Короткие встречи почти не сохранились в памяти. Боря на сутки приезжал к родителям, которые не знали, чем его ублажить, пичкали разносолами, будто сыночек в столице голодал. Инне не до застолий, надо мчаться на репетицию, у них показательный концерт в училище.

Быстрые диалоги при неожиданной встрече на лестничной площадке.

— Привет, ты как? — здоровается Боря.

— Отлично. Все хорошо, но никто не завидует. А ты?

— Аналогично. Но завистников приходится отстреливать.

— Серьезно? — пугается Инна.

— Шучу, — успокаивает Борис. — Инка, ты, — неопределенно вертит рукой с сигаретой, — сформировалась, похорошела.

Примитивный комплимент в сравнении с теми, что она слышит последнее время.

— Боря, хотелось бы поговорить, но…

— Ясен пень, торопишься?

— Не то слово — горю. Пока! Увидимся.

— Обязательно. Инка?

— Что?

— Блюди честь смолоду! — насмешливо грозил пальцем Боря.

— Спасибо, что напомнил.

Боря приезжал все реже. Не каждые два месяца, а раз в полгода. Навезет деликатесов, осыплет подарками — и был таков. Звонил, конечно, регулярно.

Когда Борина мама тяжело захворала, а от него скрывали (как же: мальчик так занят!), Инна позвонила Борису в Москву:

— Привет, буржуй!

— Кто это?

— Дед Пихто!

— А по голосу — не дед, а, пардон, баба!

— Он еще шутит. Это Инна. Ты, конечно, дико занят. Родители, что мои, что твои, плавятся: Боречка у нас лишний миллион в поте лица заколачивает.

— Инна? У вас проблемы?

— И у тебя, думаю. У твоей мамы очень плохо с сердцем. Лежит в больнице, врачи разводят руками: мол, возрастное. Глупости! Не верю. Пятьдесят лет — не девяносто. Наверняка можно вылечить. Но в нашу больницу со своими простынями, чашками, ложками и туалетной бумагой ложатся. Твою маму лечат аспирином, потому что других лекарств не имеется, а нам твердят: возрастное. Чего молчишь?

— Понял. Соображаю. Спасибо, что позвонила.

Боря несколько дней сидел на телефоне: связывал московских медицинских светил с областными, которые докладывали результаты исследований и анализов, диагнозы озвучивали. Потом Борис приехал вместе со столичным профессором и мешком лекарств. В больнице был фурор. Даже губернатор, сопровождая московского гостя, прошелся по скорбным госпитальным коридорам.

Борина мама резко пошла на поправку. Лекарства ей, конечно, помогли. Однако с точки зрения Инны главную скрипку сыграло бурное участие сына: он сражался за мамино здоровье с исступлением артиста, выступающего на главном концерте. (У Инны в ту пору все сравнения были исключительно музыкальными.)

— Дорого тебе обошлось? — не удержалась Инна от вопроса, когда все закончилось: профессор убыл в столицу, Борина мама вернулась домой.

— Новенький «Мерседес», — ответил Борис. — Мечтал о навороченной тачке, откладывал. А сколько потерял за две недели отсутствия в бизнесе! Не сосчитать.

Хотя Боря ответил честно на ее же вопрос, Инна не удержалась от упрека:

— Мамино здоровье на «мерседесы» меряешь.

Борис посмотрел на нее, как смотрят на человека, который дилетантски судит о вещах сложных, понимать не понимает, а мнение имеет.

Вздохнул и попросил:

— Присмотри тут за ними, ладно?

Когда Борис собрался жениться, привез невесту знакомить, Инна отсутствовала. В летнем детском лагере работала музыкальным преподавателем. В том же лагере главным воспитателем был Олег, ее будущий муж. Их роман походил на отравление веселящим газом — постоянное радостно-возбужденное настроение днем, фантастические свидания по ночам. Спали не больше двух часов, но энергия била ключом.

На свадьбу Бориса, в Москву, Инна не ездила. Две пары родителей отправились без нее. Олег вывихнул ногу, и забота о его правой нижней конечности казалась Инне важнее любых празднеств. И выбора не могло быть: пышное венчание в столице, банкет в дорогом ресторане или страдающий Олег, которому требовались то холодные, то горячие компрессы, то чаю, то коньяка, то борща, то поцелуев.

Отец Инны, вернувшись из Москвы, отозвался о свадьбе кратко:

— Богато гуляли.

Мама о невесте сказала:

— Миленькая.

Через полгода и у Инны была свадьба. Борю с женой пригласили, но они не приехали. Прислали щедрый подарок — тысячу долларов.

Так и получилось, что Инна в глаза не видела Бориной жены. Он практически перестал наведываться на родину. Его мама и папа теперь сами ездили в Москву летом, на две недели. Долго, целый год готовились, а возвращались не особо счастливые. И неизменно говорили о Бориной жене:

— Она миленькая.

«Миленькую» Инна не увидела, даже когда случилось несчастье: родители Бори погибли в автомобильной катастрофе. Приехал хоронить один. Черный от горя, со зримыми самоупреками на лице: я так мало о них заботился — Боря не располагал к вопросам, которые вертелись у Инны на языке. Что за жена, которая не потрудилась проводить в последний путь родителей мужа?

Да и сам Боря не дождался поминок на девять дней:

— Не могу остаться. Вот деньги, пожалуйста, организуйте как следует… девять, сорок дней…

— Боря! — нахмурилась мама Инны. — Мы, конечно, организуем поминки. Но устанавливать памятник на могиле…

— Через несколько месяцев, когда земля осядет, — подхватил отец Инны. — Деньги-то ты пришлешь, не сомневаемся…

— Но самому надо бы присутствовать, чтобы по-людски, — тихо закончила мама Инны.

На установку памятника (самого роскошного по их местным возможностям) Боря приехал.

А через два года умер от инфаркта отец Инны. Борис выразил глубокое соболезнование… по телефону. И прислал столько денег, что хватило и на похороны, и на поминки, и на памятник…

— Хочешь еще чаю? — спросила Инна.

— Да, пожалуйста. Вкусный у тебя чай. Нечто особое?

— Конечно, — разливала по чашкам Инна. — Места, как ты помнишь, у нас грибные. По весне отравляюсь на поиски галлюциногенных грибочков, ты сейчас от них удовольствие и получаешь.

— Серьезно? — вытаращил глаза Боря.

Инна покачала головой:

— Всего лишь мята и зверобой. В Москве с чувством юмора плохо? Или тебя бизнес разучил шутки шутить?

— И то, и другое. Плюс развод. Варфоломеевская ночь, помноженная на еврейский погром и возведенная в степень извержения Везувия на Помпеи. Я полысел даже, видишь? — Борис ладонью сдвинул волосы со лба.

— Ерунда, мелочь, совершенно незаметно. А вот у меня на фоне развода появилась экзема, — с изощренным хвастовством поделилась Инна. — Живот, руки и ноги покрылись зудящими красными пятнами. Чесалась ночью и днем. Особенно привлекательно смотрелось на частных уроках: барабанит за немалую плату по клавишам ребенок, а преподаватель то под кофту руку запускает — чешется, то локоть скребет, то колено.

— Мощно, — оценил Борис. — Как прошло?

— Благодаря интеллекту.

— У женщин встречается интеллект?

— Редко, но бывает.

— А по пунктам?

— Пункт первый: обычно женщины все несчастья, связанные с подлыми мужиками, копят и складывают, берегут и лелеют. Но при любой возможности вытаскивают на свет божий и принародно демонстрируют свои накопления.

— Согласен. Морская Свинка обожала рассказывать приятельницам про мои ужасные пороки. Заметь, ее приятельницы — жены моих коллег по бизнесу. Верх тупости! На меня смотрели как на придурка: с бабой справиться не может. Пункт второй имеется?

— А как же! Дочесавшись почти до костей, я разозлилась. И решила свои беды обернуть своими достижениями — пункт второй.

— Еще понять бы, что ты сказала… — принялся выкручивать ухо Борис. — По-прежнему увлекаешься психологией?

— Да. Наш педагогический институт превратили в университет. Открыли факультет психологии. На фоне развода я поступила на вечернее отделение.

— И преподаватели помогли тебе избавиться от чесотки?