Петров сидел в шезлонге, потягивал коктейль и довольно оглядывался по сторонам. Умеет Зина праздники организовывать. Пятидесяти приглашенным, взрослым и детям, не тесно на лужайке перед домом. По периметру лужайки развешаны цветные флажки и шары, в углу сцена с ширмой — здесь только что закончился маленький кукольный спектакль. Детей развлекает массовик — обряженный клоуном студент театрального института. На большой жаровне повар в белоснежном колпаке крутит с боку на бок аппетитные бифштексы, колбаски и гамбургеры. Бармен разливает напитки, две девушки-официантки убирают грязную посуду с круглых столиков под пестрыми зонтиками. Народ уже не толпится у длинного прямоугольного стола с закусками — насытились, разбрелись, болтают. То в одном, то в другом месте раздается смех. Зина хлопочет с десертом — фрукты, мороженое, сладости. В программе еще громадный торт, пять свечей на котором предстоит задуть Маняше.

— Дядя Петров! А я что-то знаю! Сказать по секрету?

Двенадцатилетняя внучка Потапыча подобралась незаметно. Она хитро и кокетливо крутила головой.

— Валяй! — Петров подставил девочке ухо.

— Саня и Ваня курят в гараже!

— Спасибо, Анюта! Ты настоящий друг, — ухмыльнулся Петров, вставая.

Конечно, близнецы лучшего не придумали, как устроиться у бензобака новенького отцовского джипа Курили одну сигарету на двоих. Не затягиваясь, набирали дым в рот и шумно выдыхали. На мордашках — блаженство вкушаемого запретного плода и легкое разочарование по причине горечи во рту.

Увидев отца, Ваня и Саня принялись испуганно совать сигарету друг другу: ты возьми, нет, ты держи. Петров забрал дымящийся окурок, бросил на пол и раздавил с такой свирепостью, словно это был тарантул. Затем протянул руку и грозно потребовал:

— Давайте!

— Что, папа? — хором спросили близнецы.

— Пачку и спички.

— Мы только одну у дяди Юры без спроса взяли, — пискнул Ваня.

— Прикурили от зажигалки в машине, — дополнил Саня.

Петров показал сыновьям кулак: сначала одному поднес к носу, потом другому:

— Поняли? Разбор полетов вечером. А сейчас идете и, как все воспитанные дети, участвуете в массовых забавах.

Со словами «да, папа! хорошо, папа!» близнецы пулей рванули из гаража.

Десятилетние Ваня и Саня с высоты своего возраста презрительно морщились, глядя на конкурсы и игры, которые клоун организовывал с мелюзгой вроде их сестры. Но тут бросились в первые ряды. С убранными за спину руками они грызли яблоко, с закрытыми глазами срезали игрушки на веревке. Вошли в азарт и чуть не подрались со своим дворовым приятелем Никитой, который жухлил во время бега в мешках.

Праздник завершился небольшим фейерверком, перепугавшим Маняшу и приведшим в полный восторг Ваню и Саню, которым позволили поджигать запалы.

Они надеялись, что суматоха с отъездом гостей, уборка территории, в которой они приняли активное участие, отодвинет кару или — еще лучше — папа забудет об их проступке. Не тут-то было.

В свое время Зину поразило, что Павел не только допускает, но и считает необходимым рукоприкладство в воспитании мальчиков.

— Пойми! — говорил он. — Мужчины уважают силу, а мальчишки часто только ее и понимают. Меня мама десяток раз стыдила и уговаривала не воровать яблоки в соседском саду. А отец один раз выдрал — сразу невкусными те яблоки стали. Ты меня осуждаешь, что я за драки их не виню. Но мальчишки должны драться! Ведь они во дворе или в школе — как в стае молоденьких волчат. Не научатся сейчас давать сдачи, не дрейфить, не бояться боли — потом уже никогда не научатся. Другое дело, чтобы не задирались первыми, не считали кулак главным аргументом Они между собой из-за какой-нибудь ерунды сцепятся, ты в обморок падаешь — ах, вы не любите друг друга! Зина, при чем здесь любовь? Они же неразлейвода, а драться натура просит. Не губи нашу натуру, Зина.

Петров чинил расправу в комнате мальчиков на втором этаже — так орал, что соседи за триста метров могли слышать. Зина с дочерью внизу, в гостиной, сидели в обнимку на диване.

— Никаких оправданий! — кричал Петров. — Нет у вас оправданий и быть не может! Думаете, я вам лекции о вреде никотина читать буду? Про убитую лошадь? Я вам покажу лошадь! Снимайте штаны!

Пауза, секундная тишина. Петров вынимает ремень из брюк, поняла Зина. Вжик!! — звук удара. Зина застонала. Маняша скуксилась, собралась плакать. Вжик! Вопли детей. Вжик! Крик: «Папа, мы больше не будем!» Вжик! «Папа, прости! Честно!»

У Зины сжалось сердце: изверг, лупит со всех сил, мог бы и понарошку.

— Маня, не плачь! — сказала она дочери. — Папа сейчас прекратит.

— А я и не плачу! — Маняша пыталась пустить приличествующую моменту слезу, но у нее не получилось — отвлекали подарки в углу. — Я, мамочка, не курила, и папа меня наказывать не будет. И еще не я стреляла из рогатки по прохожим.

— Поняла, доченька, — быстро заговорила Зина, — братики стреляли, но ты не говори об этом сейчас папе. Хорошо?

Петров спустился по лестнице красный от гнева, взлохмаченный, со сложенным ремнем в руках. Молча прошел в спальню. Зина бросилась наверх.

В комнате мальчиков, как снежинки, кружили перышки пуха. Распоротая подушка лежала тут же на кровати. Зина облегченно перевела дух: он бил по подушке!

Возбужденные Саня и Ваня хвастались боевыми ранениями:

— Меня та-а-ак больно по руке задело!

— А меня еще больнее по ноге!

У Зины пропало желание броситься к сыновьям с утешениями, она погрозила им пальцем:

— Вот я вам! Только попробуйте еще раз сигареты в руки взять! Немедленно все убрать и ложиться спать!

Она вернулась вниз. Маняша, свернувшись калачиком, уснула среди подаренных кукол, плюшевых игрушек, кукольных домиков. Зина перенесла дочь, переодела в пижаму, положила в кроватку. Сонная Маняша капризно пробормотала:

— Папа сказку не рассказал.

Папа, Петров, лежал на краю громадной кровати в позе покойника — на спине, руки сложены на груди.

— Конька! — потребовал он у Зины, не открывая глаз.

— Павлик, может, лучше валерьянки?

— Конька, я сказал! Полстакана.

— Поняла, несу.

Она вернулась с подносом, на котором стояли бутылка, хрустальные рюмки и блюдце с нарезанным кружочками лимоном.

— Кушать, то есть выпить, подано!

Зина поставила поднос на центр кровати, села рядом по-турецки. Петров перевернулся на бок, облокотился на одну руку, другой потянулся к бутылке, разлил коньяк по рюмкам.

— Провожая меня в последний путь, — провозгласил он, — не забудь напомнить детям, что они изрядно потрудились, чтобы свести отца в могилу.

— Хорошо, — кивнула Зина. — Типун тебе на язык! Значит, за детей?

Они чокнулись и выпили. Закусывая лимоном, Павел похвастался:

— Между прочим, меня первый раз застукали с сигаретой в семь лет, а не в десять!

— Не переживай, сейчас почти незаметно, что у тебя было тяжелое детство.

— Про тебя тоже, слава богу, перестали говорить, будто я недокармливаю.

Зина обиженно насупилась.

После вторых родов она поправилась на пять килограммов. По мнению Петрова, килограммы распределились грамотно: у Зины потяжелели и округлились бедра, налились плечи, увеличилась грудь. Из угловатого подростка она превратилась в женщину с мягкими линиями и очертаниями. Но Зина панически боялась растолстеть и с грустью вспоминала свою осиную талию и хрупкие запястья. Петров подтрунивал над ее страхами, но она не находила ничего веселого в лишнем весе.

Сам Петров, бросив после свадьбы — по причине отсутствия свободного времени — занятия спортом, уже через год отрастил небольшой животик и второй подбородок. Возвращение в тренажерный зал прежней фигуры не вернуло, потому что Петров не мог отказаться от вкусных и обильных ужинов, которые готовила жена. «Я не полный, — говорил он о себе, — я солидный корпулентный мужчина».