Он лежал в комнате с задернутыми шторами, освещенной только тусклым светом настольной лампы и, отвернувшись к стене, растравлял свою ревность до предела. Он представлял себе эту девчонку, первую красавицу школы, пышногрудую белокурую богиню, по которой сохли все парни, с Мелом, в машине, как они целуются, и его руку у нее на груди. Он думал о Меле, о его синих глазах и кривой веселой улыбке, о том, как девочка обнимает его за шею и гладит его широкие плечи, как она целует его в губы, до которых он так и не посмеет никогда дотронуться, и глаза его были мокрыми от злых слез. Он мог плакать вволю, твердо зная, что Мелькор раньше часа ночи не вернется, а когда вернется, то к нему точно не зайдет. Гор чувствовал себя одиноким и брошенным, отвергнутым и нелюбимым, это чувство доставляло ему острое страдальческое наслаждение, от которого щемило в груди и щипало в носу, он думал, что завтра он даже разговаривать с Мелом не сможет, чтобы не расплакаться. Да и чего они будут говорить? У него новая девочка, он теперь будет к ней бегать каждый день, будет ее трахать, а уж как он это делает, Гор представлял во всех подробностях. Он не раз видел Мелькора в школьном душе и знал, что прибор у него, как у взрослого мужика, и когда Гор об этом думал, то лицо у него заливалось краской, а сердце стучало в три раза быстрее.

Так он лежал, растравляя себя муками ревности и любовными мечтами, увлекшись настолько, что не заметил, как дверь растворилась и снова захлопнулась. Мелькор присел рядом и положил руку ему на плечо.

— Эй, ты чего ? — спросил он обеспокоенно. — У тебя голова болит?

От неожиданности Гортхауэр вздрогнул. Секунду он не решался повернуться, потом незаметно обтер мокрое лицо об одеяло и повернулся на спину.

— Нет, — сказал он сухо, — все в порядке. Сколько времени?

— Девять, — недоуменно ответил Мел. — Ты что, так и лежал тут?

— А что? — чувствуя в собственном голосе нотки истерического вызова, с которым не мог или не хотел справиться, ответил Гор. — Я музыку слушал.

Мел просто не знал, что диск U-2, завывавший в магнитофоне, играл там, поставленный на реверс, уже третий или четвертый раз.

— Понятно. — Мел был сильно смущен и странным тоном своего приятеля, и выражением его лица. Похоже, Гор на что-то злился, только он не понимал, на что.

— А ты чего так рано приперся? — спросил Гор злобно.

— Да мы в кино сходили, — рассеянно отозвался Мелькор, — потом в машине посидели.

— Ты ее трахнул? — прямо спросил Гор. Мелькор еще больше удивился. Гор таких вопросов не задавал. Он и слово «трахаться» не произносил и вообще на эти темы не говорил, а если при нем говорили — уходил. Мелькор над ним посмеивался — что взять с зубрилы-отличника, но это казалось ему одновременно и очаровательным, и очень удручающим.

— Она что, тебе нравится? — спросил Мел, решив, что угадал причину нервозности приятеля, и от этого у него даже скулы свело от ревности и разочарования. — Могу уступить, — сказал он презрительно.

— Нет, спасибо, — ответил Гор злобно, — Сам как-нибудь справишься.

Они помолчали, не глядя друг на друга. Мелькор стискивал зубы, так ему хотелось заорать, что если ему нравится эта глупая телка, то пусть катится к ней и не морочит ему голову, а Гору — разрыдаться и потребовать подробного отчета, что он, черт возьми, с ней делал, и почему он, Гортхауэр, хуже какой-то прошмандовки. Наконец Мелькор, на самом деле куда более мягкий по натуре, чем его приятель, не выдержал паузы.

— Ну чего ты, Гор? — произнес он жалобно. — Ты чего надулся? Если она тебе нравится, я тебя могу с ней познакомить. Ты чего, на меня, что ли, обиделся?

— Да иди ты… — проговорил Гор сквозь зубы. — Отстань от меня. Катись к ней. Убирайся.

Наглая слеза покатилась у него по правой щеке, и он отвернулся к стене. Ему хотелось умереть. На фига ему эти дружеские утешения, когда он хотел совсем другого. Возможно, именно в этот момент он и стал самим собой, тем, которым позже знал его Тейлор, человеком, который точно знает, что он хочет, мужчиной, способным признать то, чем он являлся, и заявить о своих намерениях.

Мел не знал, что делать. Он уже начал смутно догадываться, что все как-то не так, как он подозревал. Он смотрел на худое плечо Гора, обтянутое майкой, на завитки его черных как смоль волос у уха, на само ухо, красиво очерченное и чуть заостренное, и его как огнем обожгло видение, как он целует это маленькое ухо и висок, забирается языком в точеную раковину, а Гор стонет под его тяжестью. Он покраснел, как рак, и застыл, не зная, что делать. Гор тоже лежал без движения. Он ждал, пока Мелькор что-нибудь сделает или скажет, потому что привык признавать его главенство над собой. Но сын Анджелини молчал, и Гор, полежав немного, вздохнул и повернулся к Мелькору.

— Извини, — сказал он, садясь на постели, — Я что-то сам не понимаю, что несу. Нам, наверное, лучше не продолжать этот разговор.

Мелькор невольно сжал руки в кулаки. Он не понимал, что происходит с Гором, и тем более не хотел уходить, что привык всегда быть хозяином положения.

Он присел рядом с Гором.

— Если я тебя чем-нибудь обидел, — тихо сказал он, однако положить ему руку на плечо не решился, — то прости. Я не хотел. В самом деле, если тебе не нравится, что я встречаюсь с Катрин, то я не буду.

У Гора дернулся уголок рта. Он не мог сказать Мелькору, что ему не нравится, что он вообще с кем-то встречается, и поэтому проговорил небрежным тоном:

— Нет, если тебе нравится, то пожалуйста.

Они еще некоторое время посидели молча. Мелькор чувствовал, что все меньше и меньше понимает, что происходит, и начал беситься. Ему казалось, что Гор нарочно водит его за нос. Ему и в голову не приходило, что Гор может быть влюблен в него.

Он считал, что мальчик, воспитанный в обычной семье, и думать без омерзения не сможет о том, чтоб переспать с существом одного с собой пола. С другой стороны Гор выглядел таким несчастным. Мелу очень хотелось обнять его, как отец обнимал Джимми, и сказать, что все устроится, что он, Мел, все исправит, все сделает, как надо.

Мел очень удивился, когда Гор вдруг порывисто обнял его за шею и так тесно прижался к нему, что Мелькор почувствовал, как колотится его сердце под тонкой майкой.

— Что ты? — удивленно спросил он.

Гор не отвечал. Он еще с минуту посидел так, потом отстранился. Лицо его приобрело отчужденное выражение, но Мел уже все понял, во всяком случае принял решение.

Он опустился перед Гором на корточки и нежно поцеловал его в щеку.

— Ложись отдыхать, — сказал он, — я хочу принять душ, а потом приду, и мы с тобой еще немножко поболтаем, если ты не против.

Гор с улыбкой покачал головой. Он уже успокоился и не чувствовал ревности и раздражения, от которых так страдал несколько минут назад. Поцелуй Мелькора согревал ему щеку. Гору хотелось прижать его рукой, почувствовать ладонью его влажную теплоту, в которую Мел как будто вложил частицу себя самого.

Мел вышел из комнаты, оставив Гора одного, и быстрым шагом отправился в ванную. Он не собирался тянуть дольше. Он просто с ума сходил, когда вспоминал объятие Гора. Мел решил, что получит его сегодня ночью, что бы там ни было. Сын Джованни Ангела был уверен, что правильно истолковал и злобную вспышку Гора, и его неожиданный порыв. Если бы его решимость можно было воспроизвести в словесной форме, она звучала бы: «Если мы оба хотим этого, какого черта я должен ходить вокруг тебя на цыпочках и изображать, что ничего ровным счетом не происходит?»

Мел, торопясь, ополоснулся под душем, сбрызнул волосы духами, оделся в пижаму, накинул халат и отправился обратно в спальню Гора.

Гор сидел на кровати в одних пижамных штанах, скрестив ноги, и читал. Мелькор увидел, что это был учебник по физике для первого курса колледжа. Больше всего его забавляло, что Гор читал эти книги, как развлекательную литературу, например, за столом, конечно, когда родителей не было дома, они бы ему никогда не позволили читать во время обеда. Услышав Мела, Гор тут же поднял голову и радостно улыбнулся. У него, конечно, еще оставались всякие сомнения. Он понимал, что от Кэтти он избавился, но не мог же он каждый раз при помощи истерики заставлять Мела бросать девушку. Когда-то же это должно было кончиться. Вдобавок поцелуй Мела жег его до сих пор, ему хотелось не только этого братского чмоканья в щечку, он интуитивно понимал, что единственный способ избавиться от всех соперниц — это самому стать Мелу ближе, так близко, как эти девушки, которых он ненавидел всех оптом. «Ты дурак, — говорил он себе, — просто идиот, он и так твой самый близкий друг, даже если он, например, женится, ты все равно останешься ему другом, а эти девушки, они же все на один день», но эти уговоры не помогали. Пробуждающаяся чувственность терзала его тело, когда он думал о Мелькоре, о Мелькоре под секущими струями душа, о его гладкой крепкой груди с выступающим на ней рельефом мышц, о том, как струйки бегут по светлой золотистой коже и длинным волосам, о его синих глазах, как они блеснули, когда он поцеловал Гора в щеку, его тело скручивал такой спазм неудовлетворенного желания, что внутри словно кипятком все заливало, а член начинал вставать, приподнимая ткань пижамных брюк. И сейчас, когда он увидел Мела в черной шелковой пижаме и накинутом на плечи кремовом халате, у него началась эрекция, довольно заметная, так что он съежился, стараясь, чтобы Мелькор не увидел его возбуждения.