Сказать, что я кого-либо напугала, в дрожь вогнала, — было бы преувеличением. На меня смотрели скорее с удивленной обидой, чем со страхом.
Когда шла с гордо задранной головой в свой кабинет, они даже не посчитали нужным приглушить голоса.
— Диагноз меняется, — сказал Игорек. — Это критические дни.
— Прическа неудачная, — выдвинул кто-то из девушек свою версию. — Плохая стрижка делает из женщины фурию.
Я не показала виду, что услышала.
Прическа действительно кошмарная. А дни не просто критические — абсолютно трагические.
В половине девятого замученных сотрудников пришлось отпустить. Их дома ждут родные и близкие. А меня — тетя Даша с троллейбусными билетами.
Позвонила Майке:
— Приеду к тебе?
— Извини, — зашептала она в трубку, — мы сейчас у Сашиной мамы, знакомимся.
— И как его мама?
— Чудная. А завтра Саша представит меня своему сыну. Как ты думаешь, что мне надеть?
— Сразишь пацана, если напялишь, например, хоккейную форму.
— Лидочка, ты злишься?
Естественно, меня разбирала досада из-за невозможности скоротать вечер с подругой, заночевать у нее.
— Не выдумывай, — ответила я. — И не дрейфь. Для нормальных людей ты — подарок, каких поискать. А ненормальные у нас уже были. Майка, ты в последнее время не видела Макса, не общалась?
— Нет, — после заминки ответили подруга. — Извини, чай зовут пить.
Тете Даше я с ходу заявила:
— На проездных билетах, которые водители продают в транспорте, должна быть указана соответствующая сумма.
— Да? Хорошо, спасибо!
Похоже, тетушку уже не заботила оплата проезда в московском транспорте. Но что-то другое явно беспокоило: лихорадочный румянец на щеках, запах валерьянки. Нервно перебирает бигуди на голове, теребит кружева ночной рубашки, выглядывающей в разрез халата.
— Что-то случилось? — спросила я, усаживаясь против нее за столик на кухне.
— Ты пришла с улицы и даже не помыла руки, — напомнила тетя Даша, хотя ее распирало желание поделиться со мной какой-то информацией.
Переодеваясь, принимая душ, втирая лосьон для тела, постукивая на висках гелем для век, массируя лицо ночным кремом, я тянула время. Что еще подкинет тетя Даша? Какие могут быть проблемы у женщины, которая спит на металлических трубочках? Надеюсь, ей не пришло в голову навести порядок в громадной, неповоротливой, косной организации под названием «Почта России». Хотя в этом случае тетя Даша сослужила бы обществу большую службу.
Когда я пришла на кухню, уселась напротив тетушки, она, исчерпав, очевидно, терпение, выпалила:
— Виктор Петрович сделал мне предложение!
У нее был такой вид, будто она сообщила, что у ее приятеля выросло третье ухо.
Мне следовало, наверное, всплеснуть руками, изобразить крайнее удивление или иные острые эмоции. Нет их у меня.
Только пожала плечами:
— Это был лишь вопрос времени.
— Как-как?
— И кучка. Простите. Тетя Даша, вы проявили столько участия в делах Виктора Петровича, что он, как честный человек…
— Ты что же думаешь? Будто я с корыстной целью? Да ему, как отставному военному, положена дополнительная площадь, а он за излишки платит пятьсот рублей в месяц в течение семи лет!
Московские коммунальщики, держитесь, на вас идет тетя Даша.
— Бросьте оправдываться, — махнула я рукой. — Маскировка может быть любой: дружеское участие, товарищеская помощь, — а суть неизменна. Если отношения мужчины и женщины нерабочие, внеслужебные, то рано или поздно они подкатят к амурным.
Почему сию здравую мысль не сказала самой себе на заре свиданий с Назаром?
Тетя Даша выглядела оскорбленной в лучших чувствах.
Старики, вспомнила я рассуждения Максима, как дети: у них есть только черное и белое.
Муж где-то вычитал теорию, призывающую воспитывать ребенка на черно-белом, остальные цвета вводить постепенно. В Америке приверженцы этой теории выпускают соответствующие детские игрушки, белье и одежду. Спит у вас ребенок на черной наволочке, на белой простыне и под черным пододеяльником, а потом вы ему — зеленую плюшевую жабу преподносите утром. Замечательно! Ребенок зеленое освоил. На завтра или через неделю — красного попугая вводите в оборот.
Мне эта теория черно-белого кино казалось очень подходящей для дебилов. А Гошку хотелось окружать буйством красок.
Когда ползающий сынишка, оставив без внимания ворох ярких игрушек, упорно, на четвереньках, двигал к белой стене и пытался выдернуть из розетки черную вилку, Макс торжествовал: «Что и требовалось доказать!»
Аналогично с детским восприятием людей: есть хорошие и плохие, красные и белые, наши и фашисты.
Перевалив за шестьдесят, по мнению Макса, человек возвращается в детство, утрачивая способность воспринимать сложность характеров. Старики безаппеляционно записывают одних людей в хорошие, других — в плохие. Спорить бесполезно, потому что старики полагают, будто имеют патент на абсолютную истину. Патент называется «мой жизненный опыт».
— Я о тебе, Лида, была лучшего мнения, — сказала тетя Даша и тут же поправилась, — то есть что ты была обо мне лучшего мнения.
— Извините, плохо выразилась. Давайте останемся при наших хороших мнениях.
Далее я принялась убеждать тетушку в том, как прекрасно и замечательно все обстоит. Виктор Петрович тихий, благородный и достойный. Без тети Даши он пропадет, а ей предоставляется возможность не только продлить годы жизни милейшему Виктору Петровичу, но и сделать эти годы счастливыми.
Хотела прибавить, что и у самой тети Даши заманчивые перспективы активной деятельности, благотворно, как известно, влияющей на сердечно-сосудистую систему. Но вовремя заткнулась: подозрение в эгоистических интересах могли только отпугнуть тетушку.
Слушая меня, она хорошела и молодела на глазах. Почти как Майка. Вот подлость: все замуж выходят, одна я на пороге развода.
Успех моих речей был абсолютным.
— Мне нечего надеть на бракосочетание, — промямлила тетя Даша.
Как и Майку перед встречей с возможным пасынком, тетушку волновали глупости. Хотя сама я костюму придаю громадное значение. Стильное платье — половина успеха.
— Если женщине нечего надеть, значит, у нее нет ничего нового. Если мужчине нечего надеть, значит — нет ничего чистого.
Это я слышала по телевизору, эстрадная клоунесса говорила. Но мысль настолько точная, что, скорее всего, принадлежит кому-то более умному, чем автору реприз.
От волнения тетушка перепутала свой пол и сказала, что ее гардероб всегда чистый. Я заверила ее: купим такой костюмчик, что все остальные невесты от зависти проглотят фаты.
— На один выход покупать обновку не разумно.
— Это будет вещь — и в пир, и мир, и в добрые люди.
— Есть еще один момент… ситуация, — мямлила тетя Даша.
Смущение, в котором она пребыла последние полчаса, было столь не свойственно тете Даше, что бедняга выглядела почти больной.
— Смелее, — подбодрила я.
— Виктору Петровичу семьдесят два года.
— Возраст мужского расцвета.
— Да, но некоторые, ты знаешь, и до восьмидесяти сохраняют… могут… хотят… Даже детей рожают!
— Тетя Даша, вы боитесь забеременеть? — поразилась я.
— Глупости! У меня и климакс-то давно закончился. Но вдруг он, Виктор Петрович… возжелает? Сегодня подсчитала: с мужчиной последний раз в этом смысле я вступала в отношения в тысяча девятьсот семьдесят шестом году. Тридцать один год назад!
Изо всех сил я старалась не расхохотаться, кусала губы, хмурила брови.
Тетя Даша поняла по-своему мимические корчи на моем лице:
— Согласна, что проблема?
— Еще какая. А вам хочется… ну, вступить в отношения?
— Совершенно не хочется, — призналась тетушка. — Если только… целоваться слегка, но дальше…
— Проблема, — заключила я с умным видом. — А Виктор Петрович, он пытался? Домогался?