Дети действительно опять заплакали.

— Потапыч, если он заартачится, поезжай к нему, свяжи и доставь сюда. Ты понял?

Петров не услышал ответа, потому что бросил трубку и помчался к малышам.

Второй заход был уже легче. Теперь Петрову не казалось, что через минуту они помрут. Он сумел поменять мокрые ползунки, напоил водой из бутылочки, все время разговаривал с ними, даже песни пел. Он взял одного на руки, крепко прижал к груди и стал укачивать, пресекая попытки вырваться. Потом сообразил, что их лучше разлучить, чтобы не заводили друг друга. Он вышел в другую комнату и затряс малыша с новой силой. Кажется, мальчик отключился. Петров положил его на диван и пошел за вторым. Этого он тоже утряс, опустил в кроватку, сходил за первым и положил рядом — побоялся, что, проснувшись, малыш может скатиться с дивана. Теперь навестить мамашу.

Спала соседка или пребывала в обмороке — он определить не мог. Она часто дышала, на щеках пунцевел румянец. Петров дотронулся до ее лба Горячий. Что делать дальше?

— Зина, очнись! — пытался он растолкать ее. — Зина, открой глаза. Черт подери, да приди ты в себя!

С таким же успехом он мог будить манекен. Похоже, она не очнется, даже если резать ее на части.

Позвонили в дверь. Петров пошел открывать — здоровый детина, выше Петрова на голову, с ручищами коновала.

— Я врач Козлов.

— Ага, — умно ответил Петров.

— Вы просили меня приехать. Где ребенок?

Козлов пребывал в большом раздражении. Его подняли среди ночи, позади сутки дежурства. А теперь он стоит перед мужиком, который держит его на пороге и хлопает глазами.

Петров думал о том, что этот бугай сейчас разбудит детей, а успокаивать не будет. А если он, Петров, снова устроит им укачивание — сотрясение мозга ребятишкам гарантировано.

— Послушай, — Петров сразу начал на «ты», — они только уснули. Может, чуть позже или вообще…

— Что «вообще»? Какого лешего я тащился через всю Москву в три часа ночи? Ребенок болен или нет?

— Их двое, близнецы. Пошли.

Козлов шагнул ему навстречу.

— Не сюда, туда. — Петров показал на квартиру соседей.

Врач мыл руки и задавал Петрову вопросы:

— Что с детьми?

— Они орут.

— Температура есть?

— Не знаю.

— Сколько им лет?

— Не знаю, месяцев десять.

— Что они сегодня ели?

— Не знаю.

— Стул был?

— Наверно, то есть не знаю.

Козлов выразительно посмотрел на Петрова. Тот не успел ничего объяснить, врач пошел в комнату, склонился над детьми.

— Карточки дайте.

«Ну, Потапов, сволочь, — разозлился Петров, — экстрасенса прислал. Сейчас по фотографии диагноз будет устанавливать. Убью сумасшедшего деда».

— Извините, не знаю, где хранится фотоальбом, — процедил Петров.

— То, что вы вообще мало знаете, я уже понял. Мне нужны медицинские карточки детей.

— А! А где их хранят?

Козлов, ничего не ответив, стал осматривать комнату. На стеллаже лежали стопки ползунков, пеленок, распашонок, выше — бутылочки, скляночки, какие-то кремы, на самом верху обнаружились карточки.

— Так, значит, зубки режутся, — проговорил он, читая записи, — посмотрим, посмотрим… Памперсами не пользуетесь? — Козлов показал на кучу мокрых штанишек.

— У нас от них яички перегреваются.

— У кого это «у нас»? — удивленно спросил Козлов.

— У нас — это у Вани и у Сани, — сказал Петров и указал на близнецов.

— Так, значит, яички. Больше ничего не перегревается?

Козлов явно издевался.

— Послушай, — зашипел Петров, — я тебе объясню ситуацию. Я их сосед. Ясно? Сосед. Среди ночи их мать позвонила ко мне в дверь и тут же свалилась в обморок. Она, между прочим, до сих пор там бесчувственная лежит. Дети орут. Я чуть с ума не сошел. Попросил друга найти хорошего врача. — Последние слова Петров проговорил с ехидцей. — Что я неправильно сделал?

— Все правильно, — потеплел Козлов. — Извини, мужик. Ну, давай-ка посмотрим этих молодцов.

Козлов действовал очень ловко. Он достал одного младенца и положил на столик. Толстые большие пальцы нежно мяли животик малыша, а когда врач перевернул младенца на спинку, его грудка уютно поместилась в медвежьей лапе. При этом что-то приговаривал, задавал вопросы и сам же на них отвечал.

— Замечательно здоровый парень, — заключил он и передал сонно вякающего младенца Петрову. — Поноси его немного.

Козлов устроил мальчика на груди Петрова так, что головка оказалась у Петрова на плече, одну руку Петрова врач завел под попу малыша, а другую положил на спинку. Младенец оказался припечатанным к Петрову как осьминожка. Петров чувствовал легкое тепло ребенка, его молочно-кисловатый запах. В том, как ребенок прильнул к нему, было столько беспомощной доверчивости, что у Петрова возникла странная мысль: если бы сейчас кто-то покусился на мальчика, он бы перегрыз обидчику глотку.

Козлов осмотрел второго мальчика, тоже взял его на руки, и они ходили по комнате, тихо переговариваясь и укачивая младенцев.

— Я согласен с тем, — сказал Козлов, — что дети беспокоились из-за режущихся зубок. Десны у них распухли, но в остальном все в норме. Можно им, конечно, сделать укольчики, анальгин с димедролом, но я бы не стал. Мне кажется, что до утра они проспят спокойно.

Петрова едва не передернуло, когда он представил, как в малышей всаживают иглы.

— Не надо никаких уколов, — сказал он.

— Вот и я так думаю. Всё, клади. Где их мама?

Петров, обрадованный тем, что дети не погибнут, забыл о Зине. «Еще одна морока», — подумал он и расстался то ли с Ваней, то ли с Саней почти с сожалением.

Зина лежала в той же позе. Козлов склонился над ней, раздвинул веки и посмотрел, как реагируют на свет зрачки, потом посчитал пульс.

— Это не обморок, — сказал он. — Ты температуру мерил? Нет? Достань градусник из моей сумки.

Козлов расстегнул блузку на Зининой груди и неожиданно выругался:

— Ёшкин корень! Она что, до сих пор их кормит?

— Понятия не имею, — пожал плечами Петров.

Козлов ловко снял с бесчувственной женщины джинсы, блузку и лифчик. Петрова поразило ее почти детское, как у подростка, тело. Неужели это тело могло произвести на свет таких здоровых пацанов? Могло. И даже их выкормить — на сосках виднелись белые капельки молока. Это не вызвало у Петрова отвращения. Наверное, потому, что грудь была потрясающе красива.

— Ну-ка, давай посадим ее, — сказал Козлов, убирая раковинку фонендоскопа от Зины.

Петров держал ее за плечи, врач прикладывал фонендоскоп к спине.

— Все, клади обратно, — сказал Козлов. — Скверно. По-моему, воспаление легких. Надо бы в больницу.

Петров плохо знал Зину, но почему-то был уверен, что уехать от детей она не согласится. Он поделился своими сомнениями с Козловым.

— У нее есть родственники? Кто-нибудь, кто ухаживал бы за ними?

— Понятия не имею. Кажется, есть сестра и бабушка. Муж лег на дно. В том смысле, что он моряк и сейчас в плавании.

— Судя по записям в карточках, близнецы дают жару уже дня три. Она просто обессилела плюс болезнь, температура тридцать девять и восемь. Скверно. Элементарная логика подсказывает, что ей просто некого было позвать на помощь.

«Надеюсь, логика тебе не подсказывает, — подумал Петров, — что единственное спасение — я, сосед». Но вслух он ничего не сказал.

— Но сейчас главное не это, — продолжал рассуждать Козлов. — Главное — сцедить молоко. Она, видно, пропустила кормление. Температура, возможно, вирус — мастит обеспечен. Придется потом резать грудь, операция, боль страшная и все такое прочее. Неси два стакана и помой руки. Будем сцеживать.

Петров не очень хорошо понял ход мысли доктора, но ему стало жаль Зину, чью замечательную грудь мог изуродовать скальпель хирурга. Он отправился на кухню и принес два стакана для коктейлей.

Козлов усадил Зину на край тахты, укрыл ей ноги одеялом, сам устроился так, что одно Зинино плечо опиралось на его грудь. Петрова он заставил сесть рядом с Зиной и поддерживать другое ее плечо.