Сосредоточившись на такой парадоксальной, но неопровержимой предпосылке, Знаев на протяжении получаса медленно присоединял слова, одно к другому, - сначала в голове, затем в виде знаков на экране монитора, пока не составил очередной крепкий абзац и не ощутил слабость и головную боль. Устал. Нет занятия тяжелее, чем рожать мысли.
Распечатал, перечитал с листа - понравилось. Пробил дыроколом отверстия, раскрыл папку, перевалил увесистую стопу бумаги справа налево (испытав секундный прилив совершенно детской гордости), разъял зажим, подшил новый лист в конец. Перевалил обратно, слева направо. Бросил взгляд на первую, уже с загибающимися грязными углами, страницу: на эпиграф, найденный в Притчах Соломоновых.
«ВИДЕЛ ЛИ ТЫ ЧЕЛОВЕКА ПРОВОРНОГО В СВОЕМ ДЕЛЕ? ОН БУДЕТ СТОЯТЬ ПЕРЕД ЦАРЯМИ; ОН НЕ БУДЕТ СТОЯТЬ ПЕРЕД ПРОСТЫМИ».
Цитата, если честно, имела немного общего с содержанием опуса, зато точно определяла содержание жизни автора - а это, как считал автор, самое главное.
Спрятал рукопись, опять пошел в уборную - ополоснуть лицо. Когда, приглаживая волосы, вышел, Горохов уже стоял посреди зала: щуплый, бледный, насквозь пропахший табаком (курил сигары, трубку, ну и по пачке в день обычных сигарет), руки вдоль тела, на запястье дешевые пластмассовые часы.
От банкирова помощника упругими волнами исходило подобострастие. Алекс Горохов, умный и чрезвычайно осторожный малый, с годами, по мере роста собственного благосостояния, явно стал бояться за свое место. Первый заместитель председателя правления являл собой редкий тип мужчины, упорно не желающего верить в то, что дела идут блестяще. Разумеется, он делал вид, что доволен собой, но, на взгляд многоопытного Знаева, это не очень получалось. Штучные пиджаки и дорогие галстуки, резкие жесты и матовые плотные щеки правильно питающегося самца никак не сочетались со взглядом: настороженным, унылым и неярким.
Горохов был правой рукой босса. Отвечал за всю текущую работу. В банке его не любили.
- Неважно выглядишь, - сказал Знаев. - Когда ты уже отдыхать научишься?
- Я умею, - осторожно возразил первый зам. - Только мне некогда. В августе, если получится, махну в Шанхай. На неделю. Там и отдохну.
Знаев помолчал, посмотрел на щеки заместителя и спросил:
- Когда отдыхает сердце?
- В смысле?
- Сердце, - повторил банкир. - Оно сокращается семьдесят раз в минуту. Оно не останавливается никогда. Работает днем и ночью. Семь дней в неделю. Когда оно отдыхает?
Горохов пожал плечами.
- Не знаю.
- А я - знаю, - сказал Знаев. - Сердце, Алекс, отдыхает тогда же, когда работает. Моменты сокращения мышцы чередуются с моментами полного расслабления. Учись у собственного сердца.
Первый зам грустно улыбнулся.
- Это надо понимать так, что отпуск мне не грозит?
- Ты ж только в мае ездил.
- Я торчу в конторе по шестнадцать часов в день.
- Тогда, - с веселой издевкой сказал банкир, - повесь себе на грудь медаль. Кому ты жалуешься? Давай, рассказывай, что сегодня было.
- День как день, - пожал плечами Горохов. - Подняли около пятнадцати тысяч. Остаток на счету - почти сорок миллионов… Да, вот еще. С утра была потеха. Прибежал какой-то лох и положил на депозит двести тысяч евро.
- Двести тысяч? Наличными? - Да.
- Пришел человек с улицы, открыл счет и тут же внес двести тысяч евро?
- Именно так. Купюры - новье.
- Действительно, лох, - сказал Знаев. - Кстати, тут неподалеку Министерство транспорта. Может, какой-нибудь замминистра получил взятку? Потом его кто-то испугал, или он сам испугался держать при себе крупную сумму - вот и побежал в первый попавшийся банк… А вообще ты прав. Очень странно. Мы не даем рекламы. Неизвестный Вася не может принести к нам двести тыщ евро. Возможно, тут подстава. Или провокация. Проверь этого щедрого малого…
- Уже проверяют.
- …купюры - просвети ультрафиолетом. При малейшем подозрении - созвонись, расторгни договор и попроси забрать вклад. Сегодня же. Разговор - записывай. Или нет: пусть говорит кто-то другой, а ты слушай параллельно - и записывай…
- Понял. Только это, шеф… - Горохов улыбнулся. - Не нервничай. Подруга моей жены потратила двести тысяч евро за неделю. Не покидая пределов Милана. Сейчас это не деньги…
- Может, ты и прав. Но все равно - проверь. Что еще?
- Новенькая. Послезавтра кончается испытательный срок. Мы берем ее или не берем?
- Тебе виднее. Это ты ее нанимал.
- Ты велел найти человека - я нашел.
- Ладно, - Знаев подумал и спросил: - Как она вообще?
- Тормозит, конечно. Хотя - способная.
- Зови ее сюда. Я сам с ней поговорю. Заодно познакомлюсь. Как ее… Лариса?
- Алиса.
- Даже так. Алиса. Ладно, разберемся, что за Алиса. Иди. Не теряй времени.
Горохов замялся:
- Так что с отпуском? Я еду или нет?
- В августе? - Да.
- До августа еще надо дожить. Ступай.
Когда зам исчез, Знаев прилег на диван и закрыл глаза. Если бы все было так просто. Напрягся - расслабился… В течение секунды… Ах, где бы было сейчас человечество, если бы умело так жить! Оно бы победило голод, превратило соседние планеты в курорты и навсегда позабыло о войнах.
Впрочем, войны вечны.
Он постарался забыть обо всем, в том числе о войнах, и попробовал погрузиться в прострацию. Но не смог. Все-таки тотальный самоконтроль невозможен. Или возможен, но не в данном случае. Не исключено, что он, Сергей Знаев, просто слишком многого хочет от себя самого.
Горохов подбирал офисных сотрудниц по принципу «сами страшненькие - глазки умненькие». Но бывали исключения. Сейчас одно такое исключение стояло перед Знаевым и взирало на обстановку кабинета с любопытством, которое, возможно, оно и хотело бы скрыть, но не умело.
В свою очередь, с банкиром происходило почти то же самое. Он вдруг обнаружил, что не в состоянии оторвать взгляда от длинных рыжих волос и маленьких, неправдоподобно пухлых губ. Старею, подумал он. Теряю хватку. Она работает у меня почти месяц, а я только сейчас ее рассмотрел. Это плохо. Я, стало быть, опять погрузился в себя. Вместо того, чтобы жадно и внимательно отслеживать малейшие колебания окружающего пространства.
Возникла пауза, почти двусмысленная. Девушка едва заметно покачивалась - по-мужски, с пятки на носок.
