— Тогда и начали пить? — спросила я.

— Тогда и закрепилось, — подтвердил Иван Николаевич. — Ведь на работе постоянно поддавали, стресс снимали.

— Вы совершенно не похожи на матерого следователя, или фээсбэшника, или сотрудника прочих силовых структур. Не чувствуется в вас профессионального цинизма. Как занесло в органы?

— Детская мечта, — улыбнулся Иван Николаевич. — Хотел стать героем, который ловит и наказывает преступников. Жесткости и нахрапистости мне действительно не хватало. Но, без ложной скромности, другим брал — аналитикой, упорством, терпением.

— А ваше звание?

— Ушел в отставку полковником.

— Настоящий полковник, — вдруг проговорила я, — пьющий полковник.

— Есть такой грех, — кивнул Иван Николаевич. — Жена спиртного в рот не брала, а когда поняла, что у меня далеко зашло, сказала: с тобой на пару буду выпивать. Думал — шутит или отвадить хочет. А она во всем хотела со мной рядом быть, даже в пороке. Ей очень плохо было от двух рюмок вина, «скорую» вызывали. Костоломы в белых халатах сквозь зубы презрительно цедили: «Женщина, с вашим анамнезом еще и пьянствовать!» Бросил я пить, до самой Светиной смерти. Она умирала тихо, без мучений, или не показывала, угасала, как свеча догорала. Как ушла Света, меня сорвало, вы видите.

— Вижу. Вас ничто не держит на плаву. Буйки, якорьки пропали, можно в пучину погружаться. Это предательство.

— Простите? — поразился Иван Николаевич. — Кого я предаю?

— Светлану, жену. Наверняка она не хотела вас за собой утянуть. А желала вам земной жизни, достойной и успешной. С реализацией детских мечтаний, как бы наивно это ни звучало. А вы! Мебель-то куда подевали? — показала я на темные пятна в окружении выгоревших обоев. Раньше здесь явно стояли шкафы и висели картины.

— Продал, пенсии не хватало.

— На выпивку, — попеняла я.

— Странная ситуация. Приходит женщина, — Иван Николаевич говорил обо мне в третьем лице, — мгновенно и правильно оценивает ситуацию… ну, то, что я на супермена не тяну совершенно. Хотя, Лидия Евгеньевна, я после пенсии в трех агентствах консультировал, могу дать адреса, они рекомендации предоставят. Не требуется? Я даже толком объяснить не могу, почему адрес вам свой дал. Интуиция? Верите в интуицию?

Я не разжимала рта, потому что Ивана Николаевича в данный момент перебивать не следовало, покрутила руками: мол, интуиция — материя спорная, может иметь место, а может не иметь, как жизнь на Марсе.

И тут Иван Николаевич почти слово в слово повторил Максима:

— Единственная интуиция, которая имеет доверие, это интуиция профессионалов в их профессиональных делах. Но и она бывает спорной. Итак, приходит женщина, у которой, очевидно, серьезные проблемы, но она смотрит фотографии моей умершей жены и слушает мою исповедь. Редко бываю на улице. Может, с небес напустили ангелов для утешения гибнущих?

Он улыбнулся. Кажется, я живописала улыбку Назара? Или нет? Если живописала, забудьте. (Максим, конечно, тоже улыбается, но без шарма, как улыбалась бы статуя Геркулеса.)

И без того доброе, хотя и красно-припухшее от возлияний, лицо Ивана Николаевича обрело выражение… слов не подберу… как будто ты думаешь, что гармонии в жизни нет и быть не может, потому что ты страдаешь, какая тут гармония, когда у тебя — швах… а потом видишь это лицо, улыбку — и понимаешь, что есть радость: чистый ветер, морозные узоры, весенние листочки, смех детей и восторг скачущих по газонам щенков, звездопад ночью, который замечаешь в щелку штор после истомы любви, радостный вздох мамы, которая узнала, что станет бабушкой, а потом такой же счастливый всплеск у свекрови, и облегчение, когда родила твоя подруга (Майка), у которой младенец обязательно пойдет задом наперед, и еще десятки, сотни, тысячи ощущений, которые не перечислить, но ради которых стоит жить.

— Кто из нас походит на ангела, — невольно улыбнулась в ответ, — еще вопрос.

Не спешите обвинять меня в излишнем пафосе. То, что есть люди, которым генетика подарила обворожительно-святую улыбку, мы с Максимом обсуждали. Насчитали трех актрис (из мировых известных), двух престарелых актеров, у которых улыбка в молодости (в старых фильмах) была сексуальной, если не сказать похотливой, а превратилась в понимающе-мудрую. Конечно, на телеэкране (а где еще калейдоскоп лиц?) иногда мелькали другие генетические носители чудесного дара Крайне редко. Наши люди обычно каменеют перед телекамерой, как кролики перед удавом.

И утверждение, что улыбка — зеркало души, я бы подвергла сомнению. Макс, хотя часто шутит, улыбается… уже говорила, будто мраморный. Саму меня улыбка старит лет на десять. Широко раздвигаю губы, демонстрирую все коренные зубы, включая золотую коронку на зубе мудрости, покрываюсь быстрыми овражками морщин от бровей до подбородка. Косметолог мне заявила: при такой мимике вам трудно будет избежать роковых складок и заломов, надо ставить ботокс, который парализует мышцы. Поставила (уколы по физиономии сделали). Лицо сделалось гладеньким как яйцо.

Макс потребовал:

— Чтобы первый и последний раз уродовалась! Ты похожа на куклу, у тебя гримасы Арлекино.

— Но врач сказала, что через пять лет стану морщинистой! — отчаянно сопротивлялась я.

— Передай ей, что твои морщинки я рассматриваю как личное достояние и заслугу остроумного супруга.

И вот теперь мои перспективы замечательны: морщины углубляются, а Макс ушел.

У меня не было уверенности, что падший ангел Гаврилов способен помочь мне в розысках любовницы мужа. В то, что мастерство не пропьешь, верят только алкоголики. Пропить можно все, включая честь, достоинство и большую любовь. Но все-таки рассказала Ивану Николаевичу, зачем мне понадобился частный детектив. Ожидала, что Гаврилов справедливо укажет: крайне сложно, долго и почти нереально найти женщину с нередким именем Таня Петрова, возраста от тридцати до сорока, то ли вышедшей замуж за иностранца, то ли вернувшейся из-за границы, не исключено — уже с другой фамилией. Конечно, можно зайти с другого бока — проследить за Максимом, выяснить, где он ошивается.

— Лидия Евгеньевна, простите за бестактный вопрос, но зачем вам все это нужно?

— Хочу заглянуть этой гадине в глаза.

— Ничего приятного там не увидите.

— Иван Николаевич, вы отказываетесь?

— Почему же… берусь, — замялся он, — вот только проблема финансирования. Нужно прибегнуть к помощи бывших коллег, они по старой памяти для меня все сделают, но и сами… друзья… они же начальники, не сидят за компьютерами с базами данных… а сидят люди, которые подрабатывают внеслужебно…

— Ясно, — достала я кошелек, — сколько?

— Мне еще фотоаппаратуру выкупить из ломбарда, — почесал затылок.

— Здесь тысяча долларов. Хватит?

— Что вы, — замахал руками, — зачем так много?

— Ай-я-яй, Иван Николаевич! Частный детектив — это бизнесмен. Хорошему бизнесмену много не бывает, только мало. Я познакомилась с расценками: за скрытое наблюдение за объектом пешком и на автотранспорте в течение суток доходит до восьмисот долларов. А вам не один день потребуется. Это, — ткнула в стопку купюр, — аванс.

— Лидия Евгеньевна, женское любопытство дорого обходится, но пользоваться вашей слабостью я не намерен.

— Дайте слово, что не пропьете деньги.

— Обещаю, клянусь.

— Во мне еще остались крупинки романтизма, и мужскому слову я верю. Не дайте превратиться в пессимистку.

Следующие дни в моей памяти слепились в разноцветный пластилиновый комок. Будто ребенок, которому надоело лепить зайчиков и мишек, смешал все брусочки в одну серо-буро-малиновую массу. Хотя время тянулось очень медленно, световой день был бесконечен, сумерки тягомотными, ночи — кошмарными.

Ночами я не спала. Кровать, знавшая счастливые утехи, источала воспоминания как радиацию. Вот перед глазами картина: утром, по будильнику, просыпаюсь, забрасываю на Макса ногу, чтобы перекатиться, задерживаюсь, эротично-хулигански елозю бедрами по его чреслам… Сначала у Макса пробуждается активность главного мужского органа, потом раздается плотоядное рычание, глаза закрыты, но руки уже тянутся обнять меня…