Я пью шоколад, а затем достаю книгу и начинаю читать, стараясь отрешиться от всего, хотя мне и доставляет удовольствие ощущение, будто я одновременно являюсь и участницей событий, и их отстраненным наблюдателем. Мне нравится читать в кафе. Дома, в тишине, это почему-то труднее.

– Здесь не занято? – спрашивает кто-то.

Я с неохотой отрываю взгляд от страницы. Передо мной молодая женщина с маленьким ребенком в лыжном комбинезоне. От холода у малыша раскраснелись щечки.

– Мне как раз пора уходить, – отвечаю я, допиваю густой, как сироп, шоколад на дне чашки и освобождаю столик для нее.

Я оказываюсь рядом с домом, когда звонит сотовый телефон. Некто представляется сержантом полиции Кейт Уиггинс. Она говорит, что ей поручили заниматься семьей Элис Кайт, чтобы помочь «в столь трудное для ее близких время». Я слушаю ее, и мучительные ощущения возвращаются: укол страха, осознание собственной бесполезности – то есть те чувства, которые в последние несколько дней начали наконец чуть притупляться. Я заранее знаю, что она мне скажет.

– Не думаю, что смогу, – быстро отвечаю я.

Но стоит мне произнести эти слова, как меня охватывает ощущение, что мой отказ звучит поспешно и легкомысленно.

Кейт Уиггинс выдерживает паузу.

– Знаю, для вас это очень тяжело, – произносит она. – Вы пережили душевную травму. Но опыт подсказывает, что для свидетеля встреча с семьей часто становится своего рода катарсисом и приносит долгожданное облегчение.

– Мне бы этого не хотелось. Я рассказала полиции о том, что случилось. И даже не представляю, в чем смысл подобной встречи. Она лишь всколыхнет болезненные воспоминания.

– Разумеется, в подобных случаях не существует какой-то единой модели поведения, но, поверьте, очень часто семьи не пытаются задавать свидетелям вопросы, чтобы получить дополнительную информацию. Им просто необходимо встретиться с человеком, который там присутствовал. И чаще всего – выразить благодарность. Мне, например, известно, что родственники миссис Кайт – супруг, сын и дочь – с облегчением восприняли сообщение полиции, что в последние минуты жизни она находилась не одна. У меня сложилось впечатление, что они тоже испытывают к вам благодарность и хотели бы встретиться, чтобы лично высказать ее.

– Но у меня сейчас очень много дел, – говорю я, отчаянно стремясь как можно скорее закончить беседу. – И в данный момент я не готова к этому.

– Разумеется! Вас никто не торопит, – моментально подхватывает Кейт Уиггинс, поймав меня на неосторожно брошенном слове. – Никакой спешки. Лишь дайте мне знать, когда будете готовы.

– Хорошо, непременно, – соглашаюсь я и делаю вид, будто записываю номер ее телефона.

А потом возвращаюсь домой и стараюсь выбросить этот разговор из головы.

Оливер разбирает почту, разрывая посылки из гофрированного картона, в которых обнаруживается какое-нибудь новейшее руководство для начинающих игроков в гольф или книги с розовыми обложками и с советами, как выбрать туфли с подходящим размером каблука или испечь кекс. Почти все сразу перекочевывает в огромный ящик для передачи в благотворительную организацию «Оксфэм» или для продажи через систему «Ибэй» – на что, впрочем, у Оливера никогда нет времени. Среди книг, присылаемых в отдел литературы, давно наметилась идиотская тенденция: мы в огромных количествах получаем мемуары никому не известных людей, фотоальбомы со снимками в стиле ретро и лекции по организации здорового образа жизни, которые никак не вписываются в формат такого издания, как «Обозреватель». В лучшем случае одна книга из десяти присланных откладывается в сторону как достойная хотя бы рассмотрения для передачи на рецензию.

Я всегда стараюсь не иметь с Оливером, сыном одного из корифеев английского театра, возведенного в рыцарское достоинство, ничего общего и не вступать с ним в разговоры, но его голос, такой же сочный и громкий, как у отца, иногда делает мою миссию затруднительной.

Вот и теперь я не могу не слышать, как он обращается к Мэри:

– О, вот это, кажется, действительно нечто интересное! – Оливер передает ей книгу в переплете. – По-моему, на это произведение нам следует отозваться чем-то внушительным, как считаешь?

Мэри опускает очки для чтения на кончик носа и изучает обложку.

– Да, безусловно! Обратись к нему с просьбой об интервью, если он, конечно, вообще их дает. Странно, что они не отложили публикацию. Вероятно, было уже слишком поздно.

Оливер роется в коробке, находит там буклет с информацией для прессы и садится к телефону. Я слышу, как он флиртует с кем-то из отдела по связям с общественностью издательства. Прелюдией служит обмен сплетнями по поводу гостей на презентации какой-то книги, где они оба побывали в начале недели, а потом произносит:

– Кстати, у вас выходит новая книга Лоренса Кайта… Нам бы очень хотелось опубликовать с ним пространное интервью.

Он слушает ответ, склонив голову и комично изображая на лице глубокую печаль: хмурит брови, оттопыривает нижнюю губу. Представление предназначено для Мэри, но та не отрывает взгляда от материала на своем дисплее, и его усилия пропадают втуне.

– Ах какая жалость! – восклицает Оливер. – Впрочем, в данных обстоятельствах его можно понять… Пережить такую трагедию! Но если он вдруг передумает, обещай непременно… В таком случае мы сможем вернуться к этому вопросу, когда выйдет издание в мягкой обложке, верно? Я тебя тоже, дорогая! И тебе того же… Пока!

Он кладет трубку и сообщает:

– Он отказался от всякой рекламы. Его секретарь уже обалдела от шквала звонков. Отдать книгу на рецензию Беренису? Или лучше Саймону?

– Саймону, – отвечает Мэри, не поднимая головы.

Оливер ставит том на полку рядом с другими книгами, ожидающими отправки рецензентам.

Позднее, когда они оба уходят на редакционную летучку, я подхожу к полке и осматриваю фолиант. Это роман под названием «Горечь». На суперобложке простой рисунок – тень мужчины, отброшенная на городской тротуар, покрытый лужами, окурками и другим мусором. Переворачиваю книгу. На противоположной стороне помещена небольшая, но со вкусом сделанная фотография автора. Он стоит на фоне старинной стены из темного камня, опираясь рукой о солнечные часы, циферблат которых порос мхом. Естественно, его лицо мне знакомо. Лоренс Кайт. Ну конечно! Странно, что мне это сразу не пришло в голову. Хотя я понятия не имела, что у него дом в Бидденбруке. Под снимком мелким курсивом набрано: «Фото Элис Кайт».

Сведения об авторе ограничены двумя предложениями, как это обычно делается с популярными литераторами: «Лоренс Кайт родился в Степни в 1951 году. Ныне постоянно живет в Лондоне». Ни слова о премии «Букер», которой он удостоился пять или шесть лет назад. Не упоминаются ни бездарная голливудская экранизация «Амперсанда», как и гораздо более удачный фильм (тогда он сам стал сценаристом) по роману «Ха-ха!», за который Дэниел Дэй-Льюис получил «Оскара».

Я пролистываю книгу. Ни одного произведения Кайта я не читала, но мне известен обширный спектр его интересов как писателя, куда входят и большая политика, и секс, и смерть, и все пороки западной цивилизации, которую ожидает неизбежный крах. В романах Кайта мужчины средних лет, представители среднего класса – архитекторы и антропологи, инженеры и врачи – постоянно борются с упадком своих физических сил, а он – лишь отражение упадка окружающей их культуры. Стиль прозы Кайта критики обычно характеризуют как «вызывающий», «изобретательный», «по-мужски прямолинейный», а еще чаще – «бескомпромиссный». Как читательницу меня подобные эпитеты не вдохновляют. Я пытаюсь пробежать взглядом несколько первых страниц. Все это очень умно…

А потом мое внимание привлекает строка в самом начале: «Посвящается Элис. Как всегда».

Номера Кейт Уиггинс я не записала, но он сохранился в памяти моего мобильного среди списка входящих звонков.

– Здравствуйте! Это Фрэнсис Торп, – говорю я, когда она отвечает. – Помните, пару дней назад вы мне звонили по поводу несчастного случая с Элис Кайт? За это время я успела прийти в себя, и если вы по-прежнему считаете, что подобная встреча поможет членам ее семьи, то готова познакомиться с ними.