Приподнявшись на локте, Алексей вновь поднял на уровень глаз изрядно порванный кусок плотной оберточной бумаги. Буквы расплывались, подрагивая, – кофе уже не действует, надо пойти умыться, что ли. Прищурившись, в сотый раз он уставился на почерк с завитушками – все диктаторы обожают пошлые завитушки.

«Ты ошибаешься. Ищи тринадцатого. Говори с ним о Книге. То, что ты хочешь найти здесь, находится там».

…Тринадцатый. Раньше он много раз задумывался, почему никогда не видит в городе этого человека, имя которого ему было знакомо чуть ли не с рождения. Только год назад Алексею удалось узнать правду относительно места его постоянного пребывания. Эта новость существенно удивила Калашникова: ведь после смерти тринадцатого ни одна живая душа не сомневалась, что он отправился прямиком в Ад. Где ж такой сволочи еще быть, как не тут?

Но оказалось, этот тип сыграл чересчур большую роль в формировании человеческой истории, чтобы мирно существовать вместе с остальными грешниками. Калашникову рассказывали, что Главный Суд, прозаседав целых пять лет и подробно изучив многочисленные предложения Учреждения – видимо, в то время там тоже существовали проблемы с креативом, – так и не выбрал для тринадцатого подходящего наказания. Решили так – заключить под домашний арест до Страшного Суда, когда так или иначе придется раздавать всем сестрам по серьгам.

Но самое смешное, что будущее этого финального события по-прежнему находится в тумане: последний раз Страшный Суд ожидали в двухтысячном году, до этого – в тысячном. Сейчас вообще никто не берется предсказать точную дату. И у Небесной Канцелярии, и у города гигантское количество дел, все попросту тонут в бумагах, доводах и согласованиях. После серии споров между Голосом и Шефом ориентировочной датой конца света постановили считать трехтысячный год. Вполне возможно, его опять перенесут.

Тринадцатый, чью судьбу не смог определить Главный Суд, был помещен в особое заключение – ему выделили отдельную территорию между Раем и Адом, которую охраняли как слуги Шефа, так и ангелы. Многие с таким решением были не согласны. Кто-то полагал, что это слишком суровое наказание: люди, убившие миллионы, спокойно обслуживали городские столовые или работали в качестве сантехников. А он, погубивший лишь ОДНОГО человека, на протяжении тысяч лет считался главным преступником на Земле! Другие считали – за то, что совершил тринадцатый, нет прощения, равно как и не существует такого жестокого наказания, которому его следовало подвергнуть.

Алексей опустил затекшую руку с посланием, ощущая неприятные покалывания в пальцах. Тревога сменилась раздражением. С какой стати он так разволновался? Ведь Сталин не является новой инкарнацией прорицательницы Ванги – откуда ему известно про тринадцатого? Сначала дед отказывается отвечать на вопросы, а потом под покровом ночи бежит из камеры – и вдруг оставляет адресованную ему записку? Подозрительно. Однако, как любили повторять наводнившие в 1937-м город советские бюрократы, «сигнал поступил, и его следует проверить». Да и приятель из отдела графологических экспертиз, изучив по его просьбе кусок оберточной бумаги, подтвердил – это действительно почерк Сталина.

…Имя Иуды Искариота, несостоявшегося апостола, который навсегда сделал число тринадцать таким, что, к примеру, в испанских гостиницах не существует комнат с этим номером, а есть «12А» или сразу «14», стало нарицательным символом предателя. Он пребывал в одиночной камере – если таковой можно было назвать фешенебельный гостиничный номер. Общение с ним посторонних людей было максимально ограничено, на личную встречу требовалось получить обязательное согласие двух сторон – Ада и Небесной Канцелярии. Только имея на руках пергамент с двумя печатями, можно было смело стучать ногами в дверь здания, где содержался Иуда.

Калашников предчувствовал, что Шефу его идея не понравится, – хотя бы потому, что за согласием придется позвонить в Небесную Канцелярию. Но выбора у него все равно не было.

И это еще не все. В ожидании письменного разрешения на встречу с тринадцатым – если, конечно, Шеф не пошлет с этой идеей сразу – Калашников планировал снова посетить вампирский квартал, дабы попытаться найти хоть какие-то следы Гензеля. Вряд ли убийца поддерживал контакт с носферату исключительно с целью того, чтобы иметь возможность по блату покупать свежие розы. Возможно, вампир являлся связующим звеном между заказчиком и киллером, доставляя последнему вещество и сообщая имена следующих жертв.

Смяв бумагу, он переключился на мысли о Сталине. Когда навещал вождя народов в камере, он, к сожалению, забыл один интересный факт из его биографии… Все знают, что рябой дед отправил полстраны убирать снег в Сибирь, но мало кому известно, что в юные годы он протирал скамью в семинарии, мечтая стать священником. Хорошо бы выяснить, есть ли в городе те, кто посещал эту самую семинарию вместе со Сталиным. Вот с ними он и потолкует: не вел ли Иосиф Виссарионович в семинарских коридорах загадочные разговоры об Иуде или веществе. Пока же сотрудники Учреждения, согласно приказу Шефа, выборочно допрашивали бывших священников на предмет того, мог ли кто-то из них на досуге приготовить особую святую воду, а также проверяли профессиональных киллеров на новейшем детекторе лжи.

Калашникову даже стало стыдно, что он не догадался об этом простейшем решении, хотя разгадка буквально валялась под ногами, совсем из ума выжил. Ну что же еще может сжигать грешников в Аду, как будто на них обрушивается лавой вулкан Везувий? Конечно же вещество – это натуральная святая вода! И Сталин, судя по его реакции, сообразил об этом в первую же секунду. Да уж – хоть в этом вопросе семинария явно пошла ему на пользу. Врет дед или нет, но надо обязательно выйти на контакт с Иудой, если он придумает, как подать эту идею Шефу, чтобы у того не случился приступ бешенства. Как только он закончит дела в архиве и вампирском квартале, так сразу заглянет к руководству и…

…Дверь содрогнулась, наполнив комнату грохотом. По настойчивости ударов, которые сотрясали панель, без труда можно было догадаться, что ранний гость чрезвычайно нетерпелив. Вскочив с кровати, Калашников с криками «иду, иду» заметался по комнате, второпях надевая штаны. Скомканный лист бумаги он засунул было в ящик стола, но сейчас же снова выгреб обратно, опасаясь оставлять столь ценную вещь без присмотра. Сея вокруг хаос и разрушения, Алексей добрался до двери, которая, казалось, сейчас должна слететь с петель, и натужно проскрипел массивной задвижкой проржавевшего замка.

В дверной проем немедленно заглянул Малинин, искривив рот в похабной ухмылке.

– А иде ж девка? Я думал, вашбродь, что ежели вы так долго не открываете, так вас кто-то вовсю в постельке греет, гы-гы-гы… Или вы ее каким макаром уже в шкаф запихнули?

Уставший за ночь Калашников не смог скрыть крайнего раздражения.

– Какого хрена ты ломишься в такую рань? Ты пьян, что ли, скотина? Дыхни!

Оценив ситуацию, Малинин мгновенно встал по стойке смирно, поедая глазами осерчавшее с недосыпа начальство. Лыбиться, впрочем, он при этом ничуть не перестал.

– Никак нет, вашбродь! Меня за вами отправили, срочное дело.

Калашников замер, ожидая неприятного сюрприза.

– Что-то случилось? – задал он идиотский вопрос.

Дрогнув, ухмылка сползла прочь с упитанного малининского лица.

– Мягко говоря, да. Менделеев убит.

…Воскресшие комары тщетно бились в стекло с обратной стороны, наблюдая, как носитель аппетитной крови надевает пиджак и устремляется к выходу. Завтрак сорвался.

Поначалу убийца собирался заехать в тайник за последней порцией эликсира – взамен только что израсходованной, но понял, что не успеет. Иногда фрау Браунштайнер просыпалась достаточно рано и могла застать его открывающим дверь. Когда он добрался до дома, и так уже светлело. Часть уличных фонарей зажгли, но, к счастью, его улица еще пребывала в полумраке. Сердце киллера переполняла гордость. Что ни говори, а котелок у него варит. Операция прошла просто виртуозно – сам Джеймс Бонд позавидовал бы.