- А кто говорит об удовольствии? - тихо возразила Маруся. - Я, может быть, от тебя ребенка хочу.
Знаев очень удивился.
- Ребенка? Ты не похожа на охотницу за алиментами.
Женщина некрасиво усмехнулась.
- Как это ужасно. Мир катится к черту. Богатые мужики не хотят делать детей, потому что боятся, что их разведут на деньги.
- Я не хотел тебя обидеть.
- Уже обидел. У меня есть деньги, Знаев. Может, я теперь богаче тебя. Мой бывший собрался эмигрировать. Куда - не говорит. Видимо, натворил делов и теперь - ноги в руки… Оставляет мне квартиру на Остоженке. Кстати, с высокими потолками…
- Поздравляю, - бесстрастно сказал финансист. - Но ребенка ты лучше роди от Жарова. Усиленно рекомендую. Красивый, умный, здоровья - вагон… А я - тощий, нервный и злой. Нелегко будет новому человеку с моим генетическим набором.
Он замолчал. Почувствовал, что прозвучало неискренне.
- Звучит неискренне, - сказала Маруся. - Ты за свой генетический набор горло перегрызешь. Я же вижу, как ты собой гордишься. Ты ведь у нас самый быстрый.
- Это плохо?
- Для тебя - хорошо. А других это пугает. Идешь себе спокойно, вдруг раз! - мимо со свистом что-то проносится. Вздрагиваешь. Что такое? А это знаменитый Знайка. Самый быстрый человек. Промчался на пятой скорости… Вот и рыжая твоя так же испугалась. Ты ее за руку схватил - давай, малыш! помчимся вместе! прямо вдаль! - а она пальчики выдергивает и головой мотает: нет, мне страшно, я лучше тут посижу… Ведь так было, да?
- Как у нас было - это тебя не касается.
Чтоб не видеть стремительно багровеющего лица Маруси, он опустил глаза. На асфальте валялась пятирублевая монета; нагнулся, подобрал, дунул. Положил в карман. Тоже деньги.
- Ах, не касается? - грубо переспросила женщина и уперла ладонь в выставленное бедро. - Тогда иди к черту, понял?
Из стоявших неподалеку машин на нее посматривали. Судя по всему, она это давно заметила. Сейчас начнется, подумал Знаев.
- Что, не понял?! Уйди с глаз моих! Не желаю тебя видеть, никогда, ясно?
Мальчишка-мойщик, тощий азиат в насквозь мокрой фуфайке, возмущенно поднял густые брови. Человеку ислама трудно понять московских баб, способных громко бранить мужчину на людях.
- И больше у меня не появляйся! - азартно продолжала Маруся. - А появишься - пинками выгоню! Ты сам себя проклял! Помрешь один, никому не нужный! Дикарь, животное, урод пещерный, от тебя никому никакой пользы нет! Лучше б ты разбился вместо друга своего! И чтоб год провалялся без движения! В гипсе, с ног до головы! Чтоб время появилось о жизни подумать! Всем вокруг себя голову заморочил! То у него война, то у него магазин, то у него потолки низкие! Все ты, дурак, знаешь - а самого главного не знаешь! МЕРУ надо знать, ясно?! Вот главное знание! Самое важное…
Положить это на музыку - получится хороший нервный блюз, подумал банкир. В миноре. С аскетическими барабанами и мягкой, мудрой басовой партией. А между короткими куплетами - два или три мелодраматических фортепианных аккорда.
- Я тоже был рад тебя видеть, Маруся, - сказал он, кивнул прощально и двинулся к воротам.
Нырнул в сырой полумрак. Из глубины слышался рык Фокина - витиеватый мат, переложенный уголовным жаргоном рубежа восьмидесятых-девяностых. Утопающую в хлопьях пены машину обрабатывали в восемь рук. Банкир засмотрелся. Физический труд, выполняемый споро, со знанием всех мелких, экономящих силы хитростей (а их достаточно даже в профессии землекопа) не может не завораживать. Особенно если наблюдатель - сам не бездельник.
- Быстрее! - гремел толстяк, жестикулируя экономно, но предельно выразительно.
- Не надо, - сказал банкир. - Не торопитесь, пацаны.
- Привет, - Фокин обтер о живот ладонь и протянул. - Как ты сказал? «Не торопитесь»?
- Да.
- Заболел, что ли?
- Вроде нет.
- Тогда не ломай мне трудовой процесс.
Толстяк невзначай посмотрел на исцарапанный лоб Знаева.
- Как дела?
- Отлично, - грустно сказал банкир. - Живу на всю катушку. Вчера побывал в аварии, сегодня - менты в офисе…
- Справишься или помочь чем?
- Справлюсь. Но деньги потеряю. Скажи, чтоб салон пылесосом почистили.
- Много денег?
- Неважно. И пусть полировку сделают.
- Когда деньги теряешь - это плохо.
- Мне все равно. Потерял, приобрел - неважно. Главное, чтобы машина была чистая. Очень чистая.
- Согласен, - кивнул Фока. - Пойдем кофе попьем.
- Я не пью кофе…
В сырой конторе Знаев присел на стул, застеленный страницами, вырванными из интересного журнала, глаз уловил голые женские ноги, грудь с эрегированным соском, лицо - очень красивое, очень неинтересное. Вот Алиса, девочка с золотыми волосами, словно создана для глянцевой эротики, воплощение наивысшей сексуальности, однако работать хочет мозгами, а не задницей, упрямая, легкой дороги не ищет себе… Что же ты сделала со мной, зачем - вот так, вдруг, взять и спиной повернуться, сбежать в самый неподходящий момент, я ведь всего себя для тебя распахнул, как шкаф…
Ее надо вернуть, решил он. Любой ценой. За такую женщину полагается сражаться. Все войны - из-за женщин. Они сами нас подталкивают. Они мечтают, чтобы их завоевывали. Они желают влюбляться в воинов и поэтов, а не в менеджеров среднего звена.
- А я от них уже отвыкать начал, - осторожно сказал Фока.
Банкир вздрогнул.
- От кого?
- От ментов.
- Я тоже думал, что отвык.
- Не менжуйся, - посоветовал Фока. - Ты не бандюган, не шпана, они тебя прессовать не станут. А если закроют - братва не даст пропасть…
- Учту.
Знаев прикинул, который час, и с удивлением понял, что внутренний хронометр не действует. Тоже явно последствия аварии, все-таки надо к врачу идти.
- Скажи, Фока, - спросил он, немного застеснявшись, - у тебя бывало так, что ты вчера был в шоколаде, а сегодня на нуле? Ты падал когда-нибудь? С высоты - вниз? В течение суток?
- Ха! - Фока улыбнулся. - Много раз. Это и есть жизнь. А ты, значит, на нуле? Упал с большой высоты?
- Мой друг разбился. Моя девчонка сбежала. В мою контору пришли с обыском.
