Мне показалось, я слышу голос Мины, — сказал Уолтер, обращаясь к нам. Голос его стал стихать, словно он удалялся от нас по тоннелю. — Джентльмены, я был бы рад еще поболтать с вами, но мне пора возвращаться к себе. Так что позвольте откланяться.

После этих прощальных слов в детской воцарилась тишина. Уолтер покинул сей мир и вернулся в иное измерение.

Керосиновая лампа разбилась, когда Уолтер ударил по столу, так что нам пришлось несколько минут проблуждать в потемках, пока Флинн не зажег спичку. В ее мерцающем свете мы увидели Мину, обмякшую на стуле. Я развязал светящиеся веревки, которыми ее щиколотки были привязаны к ножкам стула, а Кроули бросился растирать ей запястья, чтобы восстановить циркуляцию крови. Через минуту она пришла в себя, хотя была очень ослаблена после пережитого испытания. Она поглядела на меня и улыбнулась еле заметной вермееровской полуулыбкой.

— Он приходил? — спросила она.

— Да, любовь моя, — отвечал Кроули, касаясь губами ее пальцев. — Уолтер приходил.

— И как он себя вел? — поинтересовалась Мина. — Он держал себя в руках?

— Он был в одном из своих настроений, — сказал Кроули, — но просил меня передать тебе его любовь.

Слушая этот разговор между мужем и женой, я наконец не утерпел и спросил:

— Извините, что перебиваю вас, но кто такой этот Уолтер?

На усталом лице Мины все еще играла улыбка, она переглянулась с мужем.

— Я думала, вы догадались! Уолтер — мой брат.

Он был красив — глубокие, выразительные глаза, словно подведенные черной тушью, и чувственный рот баловня женщин. Лицо выражало веселое безразличие; изучая фотографию, я подумал, что парень наверняка не упускал своего в этой жизни. Казалось, что-то справа от него привлекло внимание этих бесстыжих глаз, я знал, что это всего лишь поза, принятая перед камерой, но невольно приписывал его взгляду сверхъестественное предвидение, словно перед ним только что распахнулась дверь в потусторонний мир. Дверь, через которую ему вскоре суждено покинуть земные пределы.

— Явное фамильное сходство, — заключил Кроули, пока я рассматривал раскрашенную фотографию его шурина — единственное сохранившееся изображение Уолтера Эмерсона Стэнсона, брата Мины.

Мы были в медицинском кабинете Кроули на первом этаже, куда спустились впятером, чтобы доктор обработал «укус» Уолтера, след от которого остался на шее Флинна: отвратительный рубец с тремя неглубокими вмятинами, словно укус миноги или огромной пиявки.

— Сходство и в самом деле поразительное, — согласился я. — Словно они близнецы.

— Вы почти угадали, — отвечал Кроули. — Они родились с разницей всего в тринадцать месяцев.

— Ирландские близнецы, — пробормотал Ричардсон, отпивая бренди. Он был бледен как полотно, лицо его застыло, как в параличе. Впрочем, мы все еще не оправились от потрясения.

Флинн глубоко вдохнул и старался держаться молодцом, пока Кроули дезинфицировал его рану.

— А может, стоит сделать мне противостолбнячный укол, доктор?

— Не уверен, — покачал головой Кроули. — Прежде такого никогда не случалось. Боюсь, я не слишком-то сведущ в лечении укусов призраков.

Столбняк. У меня в голове всплыл медицинский текст, фотография мужчины с risus sardonicus — «сардонической улыбкой», то есть со сведенными судорогой челюстями.